Русская дочь военнопленного немца- 30

Горы, как их можно не любить?

Получив письмо от внучки, Пелагея решила ехать завтра же утром, не откладывая. Вечером, когда семья сына была вся в сборе и ужинала в зале за круглым столом, она вошла на их половину и сообщила

— Завтра утром я уезжаю за Валентинкой. Спать на сундуке, она больше не будет!. У неё есть своя кровать. Мне дороги все внуки и все ровны.

Не дожидаясь какого-либо ответа, она вышла из зала.
Утром, собрав в  узелок  краюху хлеба, десяток яиц и бутылку молока, Пелагея, прихватив конверт с обратным адресом внучки, отправилась на вокзал.

Протягивая в окошечко кассиру, Верочке Дорохиной, конверт и деньги, она попросила.

— Дочка, продай билет мне вот до этого места.

— Тётя Поля, до  Асино билеты не продаются. Берите билет до Новокузнецка, там вам скажут на каком поезде можно добраться до этого города.

— Хорошо, дочка, давай до Кузнецкова, а там спрошу. Язык, он ведь до Киева доведёт, так говорят.

С пересадками за несколько дней, Пелагея добралась до Асино.

 — Мил человек — обратилась она к мужчине на автостанции — подскажи мне, на какой автобус надо сесть, чтобы доехать до этой вот улицы, там остановка есть" Почта"— тыча пальцем в конверт, спросила Пелагея.

Мужчина наклонился, чтобы прочесть адрес, но его опередила девушка

 — Бабушка, нам с вами на один автобус, я вам подскажу, когда будет остановка " Почта" Немного подождите, скоро наш подойдёт— очень вежливо произнесла она.

— Спасибо, деточка, дай Бог тебе здоровье. Держаться тебя буду.

Они вместе вошли в автобус, и девушка усадила Пелагею на свободное место, сама встала рядом. Проехав несколько остановок,  она  обратилась к Пелагеи

 — Бабушка, следующая ваша остановка, приготовьтесь.

— Вот спасибо милая, дай Бог тебе жениха хорошего, да жизнь счастливую— поднимаясь с места, поблагодарила Пелагея девушку.

 — Вам всего доброго — улыбаясь, ответила девушка, садясь на освободившееся  место.

Вместе с Пелагеей на этой остановке вышло ещё несколько человек.

— Милочка— обратилась она к молодой женщине— не подскажите мне, где эта улица, что на конверте прописана?
Женщина бросила взгляд на конверт, вслух прочла улицу и завертела головой.

— Бабуля, а какой номер дома вам нужен?— спросил молодой человек, проходя мимо.

— Да, вот, двенадцать, бышить. Глянь сынок— подавая ему конверт, спросила Пелагея.

— Тогда я вас провожу, пойдёмте, это недалеко. Мне идти ещё дальше, почти в самый конец улицы.

Молодой человек шёл быстро, Пелагея еле успевала за ним.

— В гости приехали?—спросил он.

— Да, за внучкой— ответила Пелагея.

Махнув на небольшой домик рукой, парень  сказал

 — Вот двенадцатый.

 — Ой, спасибо тебе, мил человек. Всего тебе доброго в жизни!

Она отварила калитку и вошла во двор.

Валентинка сидела у окна и читала книгу, которую купила на сдачу от рубля
Книга называлась" Спартак" Содержание книги уводило её в далёкое прошлое незнакомой ей страны. Читая книгу, она представляла себе красивых женщин, в красивых дорогих нарядах, властных мужчин и мужественных и сильных борцов.

Услышав, как отварилась калитка, она бросила взгляд в окно и увидела свою бабушку.

— Приехала, она приехала — воскликнула девочка и кинулась к дверям, они открылись, и на пороге появилась Пелагея

 — Баба, баба, ты приехала!—бросилась к ней внучка.

—- Тише ты, тише, а то сшибёшь с ног — устало улыбнулась Пелагея, ища глазами, куда бы сесть.

— Баба, у меня уже всё собрано в чемодане. Я ждала, я знала, что ты приедешь— она метнулась к кровати, выдернула из под неё чемодан.

— Всё, поехали!—сообщила внучка

 — Да погоди, дай передохнуть — садясь на стул, попросила Пелагея.

— Передохни и поедем. Домой поедем! Ура!! — радовалась Валентинка.

 — Мать надо дождаться. Чаю бы попить. Поезд ещё не скоро — объяснила Пелагея.

 — Не надо мать ждать. Чай мы на вокзале можем попить, поехали, баб — требовала внучка.

— Ну ладно, поехали. Давай свай чемодан. Документы-то твои где?

 — Какие, школьные? Они в школе. Их на руки не дали, сказали, что по почте пришлют в школу, где учиться буду.

— А метрики?

 — Они потерялись. Мама сказала, что надо в Осинники писать, чтобы другие выслали.

— Ну ладно, поехали — выходя из дома, Пелагея замкнула дом и спросила

— Ключ-то куда?

— Под крыльцо на гвоздик. Дай я сама— Валентинка взяла ключ, быстро повесила на гвоздик под крыльцом и побежала со двора. Всё! Здесь её больше ничего не держит.

Из дома напротив, вышла не молодая женщина

— Это ваша соседка?—спросила Пелагея внучку.

 — Ага. Тая Семёновна.

 — Тая Семёновна— обратилась Пелагея к соседке— передайте Марии, чтобы дочку не теряла, домой мы поехали. Передай голубушка, уж будь добра.

— Езжайте с Богом, передам. Давно надо было девчонку-то забрать. Всё передам, езжайте.

— Дай Бог тебе здоровье за добрые слова, храни тебя Господь — уже не глядя на женщину, сказала Пелагея и поспешила за внучкой на остановку.

От станции Тайга, поезд отправлялся глубокой ночью, за время его ожидания Пелагея с Валентинкой дважды сходили в столовую.

— Баба, возьми мне пельмени — попросила девочка. Пелагея взяла себе чай и булочку, а Валентинке пельмени со сметаной.

— Пельмени, на пельмени не находят. Машинкой налепили вареники с мясом. Да и сметана жидкая— недовольно буркнула Пелагея.

 — Зато вкусно— ответила внучка уплетая фирменные пельмени.

 — Машинками лепят, чего тут вкусного. Домой приедем, ещё мясо –то есть в колодце, хошь и солёное, а вымочим,  да налепим своих. Руками оно завсегда вкуснее. Да и тестечко на яйцах, да с топлёным жирком или маслом постным. Сочни тоненьки сладим. Батя мясо нарубит. А то машинкой оно как жёванное. Тесто бледное, да толстое. Чего уж тут хорошего. Приедем, налепим, вкусных  — пообещала Пелагея.

В Новокузнецке, ожидая свой поезд на Абакан, они опять сходили в столовую, и Валентинка опять попросила купить ей пельмени.

 — Изголодалась совсем, одни глаза во всё лицо и никак не наесся. Ох Господи, Господи— вздохнула Пелагея, глядя на внучку.

В Балыксу поезд приходит почти в двенадцать часов ночи. Подъезжая к Чарышу, Пелагея разбудила внучку.

— Вставай, Чарыш уже, потом наша станция— она взяла чемоданчик и направилась  к тамбуру. В Чарыше поезд задержался на две минутки.Валентинка, совсем ещё сонная,  старалась не отставать от бабушки. Когда они, пройдя через весь вагон, подошли к выходу, поезд уже подходил к станции Балыксу.

