Глава 2-я. С О Н Н Ы Е ВИДЕНИЯ
Часто в ночи, с болевыми приступами, она долго не могла заснуть. После мучительных раздумий засыпала и видела фантастические видения. Особо длительными они были после отступления приступов и принятой от разыгравшийся боли крепленой святой воды. Я объединил эти видения в один сонный фантастический лабиринт. О нем и повествую вам.
В нем, будто бы некий (вроде бы) политический фонд, рекламировал новый политический курс развития мира и большие услуги на некие социальные акции партии этого фонда. Политический курс фонда требовал сохранить плановую экономику и развивать фондообразующие предприятия, которые посредством этих фондов стимулировали бы развитие социальной сферы. Ростом вкладов в эти фонды и ростом самих фондов, вроде как пытались сформировать персонализированное право каждого гражданина на некие свободы и льготы, за реальные добрые дела.
Однако конкурирующая партия, некой рыночной наживы стала тут же активно бороться с её фондообразующими предприятиями. которые из этих фондов пытались сформировать альтернативные банки, называя их банками народного социального развития.
Так как чувство неограниченной частной благодати всегда сильнее, чем его оптимизированное потребление, посредством сотворения социального добра, то эта сила в страхе потерять свою корову наживы все-таки привела силы своих членов и свои банки к власти. Придя к власти, они по лживому обвинению посадили её и её сторонников в тюрьмы.
Из поднявших возмущение людей ей помогли бежать друзья. Споив спиртным зельем охрану рабочей зоны тюрьмы, они нашли бродяжку и, тоже споив её, запрятали в рабочей зоне, когда она усиленно не охранялась. Чтобы скрыть побег хотя бы на ночь они споенную бродяжку по численности после отсчета при входе в спальный сектор отправили в кровать. Бродяга была одета в тюремный бушлат с нужным номером. Утром, конечно, подмен был обнаружен, но она была уже на свободе и далеко.
В это время произошли новое волнения народа, люд вышел на улицы городов, громя магазины, машины и поджигая покрышки с помойками, требуя от власти изменения законодательства.
Возглавив после побега массы бунтующего народа, она одела тельняшку, и начертав на груди свастику созидательной диктатуры в виде подковы с свечой и призывом «За мир любви и чести!», вышла к народу. На груди её красовалась призывающая к этому эмблема. С возгласом: «Уничтожь худую жизнь!» подняла на крестовине, как символе человеческой жертвенности, измученный красный флаг любви. Под звон колоколов, переливистое пение труб и бой барабанов запела:
Эх, беда, беда, беда,
Мы отстраненная толпа.
Так как власть во все века,
С наживой только в ногу шла.
Левой, левой, левой!
Шире походкой смелой
Мы станем над этой планетой
Контролем и властью левой.
Левой, левой, левой!
Шире походкой смелой
Вставай, вставай, вставай народ!
На крестный ход, на крестный ход.
Вперед, вперед, народ вперед!
Пусть марш твою волю на трон вознесет.
Чтоб власть слугой людей была
Где горе их его беда.
Левой, левой, левой!
Контролем мы станем над властью этой.
Левой, левой, левой!
Шире походкой смелой!
Мы в нищете жить не хотим
И справедливость утвердим.
Пускай не плачет в ней земля.
Ведь эта та беда, беда,
Которой дана нам война.
Были мы были черной пылью,
Будем мы будем властью былью!
Вырвем же, вырвем из пасти всевластья
Нужную волю любви для счастья.
Встанем на трон нашей воли и жизни,
Мир сей безумный пусть ждет своей тризны.
Вот поднимаем флаг мы свой,
Великой истины простой.
Вперед, вперед идем на бой!
С безликою своей судьбой.
Шагай отчужденный от власти народ,
Сомкните ряды и победа всех ждет.
Пленим же, пленим же все страны земли
Державой планеты, как властью любви.
Были, мы были, черной пылью,
Станем, мы нашей воли жизнью.
Станем мы смыслом мира власти
И не сломаю нас страха напасти.
Вперед, вперед, вперед!
Держите строй победа ждет.
Мира любви, мира друзей
Над всей планетою людей.
Где власть им будет не злодей.
Левой, левой, левой!
Контролем мы станем над властью этой.
Левой, левой, левой!
Шире походкой смелой.
Пойдемте, пойдемте к эпохе любви.
Сомкните, сомкните плотнее ряды.
Эй, барабаны бейте в ногу,
Дорогу истине, дорогу праву.
На эшафот, на эшафот,
Насилье кровь пускай не льет.
По барабанам, по барабанам
Дорогу истины отрядам.
