Глава 12. Помню - не помню

      ПОДПОЛЬЩИКИ
      Документально-мистическая повесть.
      Основано на реальных событиях. Фамилии и имена изменены.

Я помню, что в период учебы в 9-10-м классе мне нравилась Лена Цибулько из нашей школы, которая была на год старше меня. Ухажёров у нее помимо меня было предостаточно, мои знаки внимания вызывали у неё лишь досаду и раздражение. Она на год раньше меня закончила школу и уехала в Ленинград, после чего наши пути разошлись. С одной стороны, я был этим расстроен, с другой стороны, в какой-то степени одновременно и рад, потому что, с одной стороны, понимал, что на этом фронте у меня нет никаких перспектив, с другой, у меня и без амурных хлопот ни на что не хватало времени.

Я помню, что в период учебы в 10-м классе был капитаном команды КВН нашей школы. Что наша школьная команда, в которую входили ученики разных классов, заняла первое место на городском межшкольном КВН. Что когда я закончил школу, моё место капитана в школьной команде КВН занял ставший десятиклассником Коля. Я продолжил своё увлечение КВН. Мы с Колей регулярно приезжали в Ленинаканский Политехнический институт, молодой преподаватель из которого руководил КВНовским движением в Ленинакане. Я участвовал в работе группы сценаристов (сценарии разрабатывались коллективно), в том числе для подготовки сценариев для городской команды КВН, костяк которой составляли учащиеся этого ВУЗа.

Я помню, что мне была доверена подготовка команды КВН музыкального училища для городских соревнований, правда, в этой команде были одни девчонки, многие из которых отнеслись к затее КВН без особого энтузиазма. КВН проводился на русском языке, но многие учащиеся музучилища русским владели слабо, поскольку закончили армянские школы. Некоторые участники команды были старше меня, и регулярно давали мне понять, что я для них авторитетом не являюсь. На выборах капитана команды несколько претенденток на статус капитана чуть не устроили между собой драку. После выборов капитана команды часть команды демонстративно её покинула в знак протеста… Мне очень трудно было собрать оставшихся членов команды, половина которых регулярно пропускала репетиции. Приходилось проводить репетиции частичным составом, производя рокировки исполнителей, не знающих текста даже собственной роли, не говоря уже о чужой. В общем, на городском КВН команда музучилища выступила отвратительно – всё их выступление я сидел, обхватив голову руками и пытался провалиться сквозь землю от стыда за то, что они творили на сцене. После объявления результатов ко мне подошёл председатель жюри, по совместительству лидер городского КВНовского движения и преподаватель политеха, и похлопал по плечу:
– Не переживай. У каждого, кто всерьёз собирается заниматься КВН, должен быть опыт работы с подобной командой. Поверь, это очень ценный опыт. Он тебе очень пригодится в будущем. Тебе, по меньшей мере, удалось вытащить команду музучилища на сцену. В прежние годы это получалось далеко не у всех.

Я помню, как однажды увидел по телевизору выступление мима, его движения меня привели в восхищение. Я стал пытаться их повторить. Через некоторое время я научился «ходьбе на месте» двумя разными способами, научился изображать руками в воздухе невидимую стену, перетягивать невидимый канат и т.д. Я стал встраивать элементы пантомимы в танцы на посещаемых мной дискотеках, отчего все окружающие приходили в невероятный восторг. Используя свой опыт подготовки сценариев для КВН, я придумал сценарий юмористического номера-пантомимы «хирург-практикант у постели больного» для выпускного вечера в школе. Когда я его показывал на сцене, зал просто угорал от неудержимого хохота. Наша уже немолодая и всегда серьёзная завуч, которую никто никогда не видел улыбающейся, от смеха в буквальном смысле свалилась со стула. После выпускного вечера она подошла ко мне:
– Это потрясающе! Тебе нужно поступать в театральный институт! Я выпустила из стен этой школы уже очень много выпускников, на многих выпускных вечерах люди плакали от грусти. Но это первый выпуск, на котором все плачут от смеха!

На этом выпускном вечере были зачитаны сочинённые мною четверостишья про каждого из наших преподавателей, всем они понравились, в особенности специально приехавшей на выпускной вечер из Тбилиси нашей прежней классной руководительнице, которая уехала в Тбилиси за два года до этого, о чём в нашем классе многие сожалели, включая меня. Стихоплётством я увлёкся в 9-м классе. Тогда я не задумывался о качестве стихов и не особо заморачивался над их доработкой. Просто вдруг оказалось, что у меня получается легко и просто укладывать слова в ритм и в рифму, гораздо проще, чем у многих других. Я стал использовать это умение в таких областях, которые другим и в голову бы не пришли. У меня была плохая зрительная память, но хорошая слуховая (возможно, это связано было и с музыкальным слухом). Мне очень трудно давались предметы с большим объёмом «зубрёжной» информации, в которых нужно было механически запоминать большое количество имён, названий, дат, поэтому мне плохо давались такие предметы как, например, история или география. В старших классах географию уже не преподавали, а вот история осталась. Для того, чтобы запомнить урок по истории, я читал параграф в учебнике и перекладывал прочитанное в стихи – просто мне так было проще его запомнить. В стихах я ощущал ритм и рифму, которые «входили в резонанс» с какой-то струной внутри меня, поэтому запоминал их очень легко – нужные слова сами вставали на свои места. Я помню, как наша историчка вытаращила глаза от удивления, когда я, будучи вызванным к доске, рассказал весь параграф (хотя требовалось рассказать только часть) в формате поэмы в стихах. Получил тогда 5+ и отправился на своё место, сопровождаемый бурными аплодисментами своих одноклассников. Хотя, откровенно говоря, стихи были не просто сырые, а катастрофически ужасные. В них были, например, такие пассажи: «Тухачевский оправился с силой и сравнял его рожу с могилой». Однако, произнесённые с выражением и сопровождаемые интенсивной жестикуляцией, подобные фразы вызывали у публики вместо оскомины бурный восторг.