Спрыгнув со ступенек, Валентинка ощутила ночную прохладу. Сердце радостно забилось.

— Домой, скорей домой— думала она. От озноба передёрнув плечами, Валентинка побежала по дорожке, к дому.  Дом стоит на высоком берегу, его с перрона хорошо видно.
На кухне горел свет.

— Дедушка ждёт— подумала она и на душе стало тепло и радостно.

Сокращая путь, они прошли по двору Кузнецовых, потом перешли мостик через речку и поднялись на берег. Из- под ворот выбежала Дамка. Она принялась визжать и прыгать перед Валентинкой, пытаясь лизнуть её в лицо.
Девочка наклонилась к собачке.

 — Дамка, Дамочка, соскучилась. Я тоже соскучилась — пытаясь погладить собачку, говорила Валентинка. Дамка, тычась холодным носом в лицо маленькой хозяйки, облизывала ей  щёки, нос, подбородок, при этом визжа от радости на всю округу.

 — Ну, будет тебе, будет. Пошли, а то всех разбудите — приструнила внучку Пелагея, поднимаясь на крыльцо дома.
У порога их встретила Панна.

 — Добрались! Чай будите, я в пристройке вскипятила? Булочки пекла— спросила Панна.

— Да, чё поди, ночью-то? Спать надо. Отведи девчонку на место.

— Валентинка, руки да лицо сполосни под умывальником, а завтра баню стопим — предложила тётя Панна.

 — Ага— согласилась девочка, и принялась мыть руки.

 — Может, молочка выпьешь? А то ведь голодной не заснёшь — заметила Панна.

— Но вы ешьте, пейте, а я умоюсь и спать — заявила Пелагея.

Валентинка залпом выпила стакан тёплого молока и в сопровождении тёти отправилась  на свою кровать. На ту самую, которая стояла в её комнате.

Только утром Валентинка увидела, что второго входа в дом, больше нет. Он заложен, заштукатурен и даже побелен. В комнате, кроме её кровати, стояла  застеленная кровать тёти с дядей и детская кроватка братика Жени.

Она подошла к детской кроватке, где мирно спал, время от времени чмокая губками во сне, её братик Женечка. Не удержавшись, она наклонилась к братику и чмокнула его в розовую пухленькую щёчку.  Малыш пошевелил головкой и продолжил спать.

Её сестрёнки и братик Юра тоже ещё спали, но она уже спать расхотела, вчера в поезде выспалась.

Накинув на себя платье, она выбежала за ворота, на улицу. Босяком пробежалась по мокрой  траве и остановилась на краю берега. Под ногами журчала, между огромными камнями, река. Южный ветерок, гнал к этим камням лёгкую рябь и трепал волосы, и подол платья Валентинки
.Радость переполняла детское сердце.

 Из-за гор вставало солнце, лаская их макушки своими первыми, золотистыми лучами. Лучи, солнечными зайчиками отражались в оконных стёклах, солнечными бликами, мелькали на ребристой воде.
Она подставила лицо солнечным лучам и, вздохнув полной грудью, улыбнулась.

— Я дома. Дома. Как здесь хорошо, радостно— думала она, закрыв глаза, вдыхая утренний аромат

Сразу следом за хозяйкой, за ограду выбежала Дамка. Она встала рядом с девочкой на самом краю высокого берега, переступая с ноги на ногу, готовая в одно мгновение кинуться  за хозяйкой, если та куда-то пойдёт.

.— Как хорошо дома! Мои любимые горы. Какие же они красивые!
Она любовалась ярко зелёным лесом, горами и тем, как над Томью поднимается пар, образуя облака.

— Почему есть люди, которые не любят горы? Как их можно не любить? С ними тепло и уютно и они тебя защищают. А в степи, ты как голый. Может летом там и красиво, когда тюльпаны, да маки цветут, а зимой страшно.—подумала она и передёрнула плечами.

 Ей нестерпимо захотелось побежать в посёлок, увидеть школу, пробежаться по тротуарам по Центральной улице, сбегать на деревянный мост через Томь. А самое главное, увидеть подружку Люду.

 — Поднялась. Ну, иди завтрикать — позвала Пелагея внучку.

Подходя к калитке, Валентинка спросила

— Баб, а можно я покушаю и пойду в центр?—

— А чё там, интересного-то? Ну, сходи. Только за зиму там ничего не поменялось, всё так, как и было. Сбегай. Да только не долго. Бельишко твоё состирнуть надо, да и баня сегодня. Давай накладывай вон кашу пшённую с молоком, ешь. Где-то конфетка у меня была, сейчас найду. Как кашу съешь, конфеткой попотчую.

— Пелагея вышла из-за стола и направилась к буфету. В это время на куню выбежала маленькая Томочка

 — Ох ты полтавочка моя! Ах ты моя славная! Проснулась. Ну иди к бабушке— малышка протянула  бабушке ручки и Пелагея подняла её на руки. Одной рукой она держала ребёнка, другой шарила за тарелками в шкафчике.

— Ага, вот. Нашла. Ну, я на край её сдвину, ты дверцу откроешь и возьмёшь. Ешь на улице, чтобы дома не дразнила ребятишек. Вот наедятся каши, тогда и они получат по пряничку.

— А мне пряничек?—спросила Валентинка.

— А не много будет, и конфета шоколадна и пряник, ничё не слипнется? Давай ешь, не рассусоливай— одёрнула её бабушка.

Пелагея налила манной каши, что приготовила перед работой Панна для  детей, и села за стол кормить маленькую внучку.

Валентинка взяла конфету и кинулась к дверям, как услышала

— Тут письма тебя ждут, уж пачка целая.

— От папы Лёши?—радостно спросила девочка.

 — От него. Иди, возьми на божничке.

Валентинка запрыгнула на сундук и открыла маленькие кружевные занавесочки. Перед иконами, на полочке лежала стопочка писем.

Усевшись на сундук, она перечитала все письма. Из них девочка узнала, что папа Лёша решил жить на Дальнем Востоке, в городе Уссурийске. Пообещал прислать фотографии города. Эти фотографии, пишет он, продаются в каждом киоске города. В этом городе, пишет папа Лёша, много разных учебных заведений и что она может выбрать, где ей учиться, чтобы обрести профессию. А в одном из писем, он написал, что женился и что жена Надя, очень хорошая и добрая женщина. Он ей рассказал, что у него есть дочь. Надя рада будет с тобой познакомиться.

— Приду с посёлка и напишу ему ответы на каждое письмо. Всё напишу, и про Асино и про маму тоже — решила она.

— Чё Ляксей-то пишет?

— Женился он баб. К себе зовёт, говорит, что там учиться можно хоть где и что жена хорошая, добрая и рада со мной познакомиться.

— Не иначе, как на сносях уже, коли тебя к себе зовут.  Нянька понадобилась. Не вздумай. Они тебе люди чужие, поняла?

— Поняла.

В центре посёлка она встретила свою одноклассницу, Таню Голубеву. Отличницу и красавицу класса. Валентинка любила Танечку, но не за то, что она красивая, или что учится на "отлично". Она любила её за то, что Танечка была самая хорошая абсолютно во всём. Она никогда ни с кем не ссорилась, никогда никого ни за что не осуждала. А если случалось, что она должна была как-то защитить себя от грубости старшеклассников, то всегда находила такие слова, которые ставили хулиганов в неловкое положение. Валентинка так не умела и восхищалась мудростью своей одноклассницы. Валентинка понимала, что Танечка такая мудрая потому, что много читает и поэтому много знает.

