Вечный зов

Утренний звонок отца без наличия праздника не предвещал ничего хорошего. Сухой тон отставного военного выдавал только информацию, без эмоций. А вот Марину эмоции как раз захлестнули. Прабабушка умерла… ну, Боже мой, как жалко-то…
Да, болела, да, пожила много, да всем бы так. Но… Как представишь ее добрейшие голубые глаза, худенькую фигурку. Вспомнишь ее голос с хохляцким акцентом. Мы-то все уже намного чище по-русски говорим, а она - носитель традиций.
И всех она помнила, и каждому ей было что сказать, никогда не путалась, это в огромной-то семье.
– Хай ей щастыт, - еще в юности сказала Марине прабабушка. И ведь как в воду глядела или даже оказала влияние. Все удавалось, все получалось, все спорилось. Дом, семья, карьера, достаток. Не без проблем, конечно. Но по среднестатистическим меркам жила Маринка хорошо, да еще и в столице, единственная из всей большой семьи, разъехавшейся по всей широкой Тамбовской области, и даже захватив соседние.
Вопрос - можно ли это назвать счастьем?
Она, как всегда, на работе, как всегда загруз, пора летних отпусков, работать некому, она и начальник она и сотрудник. Никто ее сейчас не отпустит.  Денег отправлю, привычно подумала Марина. Нужно только узнать, кто организатор всего.
- Мариииииин, ну ты что, не приедешь? Любимая маленькая тетя вопила в трубку. Прямо вопила, иначе это назвать нельзя. – Ты помнишь, как ты на мою свадьбу не приехала? Из-за первого мужа. А сейчас что? Вся родня собирается, а тебя не будет? Опять деньгами хочешь откупиться?
Ее, конечно, резанули эти слова. Деньгами откупиться, знали бы вы, как трудно эти деньги зарабатываются.
- Слушай, Маринчик, ну реально вся семья едет. И я помню, как ты любила прабабушку, как хорошо о ней рассказывала. Когда вы еще все вместе соберетесь. А тебя не будет. Опять скажут, зажрались эти москвичи. С тобой поехать? Муж Иван, как всегда, был прав и не прав.
- Нет, не надо, спасибо. Марина прекрасно знала, что Ваньке некуда будет там себя деть. Он мало кого знает из родных и событие не приятное и работы у него сейчас тоже вал, как обычно, летом.
- Семен Васильевич, у меня к вам необычная просьба.
– Вы что беременны, Марина Максимовна?
- Нет, конечно, о чем Вы?
– Наверное, жара так разрушающе действует.
– Мне нужно уехать буквально на несколько дней, два рабочих дня и я все время на связи буду.
– У Вас что-то случилось?
- Да, случилось. Голос неожиданно задрожал. Начальник сначала говорил как бы между прочим, глядя в графики выручки по филиалам. А теперь вдруг вскинул голову и поднял очки, глядя из-под белесых ресниц ей прямо в глаза, настолько неожиданно было ему слышать эмоции от своей лучшей сотрудницы, всем известной железной леди.
– Прабабушка умерла, родоначальница большой семьи, нас под сто человек собирается на ее похороны.
– Господи, какое горе! Очень Вам сочувствую. Однако, Вы счастливица, Марина Максимовна, у меня уже бабушек с дедушками нет, а у нее только прабабушка умерла. Простите меня.
Начальник не привык слышать от Марины просьбы и поэтому быстро сообразил, что ситуация из ряда вон выходящая и лучше на ее прошение согласиться, чем доводить до предела.
Вот почему в РЖД все так криво устроено? Почему нужно делать крюк через Калинин, чтобы доехать в маленький городок под Тамбовом. Почему нельзя взять билет до Котовска, сесть на пригородный поезд и сэкономить несколько часов и основные трассы разгрузить при этом.
Нет, четыре часа лишних и тысяча рублей переплаты. Все для русских людей, как говорят в армии: мне не важно, чтобы вы сделали, главное, чтобы вы задолбались.
Любимый, не дорогой, удобный и комфортный вечерний поезд из Москвы опаздывал к отправлению местного до места назначения на час.
Пришлось гнать до Тамбова.
Да, она любила этот прекрасный город, почти миллионник, да, знала некоторые его места наизусть, хоть с закрытыми глазами иди. Но елки-палки, когда у вас каждая минута на счету, не то, что лишние четыре часа. Совсем не лишние четыре часа. И автобус, как назло, ушел полчаса назад. Еще и здесь супер логистика по-русски. Следующего ждать полтора часа. Это она к вечеру будет на месте.
Первый раз пожалела, что не взяла Ивана. Ну да ладно, где наша не пропадала. Вышла на привокзальную площадь в сборище таксистов. – Привет, ребята, сколько будет до Котовска?
Две, две с половиной. Ну конечно, у нее же костюмчик московский и сумочка итальянская, чего еще ждать.
