Степанида

В типичной деревеньке, где-то под Воронежем проживала женщина по имени Авдотья в возрасте пятидесяти трёх годков с двадцатилетней дочерью Степанидой.

Авдотья была горькой пьяницей, как и большинство жителей деревни Раковка. Что мужики, которые в редких случаях достигали пенсионного возраста, что бабы их любили, мягко говоря, подзаправиться самогоном, который сами и воспроизводили, или, если уж лишний рубль оставался, то в лавке продуктовой водку, неизвестного происхождения покупали.
Смерть от горькой была в Раковке на постоянном месте жительства. Никто не удивлялся, обнаружив по утру труп соседа в канаве или дома, после белой горячки.
Кто любил выпивать в компании, после чего участники зачастую утюжили друг другу пропитые рожи. Не обходилось и без поножовщины.

А кто сам по себе спивался в одиночку дома. Как и Авдотья. Пить она начала почти ещё девчонкой, была раза три замужем, двоих муженьков от той же беды и схоронила, а третий, отец Степаниды сам в Воронеж подался.

Не жилец я тут,- говаривал он. Сопьюсь, не замечу.

Решился и уехал в город. В Бога уверовал, да на службу в монастырь отправился от жизни мирской, в надежде, что завяжет.
Никогда более не возвращался он в Раковку, писем тоже не писал. О Степаниде и слышать не хотел. Гулящая ты, Авдотья, говаривал он,- и был прав.
Мамаша Степаниды, своих кавалеров и различать перестала, лишь бы бутылка на столе красовалась. А в холодильнике, хоть шаром покати.
Огород, да и весь дом их был запущен. Кроме картошки, пустого супа да ломтя хлеба редко что бывало.

Вся жизнь Авдотьи вертелась вокруг похмелья и очередного запоя. Дочери она уделяла постольку, поскольку внимания, что в более менее полутрезвом состоянии проявлялось следующим образом: И по што я тебя родила на свет божий? Проку нет от тебя. Ни мужика, ни работы, езжала бы ты дура страшная в Воронеж, да хоть бы к отцу. Может  и пристроил тя куда. Матери хоть бы помогла, да и себе. Гниёшь тут в Раковке.

Будучи ещё помоложе Степанида отмахивалсь: Кто возьмёт меня, уродину? Это ты у нас в молодости видной слыла, а я вот ни в тебя, да ни в отца не пошла,- она кивала на старую семейную фотографию.

-Кому нужна я? Рябая, нос картошкой, руки длинные, ноги короткие, да и хилая я, сама знаешь. И до колодца дойти не могу, как рыба на берегу воздух глотаю, пока не отойду.

Степанида ещё и не договаривала. Близорукой она была, да косоватой на глаз один, а волосы, непонятного цвета висели паклями, без косынки- никуда.

Но к двадцати годам, Степанида, насмотревшись на жизненный уклад своей деревеньки впала в уныние. Идти по стопам матери ей не хотелось, да и в Раковке всю жизнь торчать не прельщало её. Прозябать в алкоголизме и бедности- единственная "перспектива", что ей оставалась. Ходила она уже месяцами, как в воду опущенная, думала о судьбе своей проклятой, но куда податься, не ведала.

А тут ещё и беда стукнула по дверям.

Встала Степанида с петухами, вышла из комнаты и видет мать, сидящую за столом, заваленным бутылками. Мать голову нечёсанную на руки свои положив да застыв так и сидела, как-то обмягши.
Степанида тронула Авдотью за плечо, та поддалась, голова её безвольно откинулась, руки сползли со стола и в лицо Степаниды смотрели два остекляневших глаза, застывшая пена на губах, безжизненный взгляд.

-Допилась,- тихо сказала Степанида, созерцая свою родительницу, без всякого сожаления.

Сперва она присела рядом, подперев кулаком подбородок, продолжая равнодушно разглядывать мать.

Ещё и хорони теперь. Хоть за домом что-ль? О всяких похоронах и проводах- повода для застолья, она и не думала.
А в земле за домом схоронишь, собаки учуят, разгребут.

Тут она подумала о погребе. Там только старьё лежало, да паутиной всё заволокло.
Но прохладный он был. Хоть труп туда так и не скинешь, разлагаться всё равно будет.