Танюша пригласила Валентинку в гости. Родители Танечки тоже очень хорошие люди, приветливые. Валентинка и раньше охотно забегала к ним в гости. Мама Танюшки, тётя Шура, работает в больнице фельдшером, поэтому в доме всегда немного пахло каким-то лекарством.

Танюша рассказала, что каждый день, после обеда у подножья горы Сиротки,  рядом с их домом , собираются на поляне ребятишки со всего посёлка.

— А что они там делают?—спросила гостья.

 — Играют. То в третьего лишнего, то в ручеёк ну и ещё во что-нибудь. К вечеру старшие приносят гармошки, так там даже танцуют.

— А ты ходишь на поляну?

 — Я? — удивилась Танюша и быстро заморгала своими пушистыми и длинными ресницами, которые красиво обрамляли её ярко серые лучистые глаза.

— Нет. А зачем? Мне с крылечка всё видно, что там происходит. Не интересно . Я лучше что-нибудь почитаю — ответила девочка, откинув за плечо длинную кудрявую прядь каштановых волос.

 — А мне интересно. Я сегодня дома отпрошусь и приду на поляну. Я уже свою книгу почти дочитала. Совсем немного осталось.

 —А что ты читаешь?

— " Спартак"!—гордо произнесла Валентинка.

— Интересная книга. Я в прошлом году её прочла. Вон она у меня на этажерке стоит. Ещё раз когда-нибудь перечитаю и кому-нибудь подарю.

Валентинке стало грустно.

 — Ну всё эта Танюша знает, всё она читала. А я-то, совсем случайно купила эту книгу— подумала она.

— А что ты сейчас читаешь ?

— Александра Дюма.

— А кто это и что про него пишут?

— Это писатель-историк. Про него не пишут, он сам пишет. Я уже несколько книг его прочла. " Жанна д, Арк" Граф Монте Кристо" Королева Марго"

— Столько много?

— Это не все. Это что в сельской и школьной библиотеке нашла. А он много интересных книг написал.

Валентинка была удивлена, она совсем не понимала, как это Танюша находит эти книги?

 За стеной  Танюшиной квартиры, на второй половине дома, жила семья другого одноклассника, Вовки Басова. Проходя мимо его двора, Валентинка  услышала, как кто-то крикнул

— Чахотная вернулась.

Валентинка вздрогнула, она сразу поняла, что это сказано про неё. Повернувшись на голос, девочка увидела на заборе Вовку.

 —Сам ты чахотный — ответила она и побежала домой.

— Бабушка наказывала долго не гулять. Значит за реку, к Люде в другой раз пойду— подумала она, возвращаясь домой..

Дома жизнь кипела ключом. Дедушка во дворе точил топоры, тяпки, ножи. Бабушка, поставив на лавку корыто, стирала бельё, на зубчатой доске.
Томочка бегала по двору, с длинным канатиком, на конце которого был привязан бантиком тетрадный листок. За бумажным бантиком охотился котёнок, и когда он кидался на бумагу, то вызывал восторг у малышки.

 Маленький Женечка уже научился ходить, но почему-то ползал по веранде, и ему нравилось  вставать, опираясь на стулья, которыми был загорожен выход. Людочка мыла подойники, ведёрки для телят, молочные крынки и развешивала их на специальные столбики.

Братик Юра сидел на ступеньке крыльца и что-то стругал из дерева.

 — Нагулялась? Натаскай-ка воды в баню. В горячий бак, а то я всю истратила на стирку, мыться нечем будет — отжимая бельё и укладывая его в таз, сказала Пелагея. Потом обратилась к Николаю

— Батя, подкинь в баню дров, чтобы вода согрелась.

Николай пошёл за дровами, а Валентинка взяв два десятилитровых ведра, побежала на речку. Воды она набирала чуть больше половины ведра, так она не льётся на ноги и носить не очень тяжело.Теперь она большая и воду может носить без коромысла. Раньше она носила воду в баню на коромысле и от него сильно болела шея.

Потом помогала бабушке полоскать в речке бельё и развешивать  его на верёвке.

—  Вода горячая в корыте осталась, чистая, хорошая, мыльная. Давай-ка неси своё бельишко. Я тебе помогу его состирнуть— обратилась бабушка к внучке. и
Валентинка принесла узелок с бельём и платьями.

— Замачивай-ка белое, потом цветное перестираем— кивнув на платья, сказала бабушка.

Пелагея принесла вторую стиральную доску для внучки и, поставив доски в разные стороны корыта, они принялись тереть о них бельё.

— Ну-ка покажи, простирала ли, нет? — потребовала Пелагея.

Валентинка протянула к ней таз с маечками. Пелагея внимательно рассмотрела каждую вещь и забраковав  одну, снова бросила её в корыто.

— Это как ты могла майку так угваздать? Она ж под платьем! Что ты в ней делала? — возмущалась Пелагея, разглядывая жёлтое пятно на маечке.

— Это кровь. Она никак не отстирывается— буркнула Валентинка.

— Нос что ли разбила?

 — Ага. Со стула упала и разбила.

— Чего это тебе лазить по стульям- то приспичило.  Ладно, отпарим. Простыни парить буду и майку твою отпарю. Будет как новенькая.
А платья стирай тувалетным мылом. От хозяйственного цвет гаснет. Все цветочки поблекнут, и будет не платье, а тряпка. Поняла?

 — Поняла— опять буркнула себе под нос Валентинка. В это время заплакал Женечка.

— Людмила, ты где? Детёнка кормить пора. Из дома выбежала Людочка с миской и ложкой. Она усадила братика на специальный стульчик и начала его кормить. К ним, через стулья, перелезла младшая сестрёнка

 — А мне кашу? Я тоже кашу хочу— захныкала она.

— Баб, Томуська кашу просит— сообщила Людмила.

— Давай иди, накорми сестрёнку. Ступай, супа ей налей. А я уж сама достираю твои обиходы— обратилась к Валентинке бабушка.

 Усадив сестрёнку за стол, Валентинка поставила перед ней миску супа и поспешила к Людмилке. Девочки подмыли ребёнка, переодели и, чистого и сытого уложили спать.
В это время уже проголодались и Людмилка и братик Юра, они сели кушать то, что им приготовила их мама, а Валентинка ела то, что сварила им с батей, бабушка.

Потом девочки мыли посуду.
После чего Валентинка отполоскала  в речке бельё, развешала его  на верёвке.
Так и прошёл её первый день дома.

Вечером  батя и Серафим пошли в баню, потом к ним подошёл  Евгений, начальник и сосед с другом Костей. Бабушка к их приходу накрыла на  стол и поставила трёх литровую банку медовухи. Медовуха была хотя и игристая, но как бабушка сказала:" слабенька. Не выстоялась. Чисто квас. Апосля бани в самый раз будет, холодненькая"

 Когда Валентинка с бабушкой вернулись из бани, гостей в доме уже не было, за столом сидел один Серафим.

— Садись мать, выпей с бани, да посиди со мной — попросил он..

Пелагея послушно села рядом, Серафим налил ей медовухи и она с наслаждением выпила прохладный искрящийся напиток.

— Мать, а ведь меня начальство хвалит! Не заменимых, конечно, нет, но меня ценят. Да, ценят. Я же всякую рисковую работу выполняю и не отказываюсь.  Ну и разбираюсь получше некоторых. Да. Хотя и школу позже их заканчивал.