Я помню, как сдавал выпускной экзамен по литературе. На уроках литературы я всегда получал пятёрки, но к урокам литературы готовился выборочно. Я просчитал, по какой системе преподаватель литературы вызывает учеников к доске, и всегда тщательно готовился только к тому уроку, на котором должны были спросить именно меня. При этом я, как правило, не читал сами литературные произведения, а лишь их критику и комментарии в учебнике литературы, которые и пересказывал, когда меня вызывали к доске. Когда нам раздали билеты для подготовки к выпускному экзамену по литературе, я в них даже не заглянул, самоуверенно решив, что мои отличные оценки говорят сами за себя. На всякий случай я заглянул в билеты лишь накануне экзамена... Как сейчас помню, там было 43 билета, в каждом по три вопроса. Первый вопрос был о биографии какого-нибудь поэта или писателя. Второй – наизусть какое-нибудь стихотворение, отрывок из поэмы или пьесы. Третий вопрос был по «Войне и миру» Л.Н.Толстого. Я тогда испытал невероятное потрясение, поняв, что не могу ответить ни на один вопрос ни одного билета. Более того, я даже не могу узнать многие ответы, потому что у меня нет на руках ничего, кроме учебника по литературе за последний 10 класс, а экзамен охватывал курс литературы за все предшествующие годы.

Я в истерике прибежал к своей маме и признался, что совершенно не готов к экзамену. Мама быстро сориентировалась и попросила меня составить список книг, необходимых для подготовки – собрания сочинений Лермонтова, Пушкина, Маяковского, Есенина, Твардовского, пьесы, 4-хтомник «Война и мир», биографии поэтов и писателей… Она позвонила своей подруге, матери Артура – у неё было всё необходимое в своей домашней библиотеке. Я сгонял на велосипеде к Артуру домой и привёз полный мешок литературы, необходимой для подготовки. Мама меня подбодрила: «Соберись, постарайся выучить сколько успеешь. Учи, пока не почувствуешь, что устал. Перенапрягаться тоже нельзя – если завтра встанешь с больной головой, ничего вспомнить не сможешь». Я выпил крепкого кофе и взялся за дело. Биографии всех писателей и поэтов вызубрить было сложно, но я справился часа за три, подготовив ответы на 43 первых вопроса. 43 стихотворения, отрывков из поэм или пьес в стихах я заучивал после 1-2 прочтений, это было проще всего, поскольку стихи я запоминал легко. Дольше всего учил прозу – первую и вторую «встречу с дубом» из «Войны и мира» – их нужно было запомнить дословно, хотя в этом тексте не было ни ритма, ни рифмы, поэтому на эти два отрывка я потратил времени больше, чем на все остальные стихи. Примерно к двум часам ночи я подготовился по всем первым и вторым вопросам всех 43 билетов, пришёл черёд браться за третьи вопросы. Быстро пробежавшись по ним, я понял, что по содержимому одних лишь учебников полноценно ответить на них не получится – нужно читать первоисточник, то есть четырёхтомник «Война и мир». Тогда я ничего не знал о технике скорочтения, но позже понял, что применил именно её, при этом предварительно ей не обучаясь. Я бегло пробегал каждую страницу по диагонали секунд за 6-7, выхватывая из фраз ключевые слова лишь для того, чтобы понять общий смысл текста. На чтение всех 4-х томов «Войны и мира» у меня ушло около трёх часов. Я прошёлся по сорока трём третьим вопросам, чтобы убедиться, что теперь могу на любой из них ответить, и посмотрел на часы – полшестого утра. Моя голова гудела от напряжения, но я даже не чувствовал усталости. Некоторое время колебался, ложиться мне спать или нет. С одной стороны, нужно было хотя бы немного отдохнуть, с другой стороны, я опасался, что мне будет трудно встать утром. Всё-таки я решил поспать хотя бы час. Сам себе приказал моментально расслабиться и заснуть, заранее настроившись на то, что утром я должен встать бодрячком. Проснулся сам по какому-то внутреннему сигналу за пять минут до сигнала будильника. Умылся, позавтракал, ощущая внутри себя какую-то взведённую пружину – совершенно никакой усталости. Выборочно пробежался по билетам, чтобы убедиться, что ничего не забыл, и уверенно пошёл в школу сдавать экзамен, не имея при себе ни одной шпаргалки. Вытянул билет, быстро подготовился без закатывания глаз к потолку, первым вызвался отвечать и чётко ответил на все вопросы. На бис прочитал по просьбе экзаменаторов один из более-менее приличных своих стихов, получил свою пятёрку и, сопровождаемый одобрительными похвалами экзаменаторов, вышел из класса… Фффуууххх, теперь можно было расслабиться. Я медленно побрёл домой, чувствуя, что расслабляюсь всё больше и больше, и на меня всё больше и больше наваливается усталость. Ближе к дому я понял, что это не просто усталость – у меня всё плыло перед глазами, а сил уже не хватало даже чтобы просто переставлять ноги. Когда я шёл последнюю сотню метров, я боялся, что упаду прежде, чем смогу дойти до двери. Всё-таки я дошёл и, не разуваясь, повалился на кровать, в полёте теряя сознание.