Вдруг пришла ей мысль, а не обмотать ли Авдотью плёнкой, да потуже, многими слоями. Такую в лавке она видела.
Да в сундук прабабки запихнуть.

Порешила и побрела туда. Для вида на последние гроши хлебца да молока купила. Ну и плёнки этой 2 рулона.

Раскатала одну часть по полу, мать со стула стащила- ой тяжёлая!- и давай пеленать, так чтобы воздух не проходил.

Возилась около трёх часов, пока мать не стала похожа на мумию. Где уж ни тела, ни тем более лица разглядеть было невозможно.
Передохнула, открыла смердящий погреб и потихоньку, еле различая какие-то предметы дотащила Авдотью до прабабкиного сундука. Туда и пихнула матушку свою.
Крышка с грохотом захлопнулась. А Степанида решила и погреб заколотить.
Всё одно, не нужен он ей, да и думать она о матери не хотела.

После этого она даже повеселела. Уберусь теперь здесь. Огородом да садом займусь. Работу в соседнем посёлке искать буду, а пить, нет уж. Надоел этот хлам, пыль и вонь повсюду.

И казалось, судьба начала благоволить ей. Сельчанам, которым и так было мало дело до Авдотьи и дочери её, чучеле этом, она сказала, что к отцу в Воронеж навестить поехала.
Все и порешили, видать денег просить, да больше никто и не расспрашивал.

Степанида прибрала, как могла дом, выдрала бурьян, появились у неё и грядки с овощами и тепличка. Обзаводилась хозяйством потихоньку.
А что мужик?,- думала она, сопьётся, ещё бить начнёт, знаю я эти скандалы сельские. Лицом не вышла, так хоть с пропитой и отбитой рожей, как все тут шастать не буду.

Только странные звуки поначалу будили её среди ночи. Слабые, то шелест, то постукивание.
Сперва Степанида немного струсила. Из погреба шли они, не лишённая суеверия подумывала она, что призрак матери её теперь внизу проживает.

Но вскоре всё прекратилось, Степанида решила, что это была скорее всего крыса: мало ли, чуют даже так запах трупный?

А через пару месяцев и вовсе забыла, да зажила припеваючи, по её меркам.

А всё это произошло давненько, двадцатого века только коснулись.

Много годков уж миновало. Степанида так и осталась старой девой, по хозяйству крутилась, одиночество любила и была по своему счастлива. За всю жизнь стакана не пригубила. Так и померла однажды, уже будучи бабкой. Полезла крышу глянуть, а лестница гнилая под ней и провалилась. Грохнулась Степанида со всего размаха да головой на косу острую, что там валялась. Так неудачно, что пол башки снесло.

А многими годами позже родственники туда заявились. Оказалось отец Степаниды женился ещё раз, венчался даже. От брака этого был внучёк, который про домик в Раковке от прадеда знал. С семьёй и поехали туда: А что? Дом восстановим, сад, огород заведём, будет дача, да и детишкам летом негоже в городе куковать,- говорил он Любе, жене своей.

Домом, развалившуюся лачугу и на самом деле трудно было назвать. Но деньги имелись и Степан, новый хозяин стал строить небольшой коттедж.

Только, когда руины рабочие разгребали, там и погреб, сунудук и кости обёрнутые пластикой обнаружили.
Экспертиза приехала, милиция и так далее.
Установили, что труп со Степаном- родственики.
Степан припомнил, что у отца тут жена то с дочерью проживала. Кто из них? Неведомо. Впрочем, жутковато было.

Жена его усмехалась: Что, из за историй древних, костей- мало-ль чё тут было, коттедж не строить? Ну батюшку позовём, осветим тут всё, иконок повесим. Труп этот стародавний, не привидение. Лучше б дал что чиновникам, замять всё это надобно!

На том и порешили, замялось, забылось.

Летом туда ездили, и лесок, и речушка рядом.
Да вот однажды праздновали, да видно газ плохо потушили.
Так все к утру мертвецами и "очнулись".

Ни батюшка, ни иконы не спасли.

А коттедж этот опять подгнивать начал, да в руины превращаться.

И новых покупателей у него уже не было.