- Так, дорогие мои, тут ехать час, в Москве за час с севера на юг можно доехать, и берут за это 700 рублей. Даю тысячу, как для своих, кто готов?
Мужики обмякли, замялись, неужели, правда, надеялись на столичную дуру. А она наполовину своя, все детство провела в деревне. Как говорится, я двадцать лет за рулем, у меня хрен проскочишь.
- Михалычу свистни, мож возьмет? По деревенской привычке один шофер почесал за ухом. Черные уже все от загара. По водительской привычке, в основном, слева.
Вышел Михалыч, обыкновенный, не высокий, коренастый мужик, одет прилично для шофера, не урод, плешь намечается, все, как мы любим.
- В Котовск нужно, за тысячу довезете? Коротко и ясно, о чем тут еще говорить.
- Пошли, барышня. Также кратко ответил водила. А ей только этого и нужно.
Даже не шаха, восьмерка, есть, где ноги вытянуть. Заметила пепельницу. - Курить можно? - Кури.
Он тоже немного подрасслабился, видя, что столичная штучка не выпендривается, а ведет себя, как нормальный человек, спросил – музыку включу? - Включайте, конечно.
Ехать реально не далеко. Ее сотрудники в Москве так каждый день с работы и на работу ездят. Час от силы, если на авто с нормальной скоростью, но автобус, конечно, трюхает полтора часа.
Включил какую-то надрывную томную женщину. Ну, понятно, шансон. Хорошо, хоть не Стаса Михайлова. Марина всегда с улыбкой вспоминала, как несколько лет назад пришла в деревне к любимой тете, побыла в гостях полчаса и осторожно спросила, а кто это у вас так надрывается из магнитофона, прямо со слезой. Стас Михайлов, - ответила любимая Элечка, - ты что, не знаешь?. Она еще подумала, что вот будете у нас на Колыме, нет уж лучше вы к нам. И несколько лет спустя рыдать под этого парня начала вся страна.
Привычный с детства ландшафт радовал глаз. Холмы, поля, деревушки. Если начать перечислять: Краснушка, Свинушка, Ольховка, Семеновка, Навухудоносорка. Рассея, моя Рассея. Марина с рождения любила и свою большую страну, и свой край любимый, которому ни конца, ни края нет.
Несколько раз в течение жизни получала она серьезные предложения переехать за границу. Сначала в институте, потом на работе, потом иностранец сватался, и у двух отечественных ухажеров работа была, как говорят, за бугром. Нет, нет и нет. Она даже не могла достоверно объяснить свою позицию. Ну как я там, ну зачем я там – не подходило. Образование подходящее, английский язык есть, коммуникабельность такая, что во фронт врага можно отправлять, но не лежала душа совершенно. А мне милей свои места родные, свои родные милые места. Нет, так нельзя, сейчас опять расплачусь.
Музыка, однако, поменялась. Жесткий такой, почти рокеровский ритм пошел. Марина всегда любила рок, особенно наш, русский. Цой, ДДТ, Алиса, Наутилус, Черный обелиск, всякие басковы здесь не ходят. Но женщина из динамика неожиданно запела мощно и четко, и как-то песня отозвалась. Королевы могут королей поменять, пока короли на войне. И дальше вечный женский вопрос – а ты-то что мне? Вот да. Я тебе родила сыновей пять, а ты-то что мне. Я получила образование, сделала карьеру, родила ребенка, деньги зарабатываю, квартиры покупаю, а ты-то что мне? На диване лежишь, телевизор смотришь? Спасибо, очень мило. Марина уже третий раз была замужем и причины разводов сводились к тому, что она делала бОльший вклад в отношения, чем ее партнер, так, по крайней мере, всегда говорил любимый и очень умный папа.
Когда она раздумывала над этими мудрыми словами, то понимала, что тут либо нужно перестать делать так много, как она, чтобы не иметь завышенных ожиданий, либо больше требовать от своего мужчины, но быть вечно нудящей грымзой с кайлом за спиной тоже не хотелось.
Справа промелькнул поселок Ударник с указателем два километра, это знак, что мы рядом. Михалыч шел в спокойном уверенном темпе, 80-100, то, что нужно. А потом слева Гремячее, где была свадьба тети любимой, и сразу озеро справа, большое, красивое, здесь тогда вся толпа останавливалась и выпивала за молодых. Там она Германа впервые и увидела. Простой вроде парень, такой же деревенский, но все уже изрядно выпили, а он нет, он за рулем был. И рубашка была голубая в полоску, очень шла ему, к глазам, как говорится. Ну, посмотрела она, и он посмотрел. Мало ли гостей на свадьбе, тем более две семьи соединяются, отовсюду могут быть люди. Посмотрела и пошла себе к машине, она с компанией была. Украдкой обернулась посмотреть, а он-то где? А он стоит, ждет, когда мужики доедят и допьют и смотрит на нее большими, темными глазами. Вот чего он смотрит? И кто такой вообще. Сейчас вспомнилась смешная деревенская песня – и кто его знает, зачем он моргает, на что намекает, о чем он вздыхает, да кто его знаеееет.
