А ведь правы были древние греки!..

       Тёплый сентябрьский денёк. Во дворе на уютной лавочке сидят двое: благообразный старик с аккуратной бородкой и бакенбардами, такого профессорского вида, в соломенной шляпе, с чёрной тросточкой. Рядом с ним давний его приятель, живущий в соседнем подъезде; невысокий мужичок в очках, читает газету.
Приятели эти очень разные: старшему, Константину Семёновичу, уже 90 лет, но он ещё имеет прекрасную память, хорошо говорит, порою ироничен, но бывает и резок в своих суждениях.
Его собеседник – Фёдор Петрович, 67 лет, рассудительный, весьма начитанный, и на всякую проблему имеет свой особенный взгляд.
Несмотря на разницу в возрасте, они дружат, называют друг друга на «ты», и старший называется Семёнычем, а младший и того проще – Фёдором или просто Федей.
Мимо с весёлым щебетом из школы идёт ребятня: смеются, балуются, визжат девчонки. Когда же они скрылись за углом, Семёныч грустно вздохнул: - Эх, школьные годы чудесные…
Фёдор отложил газету: - Да-а, надолго теперь ребятню запрягли в школу; помню, в детстве всегда казалось, что учебный год никогда не закончится…
А что, Семёныч, у тебя в школе какой был самый любимый урок?
- Да мне в школе, пожалуй, многое было интересно, но самый любимый урок был – литература.
Здесь ведь многое зависит от учителя, мне очень повезло с учительницей. А у тебя, Федя, какой урок был любимый?
- А у меня была любимой история. Мне тоже очень повезло с учительницей: ах как она умела рассказывать! Очень артистичная, так у ней было интересно, что даже самые отпетые оболтусы сидели разинув рты, боясь пропустить хоть слово. Ведь это талант, так уметь рассказывать!
И вот благодаря ей я очень увлёкся историей, много читал и потом уже, после школы, во взрослой жизни. Сейчас, пожалуй, смог бы сам преподавать историю. Да вот только разочаровался я в ней. Семёныч удивлённо глянул на него: - А что так? Надоело? Ведь это тема неисчерпаемая, вечная, захватывающая…
Фёдор вздохнул: - Помню, когда мы изучали античный мир, там были Музы – покровители искусств. И вдруг одна из Муз – Клио, почему-то покровительница Истории. Как же так: ведь История – это наука, отчего же древние греки отнесли её к искусствам? Странно…
А теперь вот, с годами, когда уже пожил на свете, посмотрел на жизнь, многое понял и наконец сообразил: а ведь правы были древние греки!  История – это не наука, а искусство: кто красивше соврёт!
Семёныч усмехнулся: - Ну… где-то ты отчасти и прав…
Фёдор заметил: - Ну вот начнём с простого вопроса: археологи нашли захоронение, а как они определяют национальность этого человека? Оказывается, по керамике: у скифов один узор на горшках, а у сарматов совсем другой. А теперь представь картину: скиф и сармат рядом жили, были приятелями, вместе охотились и рыбачили, и разделял их лишь ручей. Ну и, конечно, обменивались дарами природы: скиф( в своей крынке) принёс приятелю – сармату топлёное сливочное масло, а сармат в ответ (в своей крынке)- мёд. Вот и обменялись керамикой!
Да ведь меновая торговля всегда была; и сейчас – если посмотреть, в чём мы сейчас одеты и какие при нас предметы – так мы, получается, сплошь китайцы! ( А между прочим, у меня в роду никогда не было китайцев…)
Семёныч усмехнулся: - Да знаешь, я давно понял – в науке немало брехни. Ну посуди сам: по ма-аленькому фрагменту кости воссоздают скелет динозавра со всеми подробностями. Это как если бы по найденному винтику воссоздать автомобиль «Мерседес». А что если этот винтик не от него, а от стиральной машины или от пылесоса?
Ты читал, наверное, недавно на Алтае в пещере нашли кусочек зуба, вроде как человеческого, (находку назвали «Денисовский человек», по месту обнаружения), и вот по этому кусочку всё определили: чем он питался и как он жил, все подробности его жизни, осталось только его имя выяснить. Вот погоди, подключат какой-нибудь особенный циклосинхропневмогидроофигенный микроскоп, и тогда только узнают его имя!
Помню, когда-то в журнале «Наука и Жизнь» читал о научном диспуте в начале 20 века, на заре автомобилизации. Некий учёный (заметь, не дворник и не грузчик, а УЧЁНЫЙ!) авторитетно заявил: - Автомобилям нельзя двигаться со скоростью свыше 60 километров в час, так как при этом страшный вред причиняется не только водителю, но даже и видевшим это пешеходам: от созерцания такой скорости возникнут непоправимые нарушения в психике! Так вот мне очень интересно: по каким-таким формулам этот «учёный» смог вычислить, что именно такая скорость так страшна даже для созерцания? Почему не 50 или 70, а именно 60 км в час, как это удалось рассчитать?