Сомкните, сомкните ряды и штыки,
Согласья, веры и нашей судьбы.
На баррикады, на баррикады!
Утвердим нашу волю в прави.
Вставайте, вставайте, вставайте народы!
Под флаг единения с миром природы,
Где будет власть воли людей,
А не наживы - зла царей.
Вперед, вперед, вперед, вперед!
Пусть власть насилия умрет.
На эшафот её, на эшафот!
И только стон, и только стон,
Издаст всевластия закон.
Были, мы были черной пылью,
Станем, мы нашей воли жизнью,
Новой жизни и новой былью,
А не как раньше только пылью.
Левой, левой, левой!
Контролем мы станем над властью этой.
Левой, левой, левой!
Шире походкой смелой.
Вперед, вперед, вперед!
Народ парабеллум и кольт.
И душу вон, и душу вон,
Зови на ход церковный звон.
Безумства мира власть возьмем,
И приведем, и приведем
Планеты власть нам на поклон.
Под колокольный мира звон,
Мы истины на трон зовем.
Были, мы были черной пылью,
Станем, мы нашей воли жизнью.
Новой жизни и новой былью,
А не как раньше только пылью.
Уходи, уходи да беда, да беда,
От руля, от руля, навсегда.
И будет в мире господин
Народ над властью лишь один.
Вперед, вперед, вперед народ,
Мир нашей воли уже ждет.
Левой, левой, левой! Пошире походкой смелой.
Контролем станем над властью этой.
Левой, левой, левой!
Властью над миром будем первой.
* * *
После пенья стала пытаться изложить свою программу, говоря во сне, как можно понятней всем, о диктатуре творчества, через высшую форму статусной диктатуры любви, выраженной правом, но понятной до конца, только ей.
Обещала возродить народные фондообразующие предприятия, чтобы полностью ликвидировать налоговую систему, как один из бюрократических органов отчуждения труда из прибыли, от которого зависели доходы государства. В силу чего присутствует его заинтересованность в большей эксплуатации работников. Предлагала развить форму труда, исключающую наемную эксплуатацию работников с содержанием управления на социальной себестоимости. В этом подходе, через социальные фонды рассчитывала формировать значимость личности и её социально-экономический статус с правом на пользование и управление. Обещала этим сделать всех персонализированными «праводелегированными» хозяевами предприятий и страны. Клялась, что деньги, как величайшее зло, частной доминанты имущественного накопления, превратит в социальное богатство каждого, формируемое статусным правом. И, если обманет, предлагала распять себя на кресте своего флага.
Это уже очень не понравилось неким иностранцам, и они решили сделать ей, через своих агентов, народное «бо-бо», и подняли встречное проплаченное возмущение масс. Сразу же в ответ, как будто бы сквозь гул толпы, стал доносится дикий смех и выкрики: «Все это бред! Лишь, что в кармане наш обед!». Нам не нужно агентов дутых обещаний из лоханки созвездия некой снегурочки абсолютной души. Нам нужны земные короли богатства красоты! Такие как ты снегурочки растают на дыбе огня нужды.
Она же, настаивая на своем, объясняя своим бунтующим сторонникам необходимость поднять Бабу Ягу войны против пенсионеров мысли наживы, как погоняла с драконом имущественной любви. Этого дракона взывала с баррикад протеста сменить на меч правовой свободы за созидания доброты. Требовала провозгласить диктатуру любви, через персонализированное общественное право, посредством развития конвергенции плана и рынка на взаимозависимой структуре частной и общественной собственности. Этим разбить старый горшок только частной наживы, для изумрудных задниц власти и требовать не только смены конституции, но и смены налоговых отношений, и поощрений.
Их лозунг стань рабовладельцем сменим на стань власти владельцем и если не победим, то оставим наследие целей, для стремления последующим поколениям. Для этого создадим обратную связь управлению и систему контроля за властью, с правом вето над народными представителями и влиянием на её стимулирование, за выполнение поставленных нами задач. Только так власть станет сама хоронить её мертвецов, чтобы быть совершенной.
Обращаясь к власти выдвигала требования, создания банков капитализированного народного достояния, через социальные фонды. Развитие которых должны были определять статусную значимость каждого гражданина. Равно призывала и к созданию доверительных лиц правового контроля над созидательной деятельностью общества.