- Да, да вон бензоколонка справа после моста, это наше уже. - Да я в курсе, давно тут езжу, барышня,  – добродушно усмехнулся Михалыч. - Ой, простите,  а я давно не была. На похороны еду. И снова как-то вдруг неожиданно всхлипнула. Да что ж такое.
- Извините, барышня, - ободряюще кашлянул Михалыч.
- Да ничего, - и, как будто, отвечая на незаданный вопрос: прабабушка, 84 года, родоначальница большой семья, красавица женщина и душа человек. И Марина полезла в сумку за пудренницей, потому что слезы все-таки брызнули.
- Куда Вам, я знаю тут автовокзал, больницу или Вам в поселок нефтяников, голос у Михалыча потеплел, как родной стал.
- Мне как раз к больнице и чуть-чуть наверх, там Первомайская улица.
– Это можно, - она больше почувствовала, что он тепло улыбнулся, как будто в усы, чем увидела это.
Родное, родное, все родное. Каждое место, каждый пятачок здесь для нее пропитан воспоминаниями, и хорошими, в основном. Попробовала вспомнить плохое, а что вспоминать то? И не было ничего.
Пес лаял оглушительно. Отец, видимо, замешкался в доме, может быть, майку надевал, она хоть и предупредила, что приедет, но когда именно, не сказала, потому что сама не знала.
- Я прошу прощения, уважаемый Михалыч, а кто это нам пел всю дорогу? Интересный такой женский вокал, объемный.
 – Да это ж Ваенга. – Ваенга? Имя какое-то таежное. Русская? – Конечно, русская. Не знаю, что за имя, но поет хорошо. – Спасибо Вам большое! Легкой дороги обратно.
Она прямо почувствовала, что если бы не странные правила этикета, то они легко могли бы и обняться, так прикипели друг к другу за час совместной поездки.
Но впереди шел любимый, дорогой, огромный Отче с распростертыми руками, готовыми обнять весь мир, но предназначенные только для нее, и жалобно на поводке скулил такой же огромный, как его хозяин, лохматый пес по кличке Рой, размером в половину коня, но нрава добродушного.
Конечно, сначала они посидели, выпили лучшей в мире самогонки на дубовых корках, поговорили о делах, Марина рассказала, как на работе, как с Иваном, как дочка любимая. Отец рассказал, что нового сделал в старом, фамильном доме, который другие бы снесли и построили новый, но мужчине он был дорог, как память о родителях, и он тратил и время и деньги сверху, лишь бы внести хоть немного цивилизации в любимую деревню, удивляя соседей.
Каждый раз, когда Маринка приезжала, она с удовольствием знакомилась с нововведениями, то душевая кабина, то теплый туалет, то новый холодильник, то плазменный телевизор, кухня, раскладной диван, до этого баня, машина, гараж, отец каждый раз удивлял по полной, гордый и довольный своими достижениями.
Первоначальные темы закончились, а философию с психологией еще рано было поднимать, не так много выпили, говоря по-русски, перешли на новости общих знакомых. Обсудили тетю Таню и дядю Витю, тетю Тамару и дядю Пашу, всех их детей и внуков, разного калибра и степени успешности в обществе. А вот упоминание Германа, того самого, со свадьбы, в рубашке в полоску, было для Марины неожиданным событием, прямо скажем.
- Дочка, ты Германа помнишь? Возил нас на Элькиной свадьбе, со стороны жениха, он то ли Сережкин брат, то ли друг, приличный такой парень был, непьющий.
Маринку, как будто, мурашки оббежали со всех сторон. Да как так-то? Сколько лет прошло. Никто никогда его не вспоминал. Что же такое сейчас случилось?
Чтобы любимый отец ничего не заметил и зря не разволновался, сделала вид, что продрогла и сходила к чемодану, взяла кардиган.
- Папуль, ну нет, конечно, как я могу кого-то помнить, столько лет прошло. А в чем дело-то, в чем вопрос?
- Так этот Герман уехал в Тамбов, говорят, бизнесом занялся, его никто не видел здесь лет двадцать, а тут недавно вернулся, к своему участку в Зеленом клину прикупил еще несколько и начал фермерством заниматься.
- Ты же всегда говорил, что Зеленый Клин – гиблое место, там одни алкоголики и наркоманы живут.
- Так, а там уже и не осталось никого, сначала пустые участки москвичи выкупили, нормальные дома поставили, а с оставшимися бичами Герман договорился, они у него теперь работают и живут в вагончике. Все лучше, чем бутылки собирать и подворовывать помаленьку.
Ты посмотри, прямо местный бизнесмен и предприниматель, с ума сойти можно, - фыркнула про себя Марина. Интересно, он сильно изменился с тех пор?
