В метро

 
 
***
               
Напротив меня сидит девушка. Она горько рыдает, и я даже знаю почему.
Мне ее жалко, я достаю из сумки пачку бумажных салфеток и жду подходящего момента, чтобы ей передать.
Следующая станция Динамо, двери закрываются, будьте осторожны. Я смотрю на ее нежные черты лица, ей, может быть, девятнадцать.
Она плачет. Слезы льются, она закрывает лицо руками и никак не может остановиться.
Следующая станция  Аэропорт, двери закрываются, будьте осторожны. Я встаю и протягиваю ей салфетки.
- Спасибо, - говорит она и смотрит на меня своими прекрасными глазами.
- С мальчиком поругалась? – спрашиваю я.
 Она молча кивает головой и снова начинает плакать.
Я выхожу из вагона.
Господи, как же я хочу поругаться с мальчиком! 


               
***               
Женщина плакала. И скрывала это от мужа. А он сидел рядом и не видел. А я сидела напротив и видела всё. Как она старалась не выдать себя.
 Не разреветься. Не завыть. Не прижать ладони, чтобы стало понятно.
Она прикасалась как бы невзначай руками к лицу, будто бы разровнять застывший со вчерашнего вечера крем, а сама пальцами растирала по коже слезы. И они впитывались, и их было не видно.
Я хотела дать ей бумажный платок, и уже потянулась за ним в сумку, но моя  рука так и осталась лежать там. С пачкой платков в ладони.
Я не могу ее выдать. Поэтому я сижу. И смотрю, как она отворачивается, будто бы хочет разглядеть объявление о работе машиниста электропоезда, но это лишь для того, чтобы заплакать еще сильнее.
 Слезы текут по щекам и каплями срываются с подбородка  вниз, на руки.
А потом они встанут и выйдут из вагона и пойдут.
И он никогда не узнает.
А может, ей надо было встать и выбежать из вагона и бежать? Бежать по лестницам, по эскалаторам, по длинным извилистым коридорам и выбежать на улицу и там, среди шумной толпы идти.
Идти вдоль домов, вдоль витрин, вдоль зазывающих и раздающих, и вдруг запрыгнуть в трамвай и сесть возле окна…
И выйти на конечной и оказаться в лесу. И там заорать и упасть на колени и громко заплакать. И зарыдать и завыть и, поднимая лицо к небесам показать свои слезы, чтобы видели они, живущие там, как разрывается все в груди, как трудно принять свою человеческую суть с ее слабостями, с ее непониманием чего-то очевидного и понятного, как трудно себя прощать и, узнавая свое естество ужасаться тому чудовищу, которое живет внутри…