Потребовала даже себе, если она будет при власти, ставить социальные задачи в показатели общественного развития и его чести, вместо валового показателя и по ним давать оценки их выполнения. По ним определять их правовое стимулирование, деловое соответствие и значимость. В этом видела творческое развитие общества и систему формирования его социального величия. Из творческих представителей этих структур хотела сделать движущую силу своей культурной революции. Понимала, что без финансового обеспечения это создать невозможно. Потому для этого опять настаивала на необходимости создания народных банков с социальной валютой из социальных фондов предприятий и культурного наследия страны.
На различных сходках утверждала, что, когда всё народное добро капитализируется в ценные бумаги, они станут обеспечением планово-энергетической валюты. За пользование этой валютой и социальной собственностью, можно будет увеличивать капитализацию народных банков, содержать политических и религиозных служителей, и их поклонников по статусным показателям право-социальной значимости.
Таким образом далее убеждала, что, пустив эту валюту лишь в безналичный оборот, посредством пластиковых карточек, оптимизирует спрос и потребление, персонализированным правом. Этим от социального вклада, по значимости и статусу каждого гражданина ликвидирует имущественное расслоение, лишив богатых возможности покупать, что угодно и сколько угодно. Постоянно в этом повторяющемся сне она, для большей аргументации своих убеждений, пела песню о своей ностальгии о каком-то прошлом страны и этим оправдывала себя. Слова её имели следующий смысл:
Мы расстались с мечтой очень, очень давно.
В коммунизме нам жить было не суждено.
Но сегодня думаем опять,
Не вернуть ли нам его назад.
Ностальгия, ностальгия
По ушедшим временам.
Видно старая держава
Чем-то нравилась людям.
А нынче в жизни гуляет барин.
Гуляет барин. Гуляет барин!
И сей жизни он хозяин! Хозяин! Хозяин!
А ты смотри и с ностальгией, вспоминай
Социализм, как не сбывшийся рай.
Но завидовал нам целый свет.
Безработных не знали мы цвет.
Что-то было плохо, а в чем-то и нет
Ностальгии остался поэтому след.
А сейчас, гуляет барин.
Гуляет барин. Гуляет барин!
И в сей жизни он хозяин! Хозяин! Хозяин!
А ты смотри и с ностальгией вспоминай
Социализм, как не сбывшийся рай.
О той жизни мы всё не забудем,
Но по прошлому плакать не будем.
Время ушло, и с величьем о нем
Мир напомнит потомкам потом.
Надо жить, жить учится по- новому,
И не гнетом от денег стесненному,
А под светом звезды созидания,
Чтоб память оставила гордость сознания.
Пусть не гуляет только барин.
Он не брат народу, Каин! Каин! Каин!
И нет у радости рассвета.
Куда идет эта планета?
В сознанье мира нет ответа.
Похоже, мир сошел с ума.
Идем ко дну, ведем войну.
Глотаем подлости волну.
Холодного унынья свет.
И где ответ, и где ответ?
А я хочу, чтоб радовались все
Не только барин на земле.
* * *
Этой песней подводила черту под своим убеждением о возможности реализации диктатуры общественной любви и влияния, вместо обезличенного хаоса демократии и свободы вседозволенности. Для этого всю рыночную валюту крупного наличного обращения готова была чипировать и расчеты вести по отпечаткам пальцев, с фиксацией вида операций, чтобы не было возможности коррупционным операциям, стихийной денежной диктатуры. Как она хотела заменить её на персонализированную диктатуру права весь люд до конца не понял.
Однако все-таки сообразил, что предлагаемый ею мир лучше того, который предлагали её противники. В честь её стали устраивать танцы и митинги на площадях с плакатами и возгласами «Да здравствует новый мир, новых людей с революцией созидания чести трудовой на земле родной»
После таких видений она просыпалась, но как ни странно, когда снова засыпала все повторялось и видения продолжались. В них она видела, как её противники узнав об этих призывах и планах решили, что против идей можно бороться только идеями, решили выкинуть свою. Опасаясь бунтующего народа страны Пармазории, они представились некими политическими скоморохами и объявили о тотальной демократизации. Вследствие чего выпустили дутые акции обмана, по которым предложили лотерейный розыгрыш должностных мест во власти.
То, что это может привести к полной анархии, не говорили, так как знали, что управлять и наживаться в хаосе, властью денег еще вольготней чем в любом порядке. Как обычно, сам хаос управлялся и творился ради безмерной наживы. На кон в розыгрыше уже устоявшегося хаоса поставили погашение акций власти и ряд её мест в парламенте, вместе, с рядом должностей в бюрократическом аппарате управления государством.
Она, заполучив несколько таких липовых акций, этой пришедшей к власти партии, вдруг неожиданно для себя выигрывает должность министра управления своей страной Пармазорией.