Фёдор вздохнул: - Вот взять историю: всякая наука опирается на факты, а иначе какая же это наука? Так вот давно известно: историю пишут победители. Представь: какому-то правителю уж очень хочется захватить чужие земли, ограбить и поработить другой народ. Но для этого нужно поднять своих людей на войну, и вот тут начинается оголтелая агитация: - Соседи наши ужасно плохие, не тому богу и не так молятся, а в былые времена как же они нас грабили и мучали! Пора с ними рассчитаться!
И вот, хорошо подготовившись, вероломно напали, жестоко разгромили соседей, многих убили, а остальных обратили в рабов. А в летописях написали свою версию событий: это была война справедливая, освобождение от злобных и жестоких захватчиков! (А у порабощённых, убитых и побеждённых уже нет летописей…) А мы потом читаем и верим: вот как всё было! (На самом деле всё было совсем иначе, но историю пишут победители!)
И в любой схватке у каждого своя правда, свои причины и методы действия.
Семёныч заметил: - Знаешь, это как в школе у мальчишек. Представь, подрались двое, разняли их, и завуч спрашивает одного: - Что произошло?
- Да я-то не при чём, на меня Васька напал, ну что мне терпеть, когда меня бьют? И я стал отбиваться!
А теперь спрашивают Ваську: - Чего вы не поделили?
-Да я-то не при чём, на меня Пашка напал, ну и что мне оставалось делать? Вот мы и подрались, из-за него.
Теперь спросили свидетельницу Машу, а у неё третья версия событий. Тогда спросили свидетеля Серёжу, а он приятель Пашки, и будет выгораживать своего дружка. Поди разберись в этом деле!
Так вот в истории то же самое происходит, и каждый автор пишет, как ему выгоднее: свои промахи затушёвывает или уменьшает их, зато изрядно приукрашивает свои достижения.
Скажи, а сколько чьих-то фантазий до нас дошло как некий исторический факт?
Никому не хочется признать себя подлецом, трусом или вором, и каждый выгораживает себя как может, поэтому в мемуарах полно «неточностей».
Знаешь, Фёдор, я тебе так скажу: я сам свидетель, как у нас переиначивают историю, уже на моей памяти: на уроке в учебнике истории по распоряжению учителя дети замазывали портреты героев гражданской войны, которые вдруг оказались врагами народа! (Много позже они были реабилитированы, и опять они не враги!)
Фёдор заметил: - Что и говорить, уже на моей памяти столько изменений: в школе учителя нам говорили, что Солженицын – подлец и негодяй; прошли годы – он оказался великим патриотом и классиком литературы; а потом, после его смерти, волна откатилась назад, и сейчас уже пишут, как много вранья в его писаниях, и как много ненависти к своей стране!
Вот я читаю сегодняшние писания о моём прошлом – и сколько же наглого вранья! Ну что вы врёте мне про мою жизнь, я ещё жив, и из ума ещё не выжил, я хорошо помню, как всё было, зачем вы мне про мою жизнь врёте?
А внуки мои, не заставшие этих времён, будут читать и верить, ведь зря же не напишут?
Что и говорить, любят у нас мухлевать с фактами, поди потом разбери, как всё было на самом деле? И показания очевидца порою бывают полнейшей чушью; в этом отношении яркий пример – моя тёща. Вдохновенно врёт на каждом моменте, и если какой-нибудь историк будет полагаться на эту седую почтенную даму (ведь она – Очевидец!), которая взахлёб и очень убедительно врёт, со всеми подробностями, эмоционально и красочно расписывая свою небывальщину!
Ну как же ей не поверить – очевидец! (Хотя всё сказанное ей – её фантазии, враньё!)
Семёныч вздохнул: - А ещё любопытно было бы провести такой эксперимент: не показывая автора, дать почитать его выступления какому-нибудь читателю. Прочитав, он вполне согласится: - Да, правильно пишет, молодец, всё это так! Именно так и нужно делать!
(А потом показать автора, и читатель будет поражён: вот писал Троцкий, а это Гитлер, а это Хрущёв, Горбачёв, Ельцин…)  Все они говорят и пишут складно, красиво и убедительно, а вот дела у них немного иначе выглядят!
Фёдор грустно улыбнулся: - Когда-то моя любимая учительница, Лидия Анатольевна Танкеева, сказала: - История –это точная наука!
Так вот жизнь мне убедительно доказала: - Не-ет, правда у каждого своя! Так что, выходит, правы были древние эллины: - История – это Искусство!