— Ну, молодец, чё тут скажешь.

— Мать, вот вы с Панной меня ругаете, что я пью. А я пью, да дело своё знаю. Как говорится, уменье не пропьёшь!—засмеялся он.

— Да. Это так. Вот здоровье пропить можно, а это нет.

— Мать, так я здоровей многих. Вот со всеми схватываюсь , а они , пшик против меня. Сразу ложу на лопатки и всё!

— Так, кулаками махать, это ведь ума много не надо. Природа родову силу-тебе дала, что б в дело применил, а не носы квасил. У меня вот детёнков-то много было, да два семя осталось. Вам родову силу дале передавать, а вы дурью маетесь. Расходуете куда ни попадя.

— Так я и передаю. Смотри, какие у меня дети растут! Два сына, дочки две! Это ж какая сила! Кого ни возьми, а больше трёх уже не тянут, а то один, два и обчёлся. А у меня четверо! Кабы сердечко у Панны покрепче было, так и пятого бы родили.

— Сила, когда здоровенькие вырастут. Вот это будет сила. От тебя, пьяного дурака, Панна с ними, как кошка с котятами по кустам прячется, разве дети здоровыми  вырастут?

— Закалёнными вырастут—опять  засмеялся Серафим— им всё будет нипочём!

Мать с сыном  ещё долго разговаривали, но Валентинка их уже не слышала, она спала безмятежным счастливым сном. Как давно она так не спала! С тех пор прошла целая вечность.

Валентинке объявили её обязанности, и теперь она конкретно знала, за что  в семье отвечает. А отвечает  она опять за корм для уток.  А это значит, нужно будет нарвать и нарубить в корыте сечкой крапиву и листья овощей. Принести с реки песок, перемешать его с  травой и комбикормом и кормить уток утром и вечером.

 Поливать гряды водой  с речки. Но в Балыксе редкая ночь проходит без дождя. Так что поливала гряды она не часто. Пропалывать, а потом и окучивать отведённый ей участок картошки.
Ну и само собой, она должна помогать водиться с малышами.

До обеда все порученные ей дела были переделаны и, оставалось только водиться с детьми, пока тётя Панна на работе.

— Баб, можно я схожу на поляну, а ты за меня поводишься?

— Ступай, но смотри не долго, как смеркаться начнёт, беги домой.

 — Хорошо, баб — крикнула Валентинка, закрывая калитку.

На поляне было шумно и весело. Во что только ни играли, дети на поляне,и в " Замри-отомри", и "Булавочку", и " Я садовником родился", и "Третьего лишнего", и "Фантики"! Домой Валентинка бежала  радостная и счастливая, переполненная  восторгом  происходящего.

Всё было хорошо до первого загула дяди. Получив зарплату, он пришёл домой пьяный с бутылкой водки в руках.

 — Мать, дай закусить— обратился он к Пелагеи, ставя бутылку водки на стол.
Пелагея поставила миску с огурцами, пирожки с луком и яйцами, сало, жареную рыбку.

— Сядь со мной — попросил он, ударив ладонью по сидению стула.

Пелагея опустилась на стул, рядом с сыном. Серафим разлил водку по стопкам.

 — Ну, мать, будь!—он опрокинул стопку и тут же снова налил.
Морщась, Пелагея выпила.  Серафим налил ей снова.

— Пей, мать!

— Да я пью, сынок, пью. А ты вот закусывай. Не годно глотать её на пусто брюхо, закусывать надо.

 — Я русский, а русский после первой и второй не закусывает!—засмеялся он.

 — Да кто ж это тако удумал? Мы завсегда закусывам. Разе мы не руски? Руски! Ешь давай, не черемонься. Давай вот по третьей, да споём.

—Давай мать!—он выпил третью стопку, закусил и запел.
 
— По диким степям Забайкалья, где золото моют в горах
Пелагея подхватывала

— Бродяга судьбу проклиная, тащился с сумой на плечах….

Так каждый день с работы Серафим приходил с бутылкой водки и каждый день заставлял Пелагею пить с ним, она не отказывалась. Правда  больше трёх стопок она не пила, но сидела с сыном до полуночи, до тех пор, пока он ни свалится пьяный на пол.

Утром Серафим вставал, хлебал горячий суп с лапшой, потом шёл на колодец, выливал на голову ведро родниковой, ледяной воды, насухо вытирался и бодрым, и свежим уходил на работу.

Так было до тех пор, пока у Серафима были деньги от подработки, но  они имеют свойство  заканчиваться, а пить он не останавливался, вот тут и начинались скандалы. Серафим просил у жены денег на одну бутылку, потом на вторую, а если она не давала, он начинал скандалить. Вначале оскорблял самыми не приличными словами, потом снимал ремень.
Вся семья выбегала на улицу и пряталась, где придётся.

Видя, что сын не унимается, а любым возможным путём отнимает от семьи деньги на спиртное, Пелагея распечатывала лагун с медовухой. Начерпав литровую банку искрящейся золотистой жидкости, она ставила её на стол и звала сына.

— Сарка, хватит бушевать, садись за стол, паужнать будем.

Серафим знал, если мать приглашает к столу, значит и угощать будет. Сам он никогда с матери не требовал ни выпивку, ни денег на выпивку.
Налив полный стакан медового напитка, он с наслаждением выпивал  всё до дна.

— А Панна-то где? Ребятишки?—вдруг спрашивал  он.

— Так прячутся где-то от тебя, дурака такого. Нашёл над кем измываться, над бабой-инвалидкой, да над детьми малыми. Чем старше становишься, тем дурнее. Когда поумнеешь? Дети-то вырастут, припомнят тебе, знай. Вот ты мне припоминашь, что драла тебя, как Сидорову козу. Видать мало драла.
Шибчей надо было.

— Ты мать не зуди, ты лучше кликни их, пусть домой идут—  говорил он, держа в руках стакан с медовым напитком .

— Да уж пей, кликну — она выходила на крыльцо и звала невестку.

— Панна, Панна, домой идите, успокоился он, уснёт скоро. Вечер холодный, не студи детишек-то — кричала она во двор.

 Первыми из-за бани вышла Валентинка с Томочкой, потом Панна с младенцем на руках, последней вышла Людочка, ведя за ручку Юрика.

Увидев невестку с детьми, Пелагея скрылась за дверью. Серафим уже опустошил литровую емкость с медовухой и, качаясь, уходил на свою половину. Там он бросив на пол подушку, замертво валился на пол, застеленный половичками.

 Как бы ни гулял Серафим, а работу не прогуливал. Ну а прогулявшись, не пил несколько месяцев. За это время жизнь налаживалась. А вот Пелагея каждый свой день начинала со стопки медовушки. Если медовушка была ещё не готова, то на этот случай в буфете стояла бутылочка вермута или портвейна.

— Баб, зачем ты пьёшь? Не надо, баб— упрашивала её Валентинка.

 — Мне дохтур прописал, чтобы голова не болела. Давленье у меня низко. Выпью стопочку и оздоровила. А ты мала ещё мне тут указывать. Я не для того тебя привезла, чтобы ты мне тут указывала. Я посмотрю, от тебя дома-то толку мало. Надо Сарке сказать, чтобы он тебя к бате на покос свёз. И ему веселей и нам спокойней.