– Ха- ха, – сказала она во сне. – Интересная игра. Но, боже мой, неужели государство настолько прогнило и разумно издохло, что коррупция перешла уже от торговли землей к торговле властью? Кошмар, до чего может дойти демократия, в которой должности страны превращаются в торговые штатные штаны? Для сохранения видимости демократии, её пропагандисты разыгрывают власть по ставкам в большом коммерческо-развлекательном шоу, представляя, как вершину демократии.
Тут задумалась и спросила себя:
– А может, здесь можно схитрить и поиграть? Бог сотворил мир в течении нескольких дней. Женщина вынашивает новую жизнь за девять месяцев. Попрошу и я такое же время. Попросила, а ей вроде бы как с небес отвечают ангелы или ряженные под них бесовы гонцы:
– Да выкинь ты эти мысли из головы. Ты по прописке нищета. Куда ты лезешь? Не женское это дело – политика. Забудь и больше не думай об этом. Ты никто, и звать тебя Никак. Кто пожелает пред плебейкой голову склонять?
– Жизнь, как ратное поле брани, – отвечает она, – и тот же ринг. Время покажет, и народ скажет, кто есть, кто. По делам коронуют и славой, и чином, и нищета здесь не вина. Плебеи за насилье в бой не рвутся, да и обманом не живут, а Бога чтут.
– Ну, полно, полно, завелась, зачем себя так нагружать? Государственная боль – это боль белых костей и голубых кровей, но нужен опыт и особый интеллект. В государстве, где основная масса нищих, ни народ верным, ни власть сильной быть не может. Нищете наплевать, пред какой властью лоб расшибать, и за понюшку табака не пожалеет продать и отца. Так она за богатый, но грязный рыночный рай пропила безликую Советскую власть. Наш вам совет. Продайте должность на аукционе, как все, и будете миллионером. Она для этого на игровой кон и выставлялась. Деньги – это сок из всего: и та же власть, и та же магическая сила.
– Нет, не разменяюсь, – возразила она, – высшая власть в истории всегда была больше, чем деньги. Она должна стать формой стяжания любви, и чем больше власть, тем большей любовью она быть должна гарантирована. Потеря любви должна быть равнозначна потери власти. Любовь к власти требует от подчиненных жертвенности ей. Власть нужно уважать, или очень уважать, без этого она труп или враг. Поэтому её должны любить, и культ любви – её необходимость, но для этого она не должна быть олицетворением глупости и бездарности. Для того, чтобы никто не видел её глупость, она стремится убивать или ослеплять зрячих, а умным вырывать языки. Талант и бездарность, как зло и добро – вот основные противоречия борьбы, в которой должна проявляться власть, чтобы созидатели творили красоту.
Высказавшись, она замолчала, пытаясь найти что-то существенно убедительнее, но не найдя лишь добавила:
– Однако не в этом суть. Я ради счастья людского и во славу Божьей милости, попытаюсь построить из страны храм религии любви, как приют для души в империи счастья. Этот данный мне Богом шанс испытать душу во благо и выразить свои способности, упустить не хочу.
Тут в ответ раздался смех, а потом детальный расспрос, чтобы понять в чем практическая суть её стремлений. Тайно пытаясь выявить кровавую опасность её, так как посчитали пришельцем из созвездия совершенной души которой нельзя доверять власти гужи, где были одни наживы упыри. Решили сосватать проклятья судьбу повергнув в омут истязаний убить, а должность из штата исключить, забыть, и камень проклятья на могиле установить.
Но об этих намерениях и попытках противников она не догадывалась и, наивно надеясь на разум, гордо продолжала:
При организации на предприятиях экономической системы с ориентацией экономики и производства на показатель социальную значимость, должен формироваться социальный фонд. Он должен формироваться на энергетической стоимости и отражать значимость личности. Такая значимость должна определять персональные и коллективные льготы, как и права на получение социальных товаров и услуг. Кроме официального норматива отчислений все работники и в целом предприятие по собственной инициативе могут направлять в коллективный социальный фонд и излишние средства. Данные фонды, как уже говорила, могут начать формироваться на уровне бригад и с развитием превратится в народные банки, формируя статусную социально-правовую значимость каждой личности.
– Интересно госпожа крутит разум за бока, – вдруг услышала она. – только вот беда: энергетическая стоимость теоретически не обоснована элитой знаний пока.