Ей и вспомнить-то нечего было с той самой свадьбы. Ну, смотрел, как она танцевала в толпе родни, так все смотрели, птичка-то заморская, и выглядит, и танцует не по-нашему. А он практически не пил и, может быть, поэтому не танцевал или не умел просто. Дети еще на ней гроздьями висели, ну это как обычно, всегда у нее такой дар был, рассказывать смешные или страшные истории, придумывать игры и конкурсы, всегда за ней бегала свита, еще с детского сада. И когда они сидели толпой и что-то вместе чертили на песке, по-моему, играли в крестики-нолики, на ней висела в обнимку какая-то девочка, Марина даже имени ее не знала, зачем? Герман подошел и забрал девочку: Галя, отцепись от тети, неудобно, совсем задушила! Девочка заплакала и обиженная, забавно спрятав руки под мышки и выпятив нижнюю губу, убежала в дом впереди строгого брата. Авторитет, поди ж ты, подумала тогда Маринка.
В какой-то момент она подустала от настойчивого внимания односельчан и практически сбежала на озеро, где удачно на пригорке росли несколько берез, за которыми можно было спрятаться. Шелестящие камыши, полузакрытые кувшинки, призывное ква-ква, недалеко от берега, красивые камешки, обточенные водой, почти как на море. Марина отвлеклась, присев на пригорке, и поэтому испуганно обернулась, когда услышала тяжелые шаги. Симпатичный парень в полосатой рубашке остановился под ее взглядом и молча смотрел на красивую девушку.
- Ты почему здесь? Выпалила вдруг она, а сама подумала, когда это они перешли на ты?
- Не знаю, - он растерянно пожал плечами, - ноги сами принесли.
- Ах, ноги тебя принесли, - расхохоталась она, - теперь все понятно!
- Маринааа, Гермааан, - к ним уже бежала маленькая сестренка, - идите в сад, салют будем запускать.
И они пошли обратно втроем, взяв одновременно девчонку за руки. А она смотрела на них снизу, забавно крутила головой, переводя взгляд то на него, то на нее и многозначительно улыбалась, как будто что-то понимала. Что там можно было понимать, они и сами-то еще ничего не поняли.
Спали тогда все гуртом, проще говоря, вповалку, чуть ли не по восемь человек, на полу, ну понятно, девчонкам выделили кровать, где Маринка пол ночи шепотом болтала с малолетними сестрами и подругами, пока старая бабка вдруг не грянула низким мужским голосом – Всем молчааать! Дайте поспать, наконец! Все потом много раз с хохотом вспоминали этот пассаж.
Она, как жаворонок, всегда просыпалась рано и вставала, как обычно, одной из первых. Тем более, что нужно было почистить зубы и умыться, все-таки она Мааасква, не в баню же идти.
Она как раз красила ресницы в маленькое зеркальце над старинным рукомойником, которому явно было несколько десятков лет, когда скорее почувствовала пристальный взгляд на себе, прежде чем услышала шаги. Темные глаза просвечивали через длинные занавески на кухню.
- Доброе утро, - кивнула она в проем на всякий случай, еще плохо понимая, что это именно он, Герман.
- Доброе утро, - как будто машинально ей ответил хриплый мужской голос, парень вышел на улицу и закурил.
Выйти, не выйти к нему на крыльцо, вроде неудобно, а с другой стороны, что тут такого, она и так хотела посмотреть, что за погода на кухне, сарафан надевать или что-то потеплее.
- Ну как тут погода? Открывая деревянную дверь и одновременно улыбаясь выскочила Маринка на чужое, скрипучее, давно не крашенное крыльцо. Герман как будто испуганно вскинул на нее глаза, оказалось, что он сидел на верхней ступеньке и тут же вскочил. – Прохладно, да? Теперь уже она смотрела на него снизу вверх и, как будто, хлопала свеженакрашенными ресницами. Герман, не вынимая сигареты изо рта, умудрился и закрыть зеленую дверь и тем же движением, как будто, между прочим, обнять ее за плечи. И Маринка, как воробушек, вдруг пригрелась на его груди и затихла, как птичка, пока в прихожей не начали греметь тяжелые и широкие шаги отца. Она тихо вскрикнула и убежала на двор, делая вид, что пошла смотреть курочек, потом отвлеклась на рыжего котенка, с которым и вернулась в просыпающуюся компанию, отведя от себя всяческие подозрения. А темные глаза Германа продолжали следить за каждым ее шагом.
 Every breath you take, Every move you makе, Every bond you break, Every step you take
I'll be watching you
Именно эта песня звучала в голове, когда Марина утром спускалась по длинной Первомайской улице до больницы, а дальше к автовокзалу, где должен был быть маленький рыночек с самыми вкусными помидорами, которые она обожала с детства.