Покос несколько лет был на одном месте, вдоль железной дороги. Серафим ставил на рельсы дрезину, усаживал отца и помощников, и отвозил всех на покос. Помощников было много, поэтому за один день они скашивали всю траву. Как-только трава подсохнет, Серафим увозит на покос отца и он потихоньку собирал сено в копна, постоянно находясь на покосе.

— Ну, племяшка, с тобой сегодня на покос поедем, батю проведать. А ты поживи там, помоги ему сено подскребать. Давай, собирайся, я в обед за тобой заеду — сообщил утром Серафим Валентинке.

После обеда на мотоцикле Валентинка ехала с дядей на покос.

— Чё прибыли? — спросил Николай сына.

— Да вот помощницу привёз, да глянуть решил, не пора ли копна стаскивать, да стоговать.

 — Скорый какой. Кто в ненастье сено сгребает?

— Так вроде и дождя не было

 — Гулял опять и дождя не заметил?

 — Прогулялся уже — хмуро ответил Серафим.

— Ну, вот через недельку являйся, поставим копна.

 — Добро. Через неделю, так через неделю. Ну я поехал— он завёл мотоцикл и лихо запрыгнув в седло, прибавил газ и помчался в обратный путь.

 — Чё поехала-то? После больницы отдыхала бы. Вон какая худющая, кожа да кости.

— Я здесь с тобой на покосе лучше отдохну.

 — Что, замордовали?—подбрасывая в костёр хворост, спросил батя Валентинку.

 — Нет. Бабушке не понравилось, что я попросила её не пить с дядей. А она и одна пьёт, без него! Каждый день пьё!. С самого утра наливает себе медовухи в стакан и пьёт— возмущённо сказала внучка.

— А ты, дочка, не ругайся на бабушку, за то, что она выпивает. Не ругайся. Годы большие и тяжёлые прожиты. Не дай Бог никому.Только Господь знает, сколько нам отмерено. Хочется ей выпить, так и пусть делает то, что хочется. Ей радостно, когда она весёленькая. В жизни у нас радости –то не много было. Пусть живёт себе в радость, не перечь ей.

Давай, садись, перекусим и за работу. У меня тут сухари, вот сало копчёное. Сам весной коптил. Суп гречневый с тушёнкой. Сметаны нет, но есть килька в томатном соусе. Ты же любишь кильку — выкладывая продукты на импровизированный столик, говорил Николай.

— Батя, баба же сумку собрала, вон я её у кочки оставила. Там пирожки с луком и яйцами, и сметана, и масло, и мёда бабушка послала и хлеба. Я счас— она подбежала к кочке, вытянула из за кочки сумку

— Стой, стой, я сам. Ах ты, бедовая— он перехватил сумку и поднеся к столику, выложил на него продукты.

— Ну, стол царский получился! Любо-дорого посмотреть. Садись, подкрепимся—  подкатывая сухостойное дерево ближе к столу, предложил Николай внучке..

После того как дед с внучкой перекусили, Николай сложил в большую кастрюлю скоропортящиеся продукты и опустил её в родник.  Потом они отправились на выкошенную полянку. Валентинка радовалась, она любила аромат скошенной сухой травы и то, что вокруг летают и поют птицы. Даже то, что приходится работать в жару, ей было не в тягость.

Как только стало смеркаться, они вновь отправились к шалашу, помылись в реке, переоделись и сели у костра пить чай с молоком,  да с конфетами--подушечками.
Чтобы комары не докучали, костёр развели у входа в шалаш, наложив на угли пихтовую лапку. Дым потянуло к реке, окутывая шалаш. Комарам такой хвойный дым совсем не нравится.

— Мать-то пишет?

— Нет ещё, я недавно ей письмо отправила. Папе Лёше отписала на все его письма.

— Что ж такого ты ему написала, если на все письма ответила, или ты одно послала?

— Нет, на каждое писала. Каждый день по одному. Вначале написала, как мы уехали отсюда, потом, как там жили, а потом, что я в больницу попала и меня бабушка забрала. Ну и про то, как приехала.
Батя, он написал, что женился и жена хорошая, в гости меня зовут и даже насовсем зовут тоже.

—Ишь ты, как . Дочка, жена его может и хорошая, но чужая. А мать какая бы не была,  родная.

 — Бать, а мама почему пьёт? У неё же ещё не много лет прожито, а она пьёт— горько вздохнула девочка.

—   Жизнь у неё не лёгкая, вот и думает, что выпьет, так легче будет. Добрых людей в трудный час не оказалось, поддержать некому. Кто подвернулся, с тем и бедует. Судить-то каждый горазд, а окажись на её месте, так ещё хлеще бы загулял. Она гуляет, а работу не бросает, домик содержит.

 — Меня бросала. Всегда бросала. Только бабушка и спасала меня всегда.—с обидой высказалась Валентинка.

— Бог ей судья. С каждого за всё спросится. Не нам судить, дочка, не нам.  У тебя жизнь только начинается, как оно будет, кто знает? Никто. Как ты свой крест нести будешь, тоже не знаешь. А жизнь штука хитрая, за что другого судишь, она тебе эти же испытания и пошлёт. Не сразу, а когда забудется, тогда и пошлёт. Вот и поглядят божьи слуги, как ты в этих испытаниях поступишь. А всегда получается, что люди кого осуждали, так сами- то делают так же или даже хуже. Лучше не осуждай никого, меньше испытаний на плечи падёт. Запомни это дочка— наставлял Николай внучку.

Такие беседы проходили каждый вечер. Слишком много вопросов было у Валентинки, а кроме бати на её вопросы никто не сможет ей ответить.

— Батя, а чахотка, это же болезнь, когда человек с кровью кашляет. Я у Чехова про это читала. Про девушку, которая от чахотки умерла. У неё кашель с кровью был.

— Чахотка, это по- старому так называли, по нонешному это туберкулёз, это когда лёгкие у человека совсем пропадают, потому и кашель с кровью.

 — Меня Вовка Басов чахотной назвал. У меня же не туберкулёз был, а просто воспаление лёгких.

 — Басов, говоришь. Это сын продавщицы Лизы?

 — Да, тёти Лизы.

— Вот ведь, язык без костей, мелет сам не зная чё. Она теперь в магазине на берегу работает, с  кильдыма ушла. Вокзал, да кильдым я каждую ночь сторожил. Вот она и попросила нас с бабушкой магазин на берегу сторожить. Мы по очереди и ходим теперь туда на ночные смены.

 Я здесь, на покосе, а бабушка одна там ночует. Так вот когда бабушка к тебе уехала, я стал приходить на каждую ночь в магазин дежурить, она и спросила,  куда мол Петровна делась, ну я и ответил, что уехала за тобой, что ты с лёгкими переболела, теперь окрепнуть должна. На городских харчах не выправиться, а дома быстро поправишься. А она видно дома-то и сболтнула про твою хворь, сынок и поймал. Вот такие они соблазны, да искушения людям дадены.

— Какие?

— Да вот такие и есть. Услышал, да разболтал, а то ещё и своё приплёл. Вышла сплетня. Враньё обыкновенное. Грех значит. Лжесвидетельство. Вот и оступился человек. Не прошёл дальше. Ему такое испытание ещё раз будет дадино, чтобы ошибку исправил, да дальше пошёл. Только не все это понимают. Чёрная говорит, у меня мол, полоса, а сам с неё и не сходит, откуда же белой взяться. Такой человек зря на землю пришёл, только хуже душе сделал.