Когда я проснулся, я понял, что меня кто-то накрыл одеялом и снял ботинки. Сон не восстановил силы – я не мог даже поднять руку. Перед глазами стояла пелена, а звуки проникали в сознание словно через толстый слой воды. Наконец, я разглядел возле кровати маму и врача, который озабоченно разглядывал градусник: «Ого! Сорок и девять!». Это был почечный приступ, спровоцированный напряжением и недосыпанием, один из наиболее сильных. Мне несколько дней не могли сбить температуру никакими лекарствами, в туалет водили под руки, потому что у меня не было сил переставлять ноги. Несмотря на столь неприятный финал, эти дни стали для меня днями важных открытий. Во-первых, я открыл для себя потенциал своих возможностей, который прежде мне был неведом. Оказывается, всю литературу, которую мы изучали в школе на протяжении многих лет, я могу выучить всего лишь за сутки, во что почти невозможно поверить! И поскольку это был уже свершившийся факт, это дало мне надежду, что я всё-таки смогу освоить и теорию СВЧ-устройств не за 5-7 лет, а во много раз быстрее. Во-вторых, я понял, что моя память работает не по принципу «запомнилась информация или нет», важным фактором является также срок запоминания. Поскольку я тогда дал себе установку запомнить весь объем информации лишь для сдачи грядущего экзамена, уже через неделю я забыл около 90% всего, что тогда выучил. Поэтому мне следовало научиться управлять сроками запоминания информации. Третий вывод я сделал несколько позже, когда поднакопилась некоторая статистика подобных приступов. Оказалось, что недосыпание провоцирует подобные почечные приступы сильнее спиртного или переохлаждения. Кто бы мог подумать, что тривиальное недосыпание может наносить столь серьёзный вред организму?..

Я помню, что после окончания школы в 1980-м году решил поступать в Московский институт электронной техники (МИЭТ), потому что меня привлекли слова «электронная техника» в его названии. Артур решил составить мне компанию, и мы поехали в Москву поступать в этот ВУЗ вместе. Когда мы сдали первые два экзамена, у нас состоялся весьма примечательный разговор со старшекурсником из этого ВУЗа, который нам открыл глаза. Оказывается, под термином «электронная техника» в названии этого ВУЗа подразумеваются не готовые конструкции вроде телевизора или радиоприёмника, проектировать которые я рассчитывал научиться в этом ВУЗе, а электронные компоненты – транзисторы и микросхемы, технологиям изготовления которых в нём обучают. Оказалось, что не только мы, но и многие другие абитуриенты не понимают специфики этого ВУЗа и осознают её лишь спустя несколько лет учёбы в этом ВУЗе. Мы с Артуром поняли, что ошиблись с выбором ВУЗа, но признаться в этом родителям у нас не хватило духу. Два оставшихся экзамена мы, по сути, намеренно завалили, получив низкие оценки, не прошли по конкурсу и вернулись в Ленинакан.

Я помню, что в Ленинакане поступил в техническое училище №4 со сроком обучения 1 год по специальности «радиомонтажник». Родители предложили поступить в училище, чтобы я получил отсрочку от армии и вторую попытку для поступления в ВУЗ. Учёба в училище неожиданно для меня оказалась весьма интересной – я получил полезные профессиональные знания и навыки, которые пригодились в моём увлечении радиотехникой. Я относительно неплохо владел уличным разговорным армянским, однако читать и писать на армянском не умел. В школе, которую я закончил, помимо русского языка преподавали и армянский язык, однако, от уроков армянского языка я, как и несколько моих русских одноклассников, был освобождён. Училище же было с армянским языком преподавания, поэтому у меня возникли дополнительные трудности, когда выяснилось, что на лекциях по физике и радиотехнике требуется знание специфических армянских терминов, не используемых в уличной разговорной лексике. К счастью, многие преподаватели разрешили мне в виде исключения отвечать уроки на русском языке. В качестве дипломного проекта по завершению этого училища нужно было самостоятельно собрать простенькую электронную схему. Большинство из моих сокурсников собирали цветомузыку, усилитель или что-нибудь подобное. Однако, мне показалась подобная задача слишком простой, я решил сделать что-нибудь экзотическое, позаимствовав ряд идей в журналах «Радио», «Юный техник» и в книге «Занимательная кибернетика». Я собрал модель приземистого трёхколёсного автомобиля с двумя электромоторами, на крыше которого расположились пара рупоров звукового локатора и назвал её «лабиринтоход». Когда эта модель подъезжала к препятствию, звуковой локатор обнаруживал препятствие, при этом раздавался звуковой сигнал, срабатывало реле, и автомобиль включал задний ход с поворотом перед тем как продолжить движение вперёд уже в другом направлении. На выпускном экзамене я сложил из книг на полу небольшой лабиринт и запустил в него свой «лабиринтоход». Модель самостоятельно ездила по коридорам лабиринта, не натыкаясь на его стенки, звуковым сигналом сопровождая обнаружение препятствий по курсу и самостоятельно изменяя направление движения. После рысканий в лабиринте на протяжении примерно 10 минут, модель самостоятельно нашла из него выход. Экзаменаторы были в восторге, а мне, помимо красного диплома, в качестве исключения присвоили сразу 3-й разряд радиомонтажника, хотя в этом училище большинство выпускников получило лишь 2-й. Экзаменационная комиссия изъяла у меня «лабиринтоход» и отправила его на республиканскую выставку ВДНХ в Ереван, где демонстрировались достижения юношеского творчества.