– Да что вы говорите, какая ерунда, – отвечает она, – не надо играть в подкидного дурака. Энергетическая стоимость – это всегда природная энергия товара, плюс энергия его сотворения и среды окружения, необходимой для существования в единицу времени, одного мужика, у которого на шее пара детей и жена. Это для простого воспроизводства, а для расширенного нужно три, а не два и для социального счастья еще права с потреблением этого, как блага любви и высшего бобра. В этой стоимости определится эталон любого планового рубля, которому инфляция будет не страшна, так как ею измеряться будет только рыночная деньга.
– Мудрено ты твердишь, беда. Ну и какая стоимость у грамма золота будет тогда, ведь золото теряет в лихие года, стоимость всегда, на сколько золотая деньга сохраняет энергетическую жизнь мужика.
– Как сказала, эти инфляционные изменения может иметь только рыночная деньга, – парировала нападки она. – Есть смысл обращения двойной валюты и плановую превратить в энергию чести родимой страны, для радости, любви и торжества души. Однако тут и золоту, эталонная цена в плановой величине может быть дана. Я же, как она сложится, в своей книге условия всем привела.
С небес раздался опять смех, но это уже был смех сомнения, и она, топнув в негодовании ногой, продолжила:
– По своей сути, и по уму, образовав банки социальной энергетической валюты на культуру всю и социальную красоту, вполне возможна, и народная финансовая структура на основе всего культурного мирового добра. Для этого в начале можно оценить неоцененную из достояния культуры литературу, а в последствии оценить все, землю и что в музеях лежит давно.
Тут задумались неизвестные темные господа неоцененная интеллектуальная ценность общественного добра, а почему бы не могла стать условием личного багажа – это считай в кармане вся страна. Заинтересовали подробности, чтобы найти обхода народного пути. Тут попросили, что бы она и дальше мутила мозги. Она же ответила, что все уже сказала и в своем духе продолжала:
При использовании этой валюты, обеспеченной всем творческим добром, международной мир освободится от войн совсем. Ведь они обязательно приведут к уничтожению её основ, значит к банкротству народных творцов и зависимых от этих основ капиталов любых дельцов. Такая святая валюта, эталонной стоимости своей терять не будет никогда, и ей инфляция не будет страшна, если её не погубит война, как и глупость какого-то властного короля. Накопления в ней и на фондах структуры сей станут определять формы услуг общества и предоставлять права на них.
Она говорила бы о созиданья валюте ещё, но с небес вдруг спросили её:
– Вот говоришь, что деньги твои, в отличие от других товаров, имеющих моральный и физический износ, в процессе производства, своей стоимости, на новые товары не переносят, а кредит всегда это что за беда? Когда же они святости попросят и процентами за пользование душить бросят?
– Если они виртуальными станут, и наличный оборот потеряют и воспроизводить право пользования и оперативного управления будут, а не войну и наживы личной хулу, тогда возможно, и станут святыми. Однако цену должен определять не стихи чих, а учётный обоснованный норматив. Мы же все лишь пользователи на этой земле и нам только полная ответственность за это нужна, о не собственности беда.
Это то, что забыл учесть Маркс, рассчитывая цену трудовой стоимости. Хотя он жил в этих товарных отношениях, и не видел возможность правовых. Для него право было вне экономики, я же пытаюсь решить право на экономике. Точнее, право пользования от временного до пожизненного на общественную собственность путем персонального вклада в общественное достояние, которое определяет статус правовой значимости личности, предполагающие определенные правом услуги.
Ход её мыслей напряг всех. Статус личности, как чести убивал к мамону лести и свободы предлагал за добро к чему всех звал. Многие противники её подумали, что в понятиях её, это вряд ли найдет в сознание грешных успех и реши ли, пусть себе говорит для потех. Кто-то сказал:
– Силы такой в мире нет реализовать этот бред и интеллигенция не движущая сила, а пустое зависимое и безденежное молотило. Их сознание зависит от «эго» своего, требующее поощрения его.
– Тут не так все, а в какое дело кто идола эго повернет в добро и если творчество одного увязать с народным, то оно обеспеченно капиталом быть должно. Если интеллигенция статус народной значимости получит и по нему почет – продолжала она, - то они заставят телегу социального развития идти впереди банковской диктатуры и производственного вала. Сейчас все наоборот.
Само же производство должно стать не просто производством товаров, а процессом воспроизводства счастливой социальной жизни, через воспроизводство социального, а не товарного вала. Человеческая красота, выраженная духовным социально-экономическим статусом чести личности и государства, станет смыслом развития мира.
Только после этого можно включать каждого человека, как экономическую и энергетическую личность, в производственный процесс, уже не наемным работником, а равноправным членом производства, по востребованному энергетическому интеллекту живого труда, где стоимость живого труда не может быть меньше прошлого (при этом превышение тарификационной стоимости труда в этом соотношении являть должен социальный персонализированный капитал права).
