Игорь Лапшин Всё, что нужно знать о марксизме. 11

Всё, что нужно знать о марксизме. 11. Прибавочная стоимость

Прибавочная стоимость

Это учение Маркса – самое таинственное. Сколько стоит человеческий труд? Маркс признаётся, что это «тайна», которая может быть раскрыта только тогда, когда наступит всеобщее равенство: «Тайна выражения стоимости, равенство и равнозначность всех видов труда, так как и поскольку они вообще являются человеческим трудом, может быть расшифрована, как только понятие человеческого равенства уже обладает прочностью народного предубеждения (Vorurteil).»[1] В официальном русском переводе, который вообще не отличается аккуратностью и точностью, вместо слова «предубеждение» стоит слово «предрассудок». В общем-то оригинальное немецкое слово имеет несколько значений. Поэтому выбор слова для перевода зависит от переводчика. Думается, что автор официального перевода сделал очень неудачный выбор, ибо получилось, что понятие человеческого равенства построено на предрассудке. Получается совсем уж некрасиво. Слово «предубеждение» по всей видимости лучше отражает ход мысли Маркса и суть дела. Однако, в обоих случаях, и предубеждение, и предрассудок — это вовсе не вывод, полученный путём опыта и доказательств. Это вывод, полученный путём слепой иррациональной веры.

Подход к вопросу о стоимости продукта труда у весьма прагматичного теоретика рынка Адама Смита прост и понятен: цена товара определяется его рыночной стоимостью. Любой товар НИЧЕГО не стоит, пока он не продан, независимо от того, сколько усилий и средств потрачено на его производство. По Марксу же, у произведённого товара есть некая себестоимость затраченного труда. Рабочий должен получить оплату за труд, затраченный на производство продукта, а всё, что начисляется на продукт сверх этого (кроме стоимости материала, из которого этот продукт изготовлен) является «прибавочной стоимостью», присвоение которой владельцем производства Маркс и считает фундаментальной несправедливостью и квалифицирует как «эксплуатацию». Собственно, отнятие этой прибавочной стоимости у «капиталиста» и является целью и смыслом всего марксизма. Труд и риски предпринимателя, организация им производства, поставок, сбыта товара и его ответственность перед рабочими, по Марксу вообще ничего не стоит – даже если он оставляет себе всего копейку с рубля, то всё равно, он - эксплуататор и грабитель. Допустим. Но возникает закономерный вопрос: как, по каким критериям устанавливается стоимость труда рабочего? И кто её устанавливает? Первое, что приходит на ум – некий государственный орган, ответственный за оценку всех видов деятельности, какая только возможна. Задача в принципе невыполнимая, и в СССР она решалась отчасти путём простой уравниловки (хочешь сей, а хочешь — куй, всё равно получишь… 140 руб.), а отчасти тарификацией – на каждом советском предприятии были нормировщик и экономист, из которых первый определял, сколько времени и движений затрачивает работник на ту или иную операцию, а второй оценивал это в денежном выражении. Вот и всё. Интеллектуальный труд не в счёт – по Марксу, это вообще не труд, но, поскольку без ИТР не обойтись, то инженера и бухгалтера просто получали фиксированную зарплату, устанавливаемую тем же экономистом. То есть размер оплаты труда регулировал не рынок, не отношения работник-работодатель или профсоюз-работодатель, а, по сути… чиновник. Из этого становится понятно, почему одни вспоминают советские времена с ностальгией, а другие предпочитают вообще не вспоминать – благосостояние зависело от одного должностного лица, и тем, кому повезло, тот устраивался на предприятии, имевшем толкового экономиста, а кто-то и не был так везуч… Случались и совершенно гротескные перекосы – так, например, на Хабаровском заводе Дальэнергомаш в предперестроечные и перестроечные времена оплата труда штамповщика, изготовлявшего трубные фланцы и анкерные болты, была оценена в 0,02 копейки за штуку. За день рабочий мог изготовить не больше четырёхсот таких изделий, и, таким образом, его заработок составлял… 16 копеек в день. На такие линии ставили, как правило, новичков и практикантов. Тогда как его коллега, стоящий рядом на линии производства изделий с более высокой стоимостью, мог получать зарплату выше, чем у директора завода! А если завод находился на территории одной из союзных республик (скажем, прибалтийских), то размер оплаты труда увеличивался вдвое, потому что… прибалты должны быть довольны Советской властью. Но это всё частности. В общих чертах, размер оплаты труда различными способами (районными коэффициентами, надбавками, премиальными и пр.) подтягивался к некоему общему знаменателю, установленному властью. Мерилом была установка – оплата должна быть такой, чтобы хватало на жизнь, возможность немного накопить на какие-то более-менее крупные покупки и на незатейливый отдых. Больше советскому человеку зарабатывать было нельзя, иначе он обуржуазится и классово расслоится, а за что тогда деды кровь проливали?

Теперь мы видим, что попытка государственного регулирования размеров оплаты труда приводит не к справедливости, а к перекосам или же к банальной уравниловке, причём, в силу идеологических причин, с явной дискриминацией работников умственного труда. Но тогда кто же может определить истинную, справедливую стоимость труда, затраченного на производство изделия, а также грань, где заканчивается себестоимость труда и начинается прибавочная стоимость, если рынок запрещён, а государство на это неспособно? Ответ очевиден – только Господь Бог. Больше уповать не на кого.

   

[1]Karl Marx, Das Kapital Kritik der politischen ;konomie, Erster Band, Dietz Verlag, Berlin, 1974, S. 74. Цит. по: В.В. Арцимович Читая…, Глава 2. Примечание: немецкий текст: Das Geheimnis des Wertausdrucks, die Gleichheit und gleiche G;ltigkeit aller Arbeiten, weil und insofern sie menschliche Arbeit ;berhaupt sind, kann nur entziffert werden, sobald der Begriff der menschlichen Gleichheit bereits die Festigkeit eines Volksvorurteils besitzt». Английский перевод: The secret of the expression of value, namely, that all kinds of labour are equal and equivalent, because, and so far as they are human labour in general, cannot be deciphered, until the notion of human equality has already acquired the fixity of a popular prejudice.