* * *

Я помню, что Тимур собрался поступать в России в ВУЗ чтобы получить юридическое образование в одном городе, а Жора в военное училище в России в другом. Так что нам с Жорой и Тимуром предстояло расставание, как минимум, на несколько лет. Я твёрдо решил не вмешивать Тимура в дела НКП. Однако, предстоящее расставание с Жорой у меня вызывало досаду. Он был близким мне другом, и меня беспокоило, что у меня от него остаются тайны. Мне казалось, что это как-то неправильно. Поэтому я твёрдо решил форсировать его вербовку до его отъезда в училище.

В разговоре с Жорой я несколько раз пытался плавно подвести разговор с ним к теме, связанной с вербовкой, но каждый раз, когда я начинал разговор о справедливом устройстве общества, о коммунизме, о борьбе с коррупцией, он начинал отшучиваться. В конце концов я не выдержал:
– Знаешь, Жора, это для меня ни капли не забавная тема. Мы с тобой друзья, но каждый раз, когда я пытаюсь с тобой как с другом её обсудить, ты начинаешь ржать как конь. Мы скоро расстанемся, когда ты поедешь поступать в училище. А ты можешь так и не узнать мою сокровенную тайну, которую я, как твой близкий друг, считаю неправильным от тебя скрывать.
– Ладно, – лицо Жоры стало серьёзным. – Давай обсудим то, что ты считаешь важным. Я смеяться не буду.

Я не стал ходить вокруг да около, а просто сказал ему, что состою в подпольной организации. Что наша организация планирует бороться за социальную справедливость, выводить коррупционеров на чистую воду, издавать подпольную газету и распространять листовки. О том, что у меня есть оружие, по крайней мере, «самострелы», он и так знал – мы с этими «самострелами» вместе охотились на лис в лесополосе. В конце концов я предложил ему вступить в НКП. Жора внимательно меня выслушал и, подумав, произнёс:
– Ну, что я могу сказать… Ты меня, конечно же, несколько ошарашил этим своим увлечением. Смеяться я над ним не буду. Я понимаю, что для тебя это важно. Правда, многие твои идеи по поводу изменения нашего общества и очистки его от коррупционеров мне представляются в некоторой степени… как бы это сказать… несколько наивными. Хотя, я вижу, что побуждения твои достаточно благородные, что цели НКП ставит перед собой достойные… По поводу твоего предложения вступить в НКП… По своей собственной инициативе я бы не стал этого делать, потому что не являюсь фанатом тех идей, которые ты озвучил. Однако, ты мой друг, и, если для тебя так важно, чтобы я был членом НКП… Тогда ладно, я согласен. По крайней мере, если тебе потребуется моя помощь на этом поприще, ты, конечно же, можешь на меня рассчитывать. Помогу чем смогу. Правда, я пока понятия не имею, чем я тебе в этом мог бы помочь.
– Спасибо, Жора, за откровенность. Значит, ты с сегодняшнего дня считаешься членом НКП. Учти, всё, о чём мы говорили, должно остаться строго между нами. Это секрет, в том числе, и для членов семьи, и для друзей. Тимур, например, о существовании НКП ничего не знает и знать не должен. По поводу того, как тебя задействовать в нашей деятельности… Я пока сам не знаю, как. Для меня важно, что ты, в принципе, с нами. Когда и если потребуется с тобой связаться по делам, связанным с НКП, я пришлю тебе шифровку. Тебе нужно будет выбрать себе позывной. И вот, возьми, твой квадрат Полибия, я его заранее для тебя подготовил.
– Ты что, собираешься мне посылать в военное училище шифровки? Ты предлагаешь хранить мне квадрат Полибия в тумбочке в казарме?
– А в чём, собственно, проблема?
– В том, что, насколько мне известно, корреспонденция в военном училище выборочно проверяется. В том, что тумбочки там не запираются, и в них может заглянуть кто угодно. В том, что сам факт наличия шифровки в письме или средств шифрования в тумбочке привлекает внимание и может породить ко мне весьма неудобные вопросы. И в том, что ваши игры в шпионов с помощью квадратов Полибия – это детский сад. Средства шифрования со времен Древней Греции, в которой жил Полибий, за многие века сильно усовершенствовались. Ваши шифровки, сделанные доисторическим способом, будут моментально дешифрованы современными способами. Так что не нужно мне никакого псевдонима. И квадрат Полибия я не возьму. И в переписке со мной, пожалуйста, никакие темы про НКП не обсуждай, ни намёками, ни шифровками, ни открытым текстом.
– Как же нам тогда с тобой обсуждать подобные темы?
– Никак. Когда-нибудь, может быть, доведётся встретиться лично, вот тогда и обсудим, если будет что обсудить.
– Хм… Но ведь мы с тобой можем очень нескоро увидеться.
– Может, скоро. А может и нескоро. Как получится.
– Ладно, как скажешь.