Вчера на похоронах любимой прабабушки Марина заметила, как много рядом красивых, умных, замечательных людей и впервые пожалела, что не родила второго ребенка, за что ее часто критиковали родные. Вспоминая драгоценную хрупкую фигурку прабабушки, нежные голубые глаза, красивую, добрую улыбку, Марина думала, как же так получилось, что с виду слабая женщина смогла создать практически империю, которая теперь распространилась на несколько городов, которые она даже не успевала все объехать, когда приезжала в редкий отпуск.
- Тетя Маринааа, тетя Маринааа, - за ней по площади бежала молодая девушка, как будто смутно знакомая. – Это я, Галя, сестра Германа, девушка сначала обняла ее, а уже потом назвала себя, улыбаясь во весь рот. - Ах, Галя… Привет! Марина начала улыбаться, еще толком ничего не поняв.
А высокий, широкоплечий мужчина, с темными глазами уже подходил со стороны площади.
- Здравствуйте, Марина, - голос у него, как будто, еще ниже стал, - приятно Вас видеть в наших краях, спасибо, что не забываете.
- Герман, да ты что, какая Вы… Марина… Еще по имени-отчеству меня назови, ахаха. Марина шуточно хлопнула его по плечу и тут же слегка попробовала приобнять, про себя удивившись, какая широкая у него спина, что руки не хватило достать даже до середины. – Галя, не верь ему, мы же старые товарищи, что за церемонии! Марина в шутку прильнула к Герману и улыбалась во весь рот, глядя из-под темных очков на молодую девушку. – Мариночка, да он ведь даже подходить к тебе не хотел, я его уговорила. Мужчина смущенно кашлянул в руку. – Герман, как не стыдно, никогда тебе не прощу! И она опять же в шутку потрепала его за локоть.
- Между прочим, я уже наслышана о твоей предпринимательской деятельности, почти благотворительности, и я всерьез хотела прийти и посмотреть на твои плантации.
Все тот же знакомый, удивленный и пристальный взгляд, очень содержательный, от которого она сразу переставала шутить и смеяться. Ну, хотя бы, внутри себя. На людях она, конечно, продолжала улыбаться. Профессионализм не пропьешь, знаете ли.
- Марина, приходи сегодня вечером, я с удовольствием все тебе покажу, - серьезно сказал Герман.
- Селянка, приходи сегодня вечером на сеновал, - захохотала Маринка, как будто случайно схватив Германа за плечо.
Галя, как в детстве, недоуменно переводила глаза то на нее, то на него.
Герман сдержанно улыбнулся. – Разве ты не помнишь? Это из фильма Формула любви. – Отчего не прийти, приду, только и вы приходите. А она не одна придет, она с кузнецом придет. Он мне заместо отца, вы же предложение придете делать? Тут на Марину уставились уже несколько удивленных глаз, и она поняла, что ее московские шуточки здесь не проходят. – Ребята, ну я же шучу. Ладно, мне еще помидоры со сметаной купить надо. Я пойду на базарчик. Куда приходить-то вечером и во сколько, товарищи мои дорогие?
- Зеленый клин, дом 19, с правой стороны насыпи, ближе к мосту. Как будто на экзамене выдохнул Герман. В семь часов удобно тебе, Марина?
- Мариночка, я тоже приду, - взвизгнула Галюня и порывисто обняла ее за плечи.
- А вы разве не вместе живете? - удивилась Марина.
- Нет, конечно, - пожала плечами Галечка, - я же вышла замуж и переехала к мужу в поселок нефтяников, но всегда могу остаться у брата, правда, Гер? И стрельнула глазами в брата.
- Конечно, Галчонок, - мужчина неожиданно тепло улыбнулся, на миг разгладив густые брови.
Марина улыбнулась и намеренно быстро ушла, спиной чувствуя на себе пристальные взгляды.
- Папа, ну что надеть-то, елки-палки… Я же совсем не приготовилась…
- Мариночка, дочка, так ты на свидание собираешься или с друзьями пообщаться?
Действительно, а куда она собирается… Конечно, пообщаться с друзьями и перенять интересный опыт предпринимательский, и… И…? И что еще… Да Бог его знает! Чего он моргает… На что намекает…
Надела смешную московскую футболку, но сверху романтичный сарафан, который не портили даже модные белые кеды. Конечно, она не выглядела, как местная девушка-селянка, но хоть как-то. А Зеленый Клин уже, однако, совсем не тот… Она даже не могла вспомнить, сколько лет назад была здесь. Новые современные дома с телевизионными тарелками. Ухоженные дворики с кустами роз и садовой скульптурой.
- Мариночка, - женская фигура мелькнула за высоким забором еще до густого собачьего лая.
Высокий забор, просторный вольер с тремя ротвейлерами, во дворе Нива, а слева от трехэтажного дома гараж на несколько мест. Автопарк, однако… Прямо, как на Рублевке…
Герман вышел в смешной гавайской рубашке и джинсовых шортах с сандалиями на босу ногу. Марина изо всех сил старалась не показать своего удивления. Хотя, честно признаться, она была бы рада, если бы, к примеру, ее муж Иван хоть когда-нибудь так оделся, настолько это было стильно и современно.