Даже в полностью автоматизированном производстве, где отсутствует труд человека, не может не присутствовать его живой исторический интеллект. Он должен предполагать возможность полной материальной ответственности людей за свою деятельность, а не обезличенное равенство. Без этой правовой персонализации ответственности и свободы о равноправии в социальной жизни говорить бессмысленно. В этом смысле нельзя путать соответственное неравенство с обезличенным равноправием.
Но на этом утверждение её вдруг святые перебили, что как с небес выси себя явили и спросили:
– Что, демократия тоже не должна быть обезличенной?
– Да, она должна быть с не равным голосовым правом, а с голосами по статусной значимости, и если кого выбрали, то должен быть механизм отзыва избранников. Рейтинг значимости должности - рабочего места и статус-рейтинг личности должны совпадать, и формировать полную экономическую ответственность.
Этим утверждением я хочу рассечь ваш разум. С всемирной глупостью обезличенного равенства бороться надо и пусть это в мире отзовется. Кто-нибудь услышьте меня, – закричала в грозовую высь она. – Поймите вы меня, я хочу докричаться, чтобы вы воскресли мозгами. Банки народные нужны, ведь только они смогут оказывать влияние на право собственности или профессиональное оперативное управление делами.
В ответ с небес явился вдруг какой-то паук и вроде как от него слышит слова:
– Я паук Агапуг с небес Тартарии, я служу Бедамании. Вот послушал тебя и понял, ты опасна, как сатана. Похоже, тебе революция нужна, а этого допустить нельзя. Снова плачет по тебе тюрьма.
Накинул на неё какую-то сетку паутинную и стал тащить в уголок, а она кричит:
– Чем же я для вас опасна, какая ерунда. Я не убиваю частную наживу, а лишь оптимизирую её доход и всё, и стихийную валюту рынка сохраняю пока. Однако её оборот с планово-социальной взаимозависимость должен иметь, так как планировать всё нельзя, и стихия рынка не везде нужна.
Если я частный доход сделаю в основном зависимым от вклада в социальный коллективный фонд, назовем его Складчиной, как и часть сверхприбыли, то вы радуйтесь, что рынок сохранится. А то, что и доходы в зависимости уже от планового оборота мной станут определяется, то не надо обижаться, ведь нерегулируемое расслоение не будет наблюдаться. Таким образом, через социальные фонды, уничтожу форму отчуждения общественного труда, от частного распределения. Он как образ грязного топора экономической расправы, которым мясо наживы отделяют от костей созидательного коллективного результата. Может быть, тогда наша Пармазория станет международным государством чести и добра, где плановая и рыночная валюта во взаимозависимости будет как одна.
– Ну, вот, как тут моим друзьям не пугаться и тебя безумной не считать, ведь в одной из своих работ ты писала, что готова выпустить на все земельное достояние несколько уровней именных акций многоуровневой кооперации. Нам такое непонятно, какая фига грозит под нос, тут может быть и на такой прогноз хрен нужно забить, чтобы не был спрос?
– Многоуровневая кооперация – это далекая перспектива, до которой мир может и не дойти. Сначала надо фондообразующие предприятия и рабочие фондообразующие коллективы на них сотворить. Вот когда они сознанием в них подрастут, тогда можно будет и об этой возможности говорить.
Тут неожиданно опять голос, будто с небес:
– Однако эти рассуждения не вашего ума корм. Мышь не может родить гору. Бессмысленно настраивать пустоту сознания на подъем, когда начала к подъёму нет в нем. Возможно, в вашем рассуждении есть утопичности объем, и кто его знает, куда мы с ним уйдем. Ведь тогда, и прогресс, и мысль могут оказаться злом, а не быть добром.
– Однако, чтобы умом ваши ограниченные руководители скорей подросли, – молвила она в адрес небес суда, – вам при каждой церкви нужно корм из божественных блюд ввести. Иначе разумного общества не понять, не туда зайти, и к идеальному обществу на любви не прийти.
В ответ опять услышала истеричный смех и надменные слова:
– Ну вот, я тебя сейчас зажую, и может быть тогда сразу твою планово-рыночную экономику с обществом любви пойму.
– Зачем сразу жевать, можете меня пока пить через соломинку из пятой точки начать. Прежде чем вилку в меня воткнуть и плоть как хлеб искусить, нужно астрал трапезы любви получить, она вам будет, как заточка в почку.
Тут она вскрыла вену и, налив стакан крови, подала пауку Агапугу.