В целом вербовка Жоры так или иначе состоялась, но на душе у меня скребли кошки. Как-то всё пошло наперекосяк. Меня мучили сомнения, правильно ли я поступил, решив завербовать Жору в НКП. Когда я сообщил Коле и Армену, что завербовал Жору, Армен спросил:
– Какой ему в личное дело записать уровень посвящения?
– Да чёрт его знает… Про некоторое оружие он знает… Второй с половиной?.. Пиши всё-таки второй.
– Окей. Экземпляр квадрата Полибия?
– Вот, возьми два.
– Почему два? – удивился Армен.
– Потому что свой экземпляр он не взял. Его там в училище хранить негде.
Армен покачал головой.
– Ладно. Какой у него псевдоним?
– Никакой.
Армен с Колей недоумённо переглянулись. Но видя выражение моего лица, поняли, что я и сам не вполне доволен результатом. Армен пожал плечами:
– Ладно. Пишу «Никакой».
– Забавный псевдоним, – усмехнулся Коля. – А чем он будет заниматься?
– Ничем. По крайней мере, пока учится в училище.
– Гхм… И какая тогда цель его вербовки?
Я пожал плечами:
– Может быть, пригодится когда-нибудь в отдалённом будущем.
Армен с Колей ещё раз недоумённо переглянулись. Как им было объяснить, что я не мог больше держать в тайне от близкого друга то, что было важно для меня… Мне бы ещё самому себе было это неплохо объяснить, потому что я и сам до конца не понимал, зачем я его вербовал. В душе я понимал, что, судя по всему, я принял слишком поспешное решение. Во всяком случае, я должен учесть свои ошибки, и с вербовкой Артура уже действовать более продуманно и менее поспешно. Так или иначе, в НКП теперь нас стало шестеро.

* * *

Я помню, что мы много раз встречались с Арменом и Колей, строили планы, чертили схемы, готовили оружие к первой ответственной операции, которую должна была провести НКП. Много раз проговаривали, кто что и в какой последовательности будет делать. Назначили дату, время операции и место встречи.

В назначенный день я достал из тайника и спрятал под одеждой «самострел», наполнил карманы патронами и направился к назначенному месту встречи на скамеечке в центре кольца «Тарту». Я был возбуждён – дело предстояло ответственное и рискованное. Вскоре туда же подошёл Армен и Коля. У меня между лопаток прошёл холодок, подобный тому, который я когда-то ощутил в московском автобусе. И тут же возникло какое-то странное ощущение, которого я прежде никогда не испытывал – сильная рассеянность, из-за которой я не мог собраться с мыслями. Я не мог вспомнить, какие действия должен выполнить в какой последовательности, хотя мы с Арменом и Колей предварительно многократно их обсудили и отработали. Я подумал, что это минутная слабость от волнения перед серьёзной операцией, и что я через несколько секунд смогу взять себя в руки и собраться.
– Оружие не забыли? – спросил я у Армена и у Коли.
Оба молча отвернули полы своих курток, чтобы продемонстрировать мне «самострелы».
– Ну что, все готовы? – ещё раз спросил я.
Те кивнули – на их лицах читалась решимость.
– Тогда пошли! – я встал со скамейки.
– Пошли!
Я полагал, что решительные телодвижения помогут мне собраться с мыслями и вспомнить, куда мы собрались идти. Наморщил лоб, напрягся… Но это не помогло.
– Погодите, – я повернулся к Армену с Колей. – Чтобы не возникло никаких непредвиденных ситуаций, давайте еще раз повторим, кто и что делает и в какой последовательности. Армен, давай сначала ты. – Я надеялся, что мои товарищи помогут мне вспомнить, куда мы направляемся и что собрались делать.
– Эээээ, – замялся Армен. – Давайте лучше начнём с Коли. Коля, давай!
– Давайте, лучше начнёт Андрей, – возразил Коля. – Он лучше всех знает план действий, потому что он его придумал. А я ещё раз с ним сверюсь. – И уставился на меня.
– Нет, пацаны, так дело не пойдёт. Мне важно, чтобы каждый из нас чётко знал, что и когда мы делаем и в какой последовательности. Малейшее замешательство может привести к провалу операции. Если вы хорошо подготовились, должны знать всё в деталях. Давай ты, Коля.
– Почему я? – Коля беспомощно оглянулся по сторонам. – Ну ладно, честно говоря, я опасаюсь, что что-то подзабыл. Поэтому прошу мне ещё раз напомнить. А идея пройтись по всем шагам – это правильная идея.
– Ладно, тогда, Армен, давай ты.
– Да не помню я! – Армен всплеснул руками. – Делайте со мной что хотите, но у меня от волнения всё из башки выскочило! Так что давай ты!
– Слушайте, что же это такое? – поразился я и развёл руками. – Честно говоря, я тоже не помню. Я думал, вы мне поможете вспомнить.
– И я не помню. Практически ничего, – признался Коля. – Хотя до сих пор никогда на память прежде не жаловался.
– Что же это за фигня происходит!? – Армен всплеснул руками. – Выходит, что мы все трое одновременно забыли план операции, который прорабатывали несколько месяцев? Как такое возможно?
– «Братцы»! – Коля поднял вверх палец.
– Похоже, это их проделки, – согласился я. – Они же говорили, что чего-то там нам не позволят. Похоже, они стёрли часть нашей памяти. Во всяком случае, иначе я объяснить то, что произошло, не могу.
– Охренеть! – Армен схватился за голову.
– Так-так-так, – засуетился Коля. – И что же нам теперь делать?
– Ну, для начала давайте попробуем успокоиться и как-то сориентироваться, – предложил я. – Поскольку ситуация возникла непредвиденная, пока мы впопыхах не наломали дров, сегодняшнюю операцию предлагаю отменить. Голосуем? Единогласно. Далее, каждый из нас должен озвучить то, что помнит. Пусть даже самые малозначительные детали. Может быть, общими усилиями мы сможем восстановить общую картину по отдельным её элементам.