- Марина, посмотри, разве плохой костюм, это я его так нарядила! В журнале видела.
- Очень стильно, умница Галюня! Герман, тебе идет.
- Да вы что, девчонки… Герман, как будто, боялся глаза поднять на Марину.
- Давай-давай, не стесняйся, - Марина смело подошла и на правах старой подруги поцеловала его в щеку, немножко приобняв, - а ты, кстати, женат или разведен, я же ничего не знаю, расскажите мне.
Герман уже привычно кашлянул, каждый раз, когда волновался, а Галя, прикусив губу, сделала Марине какие-то знаки глазами и пригласила за стол на веранде.
- Я принесу дрова из сарая, - глухо произнес Герман и ушел вглубь двора.
- Я что-то не то сказала, Галюнь? – Марина округлила глаза, и свой вопрос прошипела громким шепотом.
- Да ну что ты, даже не шути на эту тему… Он же так тебя любил, ждал много лет, еле женился уже от отчаяния лет десять назад, а она оказалась гулящая, уехала в Тамбов и увезла сынишку Мишку.
- Как увезла? Удивилась Марина, стараясь скрыть свое удивление от информации о любви к себе Германа. Как любил, кого любил, когда любил? Что, серьезно, он ее любил?!
- Она надеялась, что они переедут жить в Тамбов, а он здесь свою коммуну устроил, она рассердилась и уехала с Мишкой.
– Герман, будем костер разводить? Преувеличенно громко спросила Галя, увидев брата с поленьями дров.
- Сестренка, займись, у тебя это хорошо получается, - глухо сказал мужчина.
- Марина, ты хотела посмотреть, что я здесь устроил, пошли.
- Конечно, пошли, я и в социальных сетях своих о тебе напишу, если нужно.
- Да, не нужно, о чем ты говоришь… Герман сдержанно улыбнулся.
Он взял ее за руку и повел за огромный дом. А там оказались теплицы, теплицы, теплицы, курятники, птичники, конюшни. Марина была в шоке. С детства она помнила это огромное, практически полностью заболоченное пространство, которого всегда было жалко, особенно потому, как оно было нерационально устроено.
- А где же твои работники? Папа говорил, что ты соседей трудоустроил.
- Конечно, а куда их девать, я же знаю их всех. Они живут подальше, отсюда не видно, ближе к дороге и к реке, оттуда удобнее и в магазин ходить, и на рынок, и на автовокзал.
- Сколько же у тебя людей работает?
- Человек пятьдесят, но уже не хватает, думаю, где бы новых нанять.
- Разве это проблема? Здесь же рядом несколько деревень, где наверняка работы нет.
- Хочешь заняться? Ты же вроде директор по кадрам или я твоего отца неправильно понял?
- Нет, ты правильно понял. Хочешь, чтобы я сделала тебе рекламную компанию на рынке труда?
- А что это у вас в Москве так называется?
- Да какая разница, как это называется, механизм привлечения персонала все равно везде один.
- Ребята, угли прогорели, шашлык будем делать? - крикнула снизу от мангала Галечка.
- Да, пошли! Герман как будто выдохнул и взял Марину за руку, - осторожнее, не споткнись.
И мужчина пожарил шашлык, и они пили вино на закате, и зажгли свечи и слушали сверчков, выдавая их за цикад, и сидели под пледами, глядя на угасающее солнце и болтали ни о чем и обо всем.
- Герман, ты вызовешь мне такси?
- Марина, ты что, какое такси, я провожу тебя.
И они вышли из Зеленого Клина, и прошли через площадь, мимо спящего автовокзала, через почти темную уже больницу.
- Смотри, калитка открыта… Тихо прошептала Маринка, схватившись за руку Германа.
- Ты хочешь зайти? Как будто сразу понял Герман.
- Да, мы тут в беседке с бабушкой сидели.
- Пошли, - он обернулся на нее и прижал палец к губам, чуть-чуть улыбнувшись.
- Иди сюда, - заговорщически пригласил он, тихо приоткрыл дверцу и зашел первым, осторожно за ручку проводив ее. Получилось, как в танце, как будто па в танго, когда она почти упала ему на грудь. Он обнял ее за волосы, так необычно, не просто за голову, за щеки, за уши, а прижал волосы к щекам и обнял за них. Он смотрел ей в глаза, качая головой, как будто не верил, что все это на самом деле происходит с ними. И первый раз поцеловал ее, как будто в первый раз в своей жизни, тихо, осторожно, нежно, чуть-чуть, как будто им лет по 15, и это их самый первый поцелуй.
А когда она вскинула руки ему на плечи, он прижал ее так, что она быстро поняла, что перед ней не просто сильный, а еще и очень страстный мужчина. Как говорится, если вы сразу не поняли. Когда они отошли оба после страстного поцелуя, еле уняв дыхание и пытаясь прийти в себя, Марина не удержалась и спросила, а почему Галюнька говорит, что ты был в меня влюблен.