 — А зачем человек на землю приходит?

— Душу человек на земле пытает. Вот как все испытания пройдёт с честью, так Бог ему в своём царстве место доброе уготовит по делам его.

— Батя, а почему Бог на земле души пытает, а разве в своём царстве нельзя их испытывать?

 — А чего там-то душу пытать, там всё есть. Там душа мыслею своею всё творит. Там нет зависти, нет бедных и богатых, нет хитрых и ленивых. Там душа наслаждается. Вот Бог и посылает её на землю, где мыслею только мечтаешь, а делаешь руками. Не всем удаётся мысли руками воплотить, вот и лезут пороки. Тут –то и показывает душа на что она годна.

— Бать, а мама говорит, если Бога никто не видел, значит нет его.

— Ну, вот скажи мне, чем человек дышит?

 — Как чем, воздухом.

 — Кислородом он дышит.

— Да, да . Дышит кислородом, а выдыхает углекислый газ— обрадованно сообщила внучка.

— А вот скажи мне, ты этот газ видишь?

— Не-ет— медленно протянула ответ девочка.

— Вот и Бог невидимый для нас, как этот газ. Когда бестелеными станем, тогда и увидим Его. А сейчас наши глаза так устроены, чтобы не видеть Его.
Он нас видит,  а мы Его нет.

— А почему?

— Так вот такие, как ты Его бы вопросами замучили. Да и как душу пытать, она же увидит Бога, так на колени падёт, молить о пощаде будет. Да и побоится в другой раз нагрешить. Вот и не откроется душа, и не покажет какая она. А надо чтобы душа сама решала, что ей делать и как поступать.

Вот и пытают человека и соблазнами, и властью, и деньгами, и бедностью и глядят, как человек эти испытания проходит. Вот нуждается человек в чём-то, а другой человек это имеет, но он добровольно не поделится, что делать?

Воровать? Украдёт, стало быть, ему ещё большей бедности пережить придётся, чтобы ошибку исправить. А вор этого не поймёт и опять ворует, ну и наказание не избежать. Посадят за решётку, там уж либо остепенится, либо ещё хлеще воровать начнёт, с изворотливостью, чтобы за решётку не угодить.Так совсем и загубит душу.

 — А я у хозяйки без спросу машинку швейную брала — упавшим голосом сказала Валентинка.

 — Ты ещё всё исправить сможешь. Как бедность придёт, ты знай, что это испытание и, соблазну не поддавайся. Раз, другой не поддашься, так и Бог не станет пытать больше. Всё ладом будет. А ад дочка, это стыд собственный. Как к Богу попадёшь, так вся жизнь как в картине, что в клубе глядишь, пролетит пред тобой. Картину про тебя в кругу родных и близких, что уже умерли, Бог покажет. Они тоже смотреть твою картину будут. Вот и будешь за дурные свои поступки перед ними от стыда гореть. Если много худого, так душа от стыда и совсем сгореть может. Ну пей чай, да спать пойдём.

— Как сгореть, насмерть?

— Насмерть и есть. Душа была бессмертна, а человек её сгубил. Так-то. Пошли спать. Темно уже. Иди, а я костёр залью и приду.

Как и обещал Николай, сено они за неделю скопнили. Серафим на своей маленькой дрезине привёз на покос помощников. Хозяйство увеличилось, две коровы, два годовалых телка, да к весне ещё телята появятся, это не меньше четырёх стогов поставить нужно, чтобы скотине вдоволь корма хватило.

 Радости Валентинки не было конца, когда она увидела, что на покос приехали  её любимая учительница, самый лучший взрослый друг, Тамара Константиновна с мужем. Приехал сосед дядя Женя Кузнецов  со своим подчинённым молодым человеком, Костей. Даже начальник станции Панков Андрей Иванович с женой тётей Варварой приехали. Как же она тосковала по ним там, на чужбине!

Приехали на покос и гости.
 Пока Валентинка с батей были на покосе, к тёте Панны приехали её братья Павел и Виктор, со своими девушками.

 Лес наполнился человеческими голосами. Все весело переговаривались, шутили, девушки смеялись, бегали к реке, то набирали воду в котелки, то мыли в речке овощи для супа.  Пелагея передала двух свеже потрошёных  куриц, чтобы наготовили женщины наваристого куриного супа

Пока Николай с мужиками ставили шесты, к которым стога метать, у женщин уже суп с курицей на огне кипел.

К самому разгару подготовительных работ подошла бортовая машина, с неё сняли мотоцикл. Серафим завёл мотор и стал мотоциклом возить копна к шестам. Первый стог сметали на машину. Стог хорошо затянули канатами, да молодыми берёзками, чтобы не растрясти в дороге. Когда всё было готово, машина тронулась.

В это время Серафим при помощи двух пальцев сделал пронзительный свист и водитель остановился.

— Серёга, племяшку мою забери, Костя мотоцикл погонит, а я отца на дрезину заберу, а ты её возьми — и повернувшись к девочке, крикнул.

 — Валентинка, живо в машину! Домой поедешь. Давай! — он подхватил племянницу под руки и закинул в кабину.
Валентинка прижалась к двери, вцепившись в ручку с такой силой, что пальчики занемели, и ехала так всю дорогу.

Сергей не обращал на пассажирку никого внимания, а если и разговаривал, так больше всего сам с собой.

Объезжая большую лужу объяснял

 — Здесь родники, да дожди дорогу размывают. Весной поехал, так увяз в грязи по самые окна. — говорил он не глядя на Валентинку. Но она до боли в пальцах держала ручку двери, теперь Валентинка никаким дяденькам не верит. Если что, так успеет дверь открыть и выпрыгнуть.

Но Серёга ничего такого и не помышлял, он медленно вёз стог, объезжая ямки и кочки, чтобы не трясти стог.
Валентинке было обидно, что рано её с покоса забрали. Очень уж ей хотелось подольше побыть вместе с дорогими ей людьми.

— Это самые лучшие люди в мире! Они всегда помогали дедушке сено ставить. Он к ним на их покосы тоже ходит, но больше как опытный во всяком деле, человек. Он всегда всё правильно подскажет, где лучше копна поставить, как их укрепить, чтобы не раздуло ветром и не пролило ливневым дождём. А если окажется, что сено влажное, то подскажет, что такое сено с ветками осины нужно метать,  подскажет, как эти ветки правильно уложить, чтобы они влагу из копны тянули. Очень много других хитростей знает мой дедушка, которые в нужный момент могут пригодиться — думала она, возвращаясь с покоса домой.

В качестве заслуженного отдыха после покоса, Валентинке разрешили навестить свою любимую подружку Люду Лобкову. Не помня себя от радости, на следующий день бежала она к подружке по деревянному мосту через Томь, только пятки сверкали. Навстречу шли огромные машины с лесом, Валентинка прижималась к перилам моста и пережидала, когда они пройдут.
На мосту дул сильный ветер, освежал ей лицо и сдувал пыль с моста, после машин.
Она бежала вдоль реки по каменистому берегу, восхищаясь полноводной рекой и крутыми горами на её берегах.

С радостью заскочила Валентинка в двери дома подружки.

— Здравствуйте — весело сказала она, увидев мать подруги, тётю Лену.