Мы вернулись на скамейку.
– Ну, про НКП я помню, про «братцев» помню, – начал Армен. – Что лежит у меня дома в тайнике, помню. Очень хорошо помню, что происходило примерно год назад. А вот последний год помню выборочно – события в семье, в техникуме помню. Помню, как мы часто встречались, что-то интенсивно обсуждали. А вот что именно обсуждали, не помню, можно сказать, совсем.
– У меня примерно так же ситуация, – заметил я.
– И у меня, – подтвердил Коля.
– Если бы у нас были протоколы обсуждений, мы бы сейчас заглянули в них и всё бы вспомнили.
– Это правильная мысль! Но протоколировать в письменном виде – это довольно трудоёмко. Зато можно записывать на магнитофонную ленту все наши обсуждения. Если что забудем, прокрутим ленту на магнитофоне и вспомним.
– Итак! С сегодняшнего дня все наши обсуждения – только под запись! Поэтому, прямо сейчас пошли ко мне, – предложил я. – Дома сейчас никого нет. У меня есть бобина с чистой лентой, на которую будем писать протоколы обсуждений. Бобину я буду держать в тайнике у себя дома.

Дома я включил магнитофон, мы сели на диван, собрались с мыслями и начали вспоминать. Я достал из тайника общую тетрадь, в которой обнаружил схему с шестью концентрическими окружностями на карте Армении и надписями с названиями телевышек. Рядом с ней лежал карандашный набросок поэтажного плана ленинаканской ретрансляционной вышки с нанесёнными на него стрелками, нарисованными цветными карандашами – красным, зелёным и синим.
– Вот! Вспоминаете!?
– Что-то очень знакомое… Помню, как мы обсуждали последовательности действий, связанных с этими стрелками… Но я не могу вспомнить, что именно означают эти стрелки и о каких именно действиях шла речь.
– У меня аналогично, – заметил я. – По всей видимости, эта операция как-то связана с ленинаканской ретрансляционной вышкой. Вероятно, карта Армении с зонами охвата телевышками имеет отношение к следующим фазам реализации намеченного плана. Но я совершенно не помню, откуда у нас появилась информация о вышках, отмеченных на карте и как мы раздобыли поэтажный план ленинаканской телевышки. Я также не помню последовательности запланированных на сегодня фаз действий, хотя помню, что мы многократно их обсуждали. Кто-нибудь что-нибудь про это припоминает?

Армен с Колей отрицательно покачали головами.
– Давайте подумаем, чисто теоретически что нам могло понадобиться на ленинаканской ретрансляционной телевышке.
– Ну, мы, вроде бы, собирались использовать ретрансляционные вышки как центры контроля сознания людей на некотором охватываемой их радиусом действия пространстве.
– Да, припоминаю. Однако, для реализации такого плана мы должны были получить какие-то существенные подвижки в проекте СВЧ-усилителя мыслей. Но я о таких подвижках ничего не помню. Кто-нибудь помнит?

Армен с Колей опять отрицательно покачали головами.