– О, какой дар – голубой крови стакан, – с восторгом восклицал темнило-паучино. – Я всегда себя до этого красной горячей кровью ласкал, но и сам сосал и в шаббат души себя отправлял, а тут на тебе – вот тебе, на халяву и в радость душе.
С этими словами он голубую кровь лакать начал, тут же застонал и угольком стал.
– Ха-ха, вот тебе и на, голубая кровь, как бога огня сожгла паука, – молвила она.
Тут вновь, как туманом заполнилось пространство собравшихся к суду над ней, и она вновь услышала слова уже как будто от вороны, которая, то вылетала из тьмы высоты, то вновь скрывалась в ней с угольком, что остался от паука Агопуга. Как с её хвоста слышались слова:
– Что вы тут гадаете, что с ней делать, что не так, скальп или штаны снимать и, что на что менять, как и что из чего оставлять? Идеологию надо точно менять и диктатуру рабочих на мыло пускать.
Хотя она диктатуру созидания флаг хочет поднять, и о своей демократии вы уже не сможете мечтать. Считать будете как она, что её в природе нет и быть не должна. Если в этом она не права, пусть её рассудят прошлого мудрецы, что о мире идеальном любви написали свои труды.
Тут же из мглы от какой-то далекой звезды, вроде как скатерть самобранка расстелилась и блюдами с кутьёй расстановилась. Перед блюдами мужи явились, кутью стали есть и пиво пить.
– Ну вот, – продолжала каркать ворона, – тут и Платон, и Томас Мор с Чернышевским, и Ульянов с Марксом, и много других мужей от науки, жизни без насилия и теней, что мечтали о идеальном мире людей. Почти большинство из них за мысли свои головы сложили и в застенках гнили.
– Да, это так, – сказал Томас Мор с Чернышевским, запивая пивом кутью.
Ульянов и Сталин тоже это своей биографией подтвердили, но напиток покрепче пили.
В их руках появилась её статья, где она утверждала возможность дальнейшего совершенствования мирового бытия.
Прочитав внимательно её работу, Ленин стал уточнять:
– Что вы хотите объяснить, госпожа, когда пишите, что к вашей идее сотворения можно подойти не только через фондообразующие предприятия, но и посредством выпуска разделенных акций на собственность в виде владения, пользования и распоряжения. В этом случае владельцы именных акций, функции владения, могут передавать на хранение в государственный фонд или народный банк. Все народное достояние, акционированное таким образом, находясь у государства, может определять статус личности и определять соответственно социальные и правовые льготы. Что и как это понимать?
– Я особо на этом акционировании не настаиваю, можно решить проблему и иначе, но вдруг, как прикладной вариант развития на каком-то этапе такое могло бы быть осуществимо.
– Зачем так заумно закручивать, когда это можно реализовать гораздо проще. Вы же сами говорили о необходимости создания фондообразующих предприятий. Я даже где-то у вас читал, что через подобные фонды возможно стимулирование правом и премиями из прибыли по социальным показателям развития страны, органам контроля выдавать разрешать. Это может быть гораздо эффективнее акционерного варианта отношений и зачем другое мутить? Все-таки связываться с акциями – это значит подчинить развитие частной стихии, и я этот вариант не одобряю.
Кроме того, не сказано, как оценивать работников непроизводственной сферы. Они товарной продукции не создают, и я бы предложил вести приравненную к производственникам бальную параметрическую оценку, по выполнению заданий и обязанностей. Эта народная оценка, как механизм влияния на руководителей, за выполнение взятых или доведенных показателей, являлось бы как дополнительное стимулирование. При таком подходе оценка, от доверенных людей общества, была бы существенным напоминанием, что управленцы всего лишь слуги народа, а не властители его.
– И этот подход не отменяет принцип взаимозависимости социального и частного стимулирования и развития, на взаимозависимой собственности. В том и другом случае это все равно будет движением вперед к социальному обществу на любви. Можете считать его коммунизмом.
Тут с вопросом поднялся сам Маркс.
– Ты, госпожа, утверждаешь, что земля должна стать частью или даже основой не товарной стоимости труда. В этом, наверное, самое главное противоречие мне, ведь над созданием земли трудился Бог, а не человек, и тут выходит нужно признавать божью энергетическую стоимость. Однако в захвате и создании даров природы трудовая энергетическая стоимости мала, и как оценить это и то энергетически – тупик. Примечательно то, что в вашем варианте вы как-то оцениваете это и даже убиваете обезличенность к общественной собственности.