— Здравствуй, здравствуй. Приехала? Ну проходи, проходи— улыбаясь говорила женщина.
Люда была не одна, дома была старшая сестрёнка Шура и в гостях были ещё две девочки. Одна одноклассница, Валя Корнева, другая девочка с параллельного класса, Люба Разукова. Девочки подружились и стали подругами. Они вместе плавали на камерах от больших машин по Томи, вместе ходили помогать старшим братьям, собирать шишки, которые они сбивали с кедра. Далеко за шишками ходить не нужно, перейдёшь дорогу, по которой ходят лесовозы, и поднимаешься вдоль ручья на гору. Весело собирать вместе со всеми шишки, а ещё веселей их варить, а потом когда остынут шишки, вдыхая аромат кедровой смолы, доставать орешки и с великим упоением их щёлкать, наслаждаясь вкусом сладковатого зёрнышка.

— Валентинка, собирайся, завтра на Алтай поедем — сообщила бабушка, как только внучка пришла домой.

— Как на Алтай?  А мы за шишками собрались. А ещё наш класс в пещеры Николаевские пойдёт с вожатым на той неделе.

— Пещеры твои никуда не денутся. В другой раз сходишь. А вот белянки, груздочки сырые, черёмуха, отойдут и зиму без солонины и пирогов с черёмухой.

— Баб, так скоро в школу.

— Три недели ещё до школы. За неделю, Бог даст управимся и вернёмся. Успеешь ещё, подготовишься  к школе.
 Рано утром Пелагея разбудила внучку

— Давай, вставай. Скоро поезд.

 — Баб, я не хочу.

— А пироги с черёмухой кто хочет?

— Здесь тоже есть черёмуха.

— Да корыстна ли эта черёмуха, одни косточки. Давай, не отговаривайся. Вставай, одевайся. Перекуси и пойдём.

Когда бабушка с внучкой спустились с крыльца дома, к Валентинке кинулась Дамка.
— Баба, тогда я Дамку с собой возьму.

— Нашто она там? Тебя не было, она не сдохла и счас ничё с ней не доспется.

— Доспеется! Я больше её не предам, я возьму её с собой или не поеду!

— Сама с ней тогда и таскайся. Счас сумку принесу, засунь её туда и носи с собой.Я к ней не притронусь. Это ж надо такое придумать, а ! Доспеется!  Это тебе доспеется, её ведь и покормить надо и на улку сводить.

— Ну и что!

— Да я-то ничего, тебе с ней возиться. Бери, да пошли, а то вот-вот поезд подойдёт.
Так дамка отправилась в далёкое путешествие . Особых хлопот в дороге с ней не было ни когда туда ехали, ни обратно. Когда надо, она терпела и даже не скулила.

Возвращались бабушка с внучкой с туесом солёных грибов, ведёрным мешочком сушёной клубники, ведром сушёной черёмухи, и массой впечатлений.
Всю обратную дорогу Валентинка вспоминала, как с троюродными сёстрами ходила за черёмухой, как купалась в тёплых водах реки Ельцовки, как ела  сладкие арбузы, которые на бахче собирали мальчишки и бросали с берега в реку для купающихся.

Вот и пролетело лето. Первого сентября они с сестрой Людмилкой в белых фартуках и с белыми бантами и букетами, отправились на школьную линейку.
Валентинка смело подбежала к группе ребят своего класса и заметила, что класс  стал значительно больше, чем был в прошлом году.Много было новеньких.

На второй день, войдя в класс, Валентинка услышала от Вовки Басова

 — Чахотная вернулась.

Не долго думая, она огрела Вовку по голове портфелем и крикнула в лицо

 — Чахотка, это туберкулёз, а у меня было просто воспаление лёгких, понял?

 И ещё раз ударив его портфелем, села за парту рядом с подругой  Людой.

Кто-то из ребят удивился, кто-то хихикнул. А Вовка Парёнкин сказал

 — Я тоже болел воспалением лёгких, два раза

Кто-то ещё поддакнул, что часто маленьким болел и все вскоре забыли про этот инцидент.

 В классе среди вновь прибывших учеников, особенно  выделялась новенькая по имени Валя . Она была очень активная, весело шутила, смеялась и быстро расположила к себе весь класс. Какой-то особенной внешностью она не обладала, курносенький носик, большие круглые губы со шрамом на верхней губе, небольшие светло- голубые глаза, короткие и редкие ресницы, низкий лоб, волнистые рыже каштановые волосы. У родителей новенькой было одиннадцать детей, две дочери были уже замужем, один сын служил в армии. Замужние дочери жили на Железнодорожной улице, а вся семья жила за речкой, недалеко от дома Люды.

Классная руководительница, Тамара Ивановна, рассадила детей по своему усмотрению. Валентинку посадили рядом с Володькой Ульчигашевым.

 Володькина мама, была инвалидом, у неё был горб. Работала она заведующей детским садиком, Из- за горба она была немного ниже своего сына. У Володьки волосы чёрные, как смоль, и кожа смуглая, а мать его наоборот была вся беленькая. Волосы светлые, завитые и кожа белая. Лицо красивое, румяное и глаза большие и голубые.

У Володьки тоже большие глаза, только тёмно-карие, как были у отца Володьки. Шорец по национальности, его отец был крепким и сильным человеком, работал на сплаве. Когда случался на реке затор из брёвен, Володькин отец, очень умело и привычно, орудуя большим крюком, растаскивал брёвна по разным сторонам, разбирая этот затор. Но однажды случилась беда, бревно под Володькиным отцом крутнулось и, он упал в воду. Брёвна сомкнулись и выбраться на берег он уже не смог.

Володька хороший, он никогда не дерётся и не обзывается, он не жадный, он добрый, и никогда не бегал с мальчишками курить, и девочек не обижал. Учился Володька хорошо, без троек.
Они с Валентинкой подружились

Валентинка с головой окунулась в школьную жизнь. Она пошла вожатой в класс Анны Петровны. Оформляла классные стенгазеты, предлагала темы для заметок, а Танечка Голубева своим грамматным языком и прописью, писала эти заметки. Часто случалось, что их стенгазета была лучшей в школе, и её вывешивали в школьном коридоре, для всех. А ещё, постоянно участвовала в самодеятельности и  выступала в клубе.

Зима в Балыксу приходит рано, ещё стоят в листве берёзки и кустарники, а снег уже ложится на землю. В ноябре морозы ничуть не меньше крещенских.
На октябрьские праздники в селе стоит запах паленины. Палят свиней, говяжьи головы, птицу.

В такие дни и у Скударновы шёл забой скота. Топили каждый день баню, чистили кишки, вымораживали их на верёвке, чтобы кошки да собаки не достали. Потом замороженные кишки укладывали в мешок и подвешивали его под крышей дровенника. Как только мясо будет прибрано и наготовлен фарш для котлет и пельменей, настанет час и для кишок, будет время делать домашнюю колбасу.

Дома, когда дядя не уходил в запой, то всё было хорошо. Двери в зал не закрывались.  В доме было уютно и всегда тепло, потому что Николай вставал в четыре утра и затоплял печь. Ставил огромный чугун на открытое отверстие в плите, предварительно сняв все кружки, и высыпал в чугун четыре ведра мелкой картошки. К шести часам она уже будет готова. Отчерпывая дуршлагом горячую картошку, он раскладывал её по вёдрам и выставлял на веранду . Потом убирал чугун с плиты и заносил с веранды кастрюлю с большим куском мяса, приготовленного с вечера, заливал всё холодной водой и ставил на плиту.