– Давайте рассуждать логически. Я помню, что мы собирались собрать СВЧ-усилитель на ЛБВ. ЛБВ должен был раздобыть Василий через своего отца в Ереванском Институте Физики.
– Да, это я тоже помню.
– Если мы это сделали, значит я получил ЛБВ от Василия?
– По логике это должно быть так.
– Но я ничего об этом не помню! Ни капельки! Ни краешком своего сознания! Ни о том, что Василий передал нам ЛБВ, ни о том, чтобы я собирал на ЛБВ СВЧ-усилитель, ни о том, чтобы мы проводили с ним какие-либо эксперименты.
– Я тоже ничего такого не помню, – заметил Коля.
– И я, – подтвердил Армен.
– Это странно. Что-то тут не стыкуется. Либо мы собирались сделать что-то совершенно другое и, может быть, в другом месте и по другому поводу. Либо у нас из памяти настолько тщательно стёрли информацию, что мы не можем вспомнить вообще ничего о наших самых важных достижениях. Если честно, у меня возникают серьёзные сомнения в том, что мы могли бы за такой короткий срок достичь серьёзного прогресса в работе над усилителем мыслей. То, что я планировал сделать с помощью ЛБВ – это всего лишь предварительный эксперимент, насколько я это помню. Его результаты вряд ли можно было бы использовать непосредственно на ретрансляционной вышке. Там требуется более мощное оборудование, о котором речи, насколько я помню, пока даже не шло, и совсем другая конструкция излучателей для вещательного излучения с другой диаграммой направленности. Если честно, я в полной растерянности. Как нам найти хоть какие-то подсказки про то, что у нас стёрли из памяти «братцы»?
– Если ты работал с СВЧ-оборудованием, у тебя должны остаться какие-нибудь соответствующие устройства, – заметил Коля.
– Верно. Но я в своём тайнике ничего похожего на подобные устройства не вижу, - я стал перебирать содержимое своего тайника, и в руки мне попалась печатная плата с моим фирменным знаком в виде наложенных друг на друга букв «О» и «Х», которые, по сути, ничего не значили, просто их было легко нанести тушью на плату перед травлением хлорным железам. – Погодите-ка… Странно…
– Что странно?
– Всё странно. Я помню, как вставлял ножки радиодеталей в эту плату, как её паял… Это даже помню не совсем я сам, это помнят мои руки… Но я совершенно не помню, что это за плата. Для чего она – не помню!
– Может быть, она и есть какая-то часть СВЧ-усилителя?
– Нет, этого не может быть. На ней низкочастотные радиокомпоненты, даже не радиочастотные. Какой-либо схемы, по которой я бы её собирал, я в тайнике не вижу.
– А ты можешь по её монтажу восстановить схему, чтобы понять её предназначение?
– Да, смогу, но на это потребуется время.
– Тогда постарайся это сделать.
– Обязательно сделаю в ближайшее время. Возможно, эта плата даст нам какую-то подсказку про то, какую информацию из нашей памяти стёрли «братцы». Однако, эта плата совершенно точно не имеет никакого отношения к СВЧ. Поэтому я в полной растерянности, – я помолчал. – И есть ещё один нюанс. Про эту плату я хотя бы краешком сознания что-то очень смутно припоминаю. По крайней мере, мои руки помнят, как я вставлял радиодетали в эту плату. Но мои руки не помнят, как я держал в них ЛБВ, либо что-либо подобное ЛБВ. Как-то слишком много нестыковок… Давайте обыщем наш гараж, может быть, в нём припрятано какое-нибудь необычное оборудование, например, СВЧ…

Однако, в гараже ничего особенного мы не обнаружили. После обыска гаража отправились к Армену домой проверять содержимое его тайника. Но и у него ничего необычного не обнаружили. Заглянули в личное дело Василия Драганюка – в нём последние записи были сделаны почти год назад, и никаких намёков про то, чтобы он передавал нам ЛБВ. На всякий случай пролистали личные дела других членов НКП, но ничего интересного не обнаружили. Затем отправились домой к Коле – он обшарил там все свои потайные углы, но и там мы ничего особенного не нашли.

На следующий день мы встретились снова.
– Я разобрался, что это за плата лежит в моём тайнике, – сообщил я. – Это генератор низкочастотных колебаний. Наиболее вероятно, он имеет отношение к проекту «Уран». Я его даже смог включить и проверить – работает.
– Хмм… Какое отношение проект «Уран» может иметь к воздействию на сознание людей, - удивился Армен.
– Непосредственно – никакого. Но проект «Уран» мог иметь отношение к проводимой нами операции на ретрансляционной телевышке. Наиболее правдоподобно выглядит версия, что с помощью инфразвукового оружия мы собирались очистить ретрансляционную вышку от находящегося там персонала. Возможно, люди должны были разбежаться в приступе беспричинной паники. Вполне себе гуманный способ избавиться от персонала, не причиняя ему вреда.
– Тогда зачем мы брали с собой «самострелы»?
– Скорее всего, на всякий непредвиденный случай.
– Звучит правдоподобно.
– Однако, остаётся очень и очень много вопросов и нестыковок.
– Каких?
– Во–первых, сам по себе «Уран» не мог быть целью нашей операции. Только лишь средством. Целью должна была быть, как я понимаю, установка СВЧ-усилителя на ретрансляционной вышке. Но, как я уже говорил, мои руки не помнят, чтобы я держал в руках ЛБВ. Во-вторых, где «Уран» и где СВЧ-усилитель, которыми мы собирались воспользоваться? Почему мы их не нашли?
– А как же плата из твоего тайника?
– Плата из тайника – это не «Уран» как таковой. Это может быть его очень небольшая часть – маломощный генератор. Для «Урана» помимо генератора нужен довольно мощный усилитель, какой-то блок питания довольно значительной мощности и инфразвуковой излучатель немалых размеров. Такие вещи в мой тайник не поместятся. Где они? Мне это не понятно. К тому же, функции генератора опробованная мною плата выполняет плохо.
– В каком смысле «плохо»?
– В том смысле, что этот генератор выдаёт не чистую синусоиду. Я подключил к выходу генератора обычный динамик и включил для пробы. И услышал гудение!
– И что?
– А то, что гудения слышно быть не должно, если генератор выдаёт чистую синусоиду на инфразвуковой частоте. Она должна быть за пределами слухового восприятия человеком. Поскольку же гудение слышно, генератор помимо инфразвуковых колебаний, которые я воспринимаю, прикладывая палец к мембране динамика, выдаёт более высокочастотные гармоники на звуковых частотах. А это «косяк», и весьма серьёзный. «Уран» должен работать так, чтобы человеческое ухо его излучение не воспринимало! Так что плата в моём тайнике, скорее всего, результат неудавшегося эксперимента. А где же тогда удавшийся?
– Может быть, мы где-то припрятали достаточно крупногабаритное оборудование и собирались его оттуда забрать? А теперь не можем вспомнить, где?
– Вот это похоже на правду. Поэтому я предлагаю подумать над тем, где бы мы могли спрятать крупногабаритное оборудование.
– В твоём гараже.
– Да, это первое, что приходит на ум. Но гараж мы уже осмотрели и ничего не нашли. Какие ещё варианты?
– Может быть, тогда за городом в лесополосе? – предположил Армен.
– Под открытым небом, под дождём? Очень врядли. Должен быть ещё какой-то вариант.