- А ты разве не знала?
- Откуда же мне было знать, ты же не говорил!
- По-моему, у меня на лбу было все написано.
- Нееет!
- А мне кажется, что я и до сих пор в тебя влюблен. Выдохнул мужчина и застыл, придерживая ее за плечи и прямо глядя ей в глаза.
Что же делать, что же делать, что же делать… Она, по-моему, даже не моргала…
Не первый раз Марина переживала такую ситуацию, когда нужно было что-то сказать, как-то реагировать, а она не знала как правильно, и как неправильно не знала.
- Прости, что-то я не удержался… ты же замужняя женщина…
Герман вышел из беседки, отошел в тень из-под света фонаря и обхватил себя руками за плечи.
Марина не знала, что делать и что говорить. А для нее это было редкое ощущение, необычное.
- Я пойду домой, ладно? Неуверенно сказала она.
- Да ты что?! Я провожу! Ночь на дворе…
Они пошли рядом, медленно и молча. Заброшенный двор, проваленный забор, а кусты малины все еще живые и плодоносящие. Справа недостроенный дом, добротный, но брошенный, как породистый пес, плодовые деревья, ухоженный палисадник, ну что ж такое, ей давно было его жаль, хорошее же место, центр города. Дальше администрация, с высокой и крупной рябиной, из которой они с сестрой в детстве делали бусы, которые потом протухали к большому несчастью. Один проулок, где жила ее подружка, которую она уже забыла, как зовут. Новые дома, справа и слева. Единственный старый дом, с пустым участком. А здесь другой проулок и еще одна подружка, у которой рос крупный крыжовник. А здесь она боднула головой столб, любимая история всей семьи.
– Ты представляешь, Герман! Я шла по улице с книжкой и чуть не снесла лбом столб, потому что не смотрела под ноги, ахаха! Он улыбнулся, как обычно, сдержанно и снова с большим выражением посмотрел ей в глаза. И снова поцеловал ее, запутавшись пальцами в ее волосах, без желания выбраться.
- Мы почти пришли, и ты сейчас уйдешь, а я, возможно, не увижу тебя еще лет десять или пятнадцать. Я хочу, чтобы ты знала, что я тебя по-прежнему люблю и жду. Всегда буду ждать здесь, в Зеленом Клину. Ты подумай и позвони или напиши, а я буду тебя ждать. Если я уже больше двадцати лет тебя жду, то и дальше ничего не изменится. Ничего.
Он довел ее до дома, не глядя открыл высокую калитку, как будто угадав, где заглушка.
- Спокойной ночи, моя любовь. И на последнем движении вдруг привлек ее к себе и поцеловал, коротко, жадно, страстно, быстро, как будто специально, чтобы никто не видел, но выразив все свое чувство.
Марина боялась зайти домой, как малолетняя девчонка, вернувшаяся с первого свидания.
Успокоилась только, когда услышала из чулана громкий и здоровый отцовский храп.
Проснулась и начала судорожно собираться, скоро была маршрутка на поезд в Тамбов.
- Папочка, спасибо, родной, за все.
Она обернулась, чтобы зайти в дверь Газели и увидела высокую и крупную мужскую фигуру. Ай, -  рука судорожно схватилась за горло. Пришел, проводил, хотя бы издалека. Любимый…
Крепкий мужчина стоял на площади неподвижно, пока маршрутка не скрылась из глаз.
- Да не переживай ты так… Все равно бы у вас ничего не получилось. Галюня пыталась успокоить брата, сразу ставшего хмурым, как обычно. Это при Марине его лицо, как будто вырубленное из дерева, хотя бы немного разглаживалось и становилось приятным и симпатичным.
- Откуда ты знаешь! Сразу все стало будничным.  Герман привычно хлопнул дверью, ударил по вольеру с собаками, швырнул лопату, пнул стоящую на дороге табуретку.
- Ты двадцать лет ее ждал, теперь еще двадцать лет ждать будешь?! Галя уже понимала, что не нужно это говорить, но не могла удержаться, глядя на страдание, разлитое на лице у любимого брата.
- Надо будет, и еще подожду. Любовь стоит того, чтобы ждать! Герман закрыл лицо руками и почти наугад прошел за дом в маленькую подсобку, где изредка даже не отсиживался, а отлеживался, когда не хотел никого видеть. Это место знали только он и сестренка.
А у Марины мелькали деревья, стога, озера, речки, подсолнухи, озимые.
- Здрасьте, барышня, как съездили?
- Михалыч! Привет, дорогой! Ой, ты знаешь…
И Марина за пять минут, в привокзальной курилке вдруг рассказала почти что первому встречному все свои беды и заботы и непонятно откуда вдруг выпрыгнувшую юношескую любовь.