Пелагея вставала в шесть утра, Николая дома уже не было, он наводил порядок в коровнике.
Зимой коровы не доились, перед отёлом были в запуске.
Пока он управлялся с коровами, картошка в вёдрах на веранде хорошо остывала. Накормив её поросят, он приходил домой, если конечно ночью не было снегопада, кушал и ложился отдыхать.

В воскресные дни дети будили его рано. Забравшись к нему на кровать, они дергали его за усы, трепали бороду, открывали маленькими пальчиками глаза. Вначале он на них ворчал, потом начинал щекотать им животики, ну а разыгравшись, поднимался с кровати, садил их себе на спину и, изображая коняшку, катал по кухне. Когда это занятие его утомляло, то у коняшки начинали "болеть", то ноги, то спина. Дети лечили свою коняшку, натирая больные места перцовой настойкой и после каждой процедуры постоянно спрашивали:" уже зажило?"

— Зажило, зажило —отвечал он им и тогда все пускались на четвереньках играть в догонялки.
В доме поднимался шум, хохот, визг и остановить разыгравшихся,  могла только Пелагея.

— Ну те ка, хватит вам. Мойте руки и за стол завтрикать.  Давайте, уходите, а то пролью щи на спину-то!—ворчала она.

Николай снова укладывался на кровать, а дети бежали к умывальнику.

Подружку Люду Лобкову провожать уже не нужно, она шла домой с огромной компанией заречных детей. Новенькая Валя шла домой вместе с Людой.

Валентинка стала замечать, что новенькая тоже выбрала себе в подруги Люду. На переменах они о чём-то дружно переговариваются , смеются, а после уроков домой идут вместе. Иногда Валентинка шла домой вместе с заречными детьми, но только до водонапорной башни, дальше их дороги расходись в разные стороны.

Перед новым годом в Балыксу вернулась Мария.
Приехав ночью, она не решилась пойти в дом родителей. Отправилась Мария  к подруге, Маше Моториной. Они подружились ещё тогда, когда вместе работали стрелочницами. Маша одинокая женщина, воспитывает  двух племянников. Женщина очень ответственная, работящая и заботливая. Она никогда никуда не уходила от своих мальчишек и в дом приглашала только хороших и проверенных людей.

Марию она уважала за весёлый нрав, за прямоту и яркий внешний вид, одним словом, за те качества, которых не находила в себе. Мария же ценила в Маше порядочность и надёжность, знала, что та никогда не предаст. Поэтому она и написала Маше письмо с просьбой приютить её на короткое время, пока она устроится и получит жильё.Получив положительный ответ, Мария уволилась и выехала в Балыксу.

Начальник станции Андрей Иванович, принял её стрелочницей на железную дорогу и дал место в общежитии.
Общежитие стояло возле деревянного моста через Томь. Оно было самым последним зданием по Строительной улице.

Чтобы увидеться с дочерью, Мария пришла в школу, к окончанию последнего урока.

— Валентинка — окликнула она дочь, которая с группой ребят выбежала из класса в коридор  школы.

Девочка резко остановилась и повернулась на голос

 — Мама? А ты зачем приехала?—удивилась девочка.

— Ну, пошли домой, я тебя провожу и всё расскажу. Пошли, пошли — обнимая дочь, говорила Мария.

— Ну пошли. А ты когда приехала?

— Два дня назад. Вчера уезжала в Аскиз, в контору. Андрей Иванович стрелочницей взял, ездила оформляться. Место дали в общежитии, что у моста. Приходи в гости,  у нас весело по вечерам. Мы с тётей Галей в угловой комнате живём. В первом подъезде от моста. Придёшь?

— Зачем? Что мне там делать, это же общежитие — удивлённо спросила дочь.

— Я сегодня ночевала в общежитии. Вчера вечером в коридоре собралось много молодёжи, было весело. Они песни поют, на гитарах играют. Тебе понравится. Вот увидишь — убеждала Мария дочь.

Вместе они дошли до водонапорной башни, с этого места их дороги расходились.

— Ну ладно, дочь. Мне в ночь на работу, приходи завтра, я буду дома.

 — Хорошо— буркнула Валентинка и побежала домой.

 Забегая в дом, она сообщила

 — Баб, мамка приехала. Стрелочницей на железку устроилась. Сегодня в ночь на работу. Меня в гости звала на завтра.

— Знаю, что приехала. Не велика радость. Чего не живётся на новом месте? Приехала! Мало позору приняли, добавить решила. Страмота этакая. Хошь бы дочь пожалела, бесстыдница. Ох-хо-хо— тяжело вздохнула Пелагея

— Баб, она на завтра в гости звала— повторила Валентинка.

— А ты чё, нешто в гости собралась? Чё, забыла  всё, как в мороз бросала тебя, как голодом морила, как на мужиков меняла? Да, сколь волка ни корми, он всё в лес смотрит. Пойдёшь, иди. Спасать больше не буду. Пропадай, вместе со своёй маменькой.

— Я только в гости. Я совсем к ней не пойду. Я только посмотрю, как она устроилась и всё.

 — Ну, сходи, сходи, посмотри. За погляд не судят.

 — Спасибо, баб.

На следующий день, сразу после школы Валентинка побежала к матери в общежитие.
Здание общежития было срублено  из кругляка, имело четыре подъезда. В каждом подъезде был широкий коридор и по четыре комнаты. В двух подъездах жили девушки, а в двух других подъездах жили мужчины, по четыре человека в комнате. Только Мария жила вдвоём с девушкой Галей, потому что их комната была самая маленькая, угловая.


Первая дверь в подъезд была тоненькая и легко поддалась. Валентинка зашла в маленький, с квадратный метр, тамбур. Перед ней возникла, обитая по краям резиной, толстая дверь. На полу у двери лежали два веника-голяка, обметать валенки от снега.

Валентинка быстро обмела свои валеночки и с усилием открыла тяжёлую дверь в коридор. Он был большой и квадратный. У каждой комнаты часть коридорной стены была из белёного кирпича. От кирпичей шло тепло. На стенах были протянуты бельевые верёвки, на некоторых из них сушилось бельё. В коридоре было очень тепло.
Валентинка подбежала к двери в углу и постучала.

 — Входите, не заперто — услышала она чей-то голос. Толкнув дверь, девочка оказалась в комнате, где у окна стоял стол, а с двух его сторон стояло две кровати. На одной из них спала мама.

— Девочка, тебе кого?—спросила сидящая за столом девушка.

—Маму. А вы тётя Галя?

— А ты откуда знаешь?

— Мама сказала, что она живёт с тётей Галей.

— Так Мария, это твоя мама?

 — Да.

— Вот дела. А ты где живёшь?

— Здесь, у бабушки с дедушкой.

— Мария, Мария, вставай, к тебе дочь пришла — обратилась Галина к соседке.

— Ты уже пришла? —спросила сонная Мария, набрасывая на себя домашнее платье. Халатов Мария никогда не носила и не любила их.

— Ладно, ты спи, я тогда домой пойду— почувствовав неловкость, сказала девочка.

 — А ты вечером-то приходи, хорошо?—попросила Мария.

 — Не знаю. Бабушка вечером не отпустит, вечером темно уже.

 — А ты с ночевьём отпросись. Ночуем с тобой вместе. А если в субботу придёшь, так тёти Гали не будет, мы с тобой всё воскресенье вдвоём будем. Я блинчиков напеку, кофе наварю. Придёшь?

— Приду— немного помедлив, ответила девочка.