Мы долго ломали головы, но додуматься до третьего варианта не смогли. Возможно, он был, но «братцы» стёрли его из нашей памяти.

– Давайте подведём итоги и как-то определимся, что нам делать в сложившейся ситуации, - предложил Коля.
– Итоги таковы. Решиться на проведение какой-то серьёзной операции мы могли только если достигли каких-то существенных успехов в работе над основными проектами, прежде всего, по усилению мыслей. Об этой же версии говорит тот факт, что операция, судя по всему, планировалась на ретрансляционной телевышке. По крайней мере, на ум не приходит никаких иных вариантов, зачем нам понадобилось проникать на ретрансляционную вышку. Опять же, в пользу этой версии говорит тот факт, что прежде нам «братцы» никак не мешали, а именно тут вмешались. При том, что они предупреждали, что не позволят нам реализовать планы, связанные с воздействием на сознание людей. Есть масса нестыковок и противоречий, но иных вариантов мне в голову не приходит. Переспрашивать у Василия, передавал ли он мне ЛБВ я не могу, ни в шифровке, ни открытым текстом – услышав подобный вопрос, он наверняка решит, что я съехал с катушек. При личной встрече, может быть, как-то удастся потихонечку у него вытянуть такую информацию с помощью косвенных вопросов. Но, как я полагаю, если «братцы» стёрли у нас память, то могли стереть и у него, поэтому сильно рассчитывать на прояснение ситуации через Василия я бы не стал.
– И что ты предлагаешь? Как нам следует поступить в этой ситуации?
– Да, «братцы», в конечном итоге, отбросили нас назад. Но мы можем попытаться повторить всё то, чего мы прежде достигли, ещё раз. Если у нас ранее получилось достичь каких-то существенных результатов за относительно короткие сроки, значит должно получиться ещё раз. Хотя, честно говоря, мне с трудом верится, что нам этого удалось за столь малый срок.
– А какой смысл нам повторять? Наверняка «братцы» опять провернут свой фокус-покус и сотрут нашу память.
– Резонное замечание. Вот только в прошлый раз мы понятия не имели, каким именно способом "братцы" нам собираются противодействовать. А теперь мы это знаем. И можем как следует подготовиться. Поэтому всю нашу последующую деятельность мы должны вести в расчёте на то, что мы все одновременно в какой-то момент внезапно забудем, что собирались делать. На такой случай у нас должны быть исчерпывающие источники информации, с помощью которых мы бы могли восстановить в памяти всю эту информацию. Поэтому, во-первых, каждое наше обсуждение – только под магнитофонную запись. Во-вторых, любое получение какой-либо важной информации от прочих членов НКП – Армен, возьми на себя и регистрируй в специально выделенном для этого журнале. Любые движения не только денежных средств, но и материальных ценностей – тоже отражаем в специальном журнале движения материальных средств. Описи содержимого тайников.
– То есть, теперь половина нашей деятельности, это бюрократия? – поморщился Армен, предвидя, что значительной частью подобных операций придётся заниматься ему.
– Да. Во всяком случае, заглянув в такие журналы, мы должны получить исчерпывающие ответы, где находится крупногабаритное оборудование, если оно где-нибудь находится. Какое конкретно это оборудование. Получали ли мы ЛБВ от Василия. И на груду любых подобных вопросов должен заранее иметься в наших архивах ответ в письменной форме. Только тогда мы сможем более-менее успешно противостоять фокусам-покусам «братцев» с нашей памятью. Или вы предлагаете сдаться и признать, что «братцы» победили?
– Нет! Ни в коему случае! – воскликнул Коля. – Мы обязательно попробуем ещё раз!
– Мы попытаемся! – подтвердил Армен. – И пусть «братцы» обломаются со своими «фокусами-покусами»!
 
«Братцы» уже многие месяцы ни с кем из нас не связывались. Я пытался вызвать их на разговор, чтобы обсудить с ними произошедшее и, может быть, попытаться с ними как-то договориться. По ночам я мысленно звал их: «Эй вы! Отзовитесь! Разговор есть!». Но они так и не ответили. Больше никогда я не слышал в своей голове никаких голосов – они пропали навсегда.

<продолжение следует>