- Я советовать ничего не могу, да только что у Вас там в Москве-то?  Есть хотя бы к чему возвращаться? Муж, семья, квартира, работа, а? Если есть куда, то, конечно, вопросов нет. А если все не так, подумайте. Сколько лет Вас пацан любит, это же не просто так. Да я и что-то слышал о нем, слухами-то земля полнится. Хорошая молва о нем идет, а русский мужик редко хорошим-то бывает, все больше в перемоге с плохим, ну с пьянством, например.  Сами понимаете, барышня!
Всего лишь ночь той самой перемоги и впереди любимый и с детства знакомый Павелецкий вокзал.
- Ты какая-то не такая, мам. Все нормально? Почти уже взрослая дочь смотрела ей в глаза внимательно и серьезно.
- Все нормально, дочь, все нормально… Марина понимала, что прячет глаза и не может на любимую дочь прямо посмотреть, потому что не готова сейчас ни говорить, ни обсуждать, ни советоваться, как они вместе обычно привыкли.
- Ага, дедушка тоже говорил, что все нормально, а потом уехал навсегда в деревню.
Марина прекрасно помнила, как любимый отец принял решение вернуться обратно к родным пенатам. Настоящий служака, честный, верный, порядочный, исполнительный, дисциплинированный человек с огромным чувством долга так заколебался ничего не получать взамен от своей семьи, от своей работы, от этой столицы, несмотря на огромный вклад, который он делал. После той самой злополучной свадьбы, где они познакомились с Германом, он поехал к дальним родственникам в небольшое село и вдруг увидел поле, настоящее русское поле, свежевскопанное под озимые.
- И такую я там волю, дочка, почувствовал… Тебе не понять…
- Ну почему же не понять, чай, не дурнее паровоза, - рассердилась Марина, еще будучи подростком, и выдала все, что могла себе представить – это вам не с балкона восьмого этажа на кусочек Строгино смотреть.
Любимый отец, в итоге, уехал, только когда выучил любимую дочь, выдал замуж, помог родить ребенка и увидел, что в семье молодых все хорошо.
И… Только его и видели! Следующие двадцать лет Марина не могла его вытащить обратно в Москву ни на какие мероприятия…
- Папа, я купила новую квартиру, папа, приезжай, посмотри, какой мы сделали замечательный ремонт, папа, я выступаю на конференции в десять тысяч человек, папа, я перешла работать в федеральную компанию, папа, я получила общественную награду, папа, меня покажут по телевизору, папа, я купила квартиру дочке, приезжай, посмотри.
Любимый отец не велся ни на одно из этих предложений, и через какое-то время она отчаялась его заманить в столицу.
Работа-дом, дом-работа, серое метро, где ты вставляешь наушники в уши и спасаешься любимой музыкой, книгами, соц сетями, мессенджерами, лишь бы не видеть чужих и, в основном, неприятных людей вокруг. Или такси, с бесконечным стоянием в пробках, водителями со сложными именами и дурацкой музыкой из динамиков.
- Ты что-то совсем замкнулась после поездки, было так плохо? - недоуменно спрашивал муж Иван. Ну как же тебе сказать, дорогой мой человек, что, наоборот, было очень хорошо. Ведь совсем не хочется тебя обидеть, ты ни в чем не виноват. А просто я слышу зов крови, зов рода, зов родной Земли, вечный зов, который как тот самый колокол, который звонит по каждому из нас, он однажды позвонит и по тебе. А сейчас он звонит по мне. Прости меня. Без обид, бро.
Интересно, где он? Может быть, вообще его дома нет. Умеет она, конечно, сделать сюрприз. Дурацкий, причем. Калитка открылась легко, но это потому, что она видела в прошлый раз, где он ее открывал. Залаяли собаки. Надеюсь, они вообще в вольере, а то я настолько быстро не умею бегать. Галюня-то, наверное, у себя дома, в Поселке нефтяников, никто же не готовился к ее приезду. Высокий, широкоплечий и очень хмурый мужчина с лопатой внушительно вышел во двор из-за угла добротного дома и вскинул на нее глаза, пока она пыталась правильно закрыть задвижку. Пока она разобралась в железных скобах, попала в рукоятку и, наконец, обернулась, Герман уже бросил лопату и шел к ней, растянув редкую улыбку на половину лица.
- Мариночка…
И огромные мужские руки схватили ее, как пушинку и подняли над землей.
- Приехала… Моя…
Вот как можно так скрутить ее, как ребенка. Она вспомнила, как в детстве обнимала маленькую дочку, всем телом, защищая со всех сторон.
- Ничего не твоя, я – папина, - состроила обиженный голос Марина, как могла, скрывая улыбку.
- Моя, моя, теперь моя, наконец-то моя, - и унес в дом, где, наконец-то влюбленные остались одни.
А вечный зов мироздания, как всегда, победил. Потому что так устроен мир. А другого мира у меня для вас, ребята, нет, поэтому работаем с тем, что есть. И пытаемся стать счастливыми здесь и сейчас, вот, примерно, так же, как мои герои.