Я этого не продумывал. Поэтому Ульянов, по своей теории, все общественное сделал ничейным, это привело к безразличию её и к краху идеи общественного достояния всего. На вашем подходе на народной собственности, через персонализированное общественное владение, определяется право ответственности и это решает проблему безразличия, так как дается право управления ею без влияния бюрократического руководства. Интересы личности вами ставятся уже в зависимость от развития общественных интересов – и это прекрасно.
– Да это так, ваша же система наёмного труда лишила граждан возможности экономической ответственности, оставив только партийную, и уголовную, со страхом насилия, как движущей силы. Так создалась теневая идеология «крименшапки», где уголовный самосуд одобрял расхищения государственного всего и стал фактом, разрушающим систему изнутри.
– Создание социально-экономического статуса каждого гражданина, на общественной собственности, как фактора воспроизводства на ней совокупного показателя чести личности и государства – это интересно. Мы сейчас, по этому поводу, с Марксом посоветуемся, – сказал Ленин. – Если это так, то такой механизм не сложно создать, чтоб народ на революцию со штыком не поднимать. Может быть, это чудо культурной явью всему миру сможет стать, если банк мировой народной культуры создать. Только, видимо она может стать международной основой страны, наподобие Ватикана и основой для валюты мировой, по эталону стоимости, и справедливости чистоты.
– Ну, батенька, я удивлена, вы же, начиная от Томаса Мора отрицаете частную собственность, но сделать её народной не смогли, так как право на управление до народа не довели, а только партийной верхушке подарили бразды. Об этом я уже здесь говорила, а как сделать общественную собственность действительно народной и одновременно каждому своей, ума у вас не хватило. Эта ваша беда много крови в мире пролила.
– Ах ты, Бесова душа, – возмутился Томас Мор, что в своей Утопии гроб частной собственности заказал. – Ты же на всех нас баллон катишь, но не прыгай, не раскатишь, и умней не станешь, и выход твоя идея не кажет, а скорей обманом машешь.
– Посмотрим, кто прав. Ваше время ушло, и с вашей колокольни меня понять тяжело, – возразила опять она. – Пусть нас рассудит Бог. Когда он хочет кого-то наказать, он лишает ума. Видно, вас он наказал за проклятье его и разрушенные церкви – это ваша беда. Неверие в Бога – это лукавство или отсутствие ума, но объединяющая религия вами тоже не создана, чтобы не на подаяниях бы жила, а сама подаянием божьим была, на основе божьего добра.
Я предлагала, предлагаю и буду предлагать сделать на землю ценные бумаги владения и отдельно права оперативного управления. На стоимость владения, как на золото, валюту энергетической стоимости сотворить и на ней плановый оборот крутить. Это я продолжаю утверждать, и что вы думаете на такое научное утверждение, наплевать? Ведь ваших последователей капиталисты согнули, и вашу страну и идею пропили, и за понюх табака распустили. Это значит, что в чем-то вы не правы были.
Она задумалась, чтобы не доносить повторно мысль, которую уже выражала, и не найдя больше ничего, подытожила уже сказанное:
– Я что утверждала, на том и буду стоять, и на ту же самую землю как общественную собственность рыночный оборот денег пущу и право оперативного управления на время или в пожизненное пользование кому продавать начну, кому по чести заслуг выделять решу. Я вас в государство чести и любви зову, где право, воспевающее добро, есть выражение его и без царя, как защитника исторической чести страны и не туда, и не сюда. Томас, не обижайся, я наверно слишком строга, ведь ты был началом, а я продукт твоего конца.
– Каким образом форма владения общественной собственностью, выраженная в социальном статусе гражданина, может определять право на любовь? – опять возмутился Томас. – Вы путаете материальное с духовным, мне кажется это абсурдом полным.
– Время на любовь материально, и им может выражаться мера любви общества. Им я исправлю вашу ошибку господа, и установлю мотивацию не товарными стимулами на торжество, а временем власти и влияния на все, чтобы любовью являть сотворенное добро.
Она взяла со стола рог вина, и небеса, её и другие бокалы наполнили сполна каким-то энергетическим напитком, и уже от его запаха, чувствуя прилив сил, продолжила произнеся:
– В этом роге найдется глоток для каждого. Глоток напитка из него, слабоумных и слепых спасет от слепоты и ума пустоты.
Тут с высоты, опять, как с хвоста вороны тьмы, вороньим голосом прошили сознание слова и вспыхнули свечкой огни. Раздались проклятья из спора, как из сумы, в которой злата нет и сути, и нужды:
– Нет сути на рогах быка, и не пейте с него никогда, чтоб не вырос он как у быка, на лбу где пустота и нет ума. Рога лишь страх, чтоб защищать себя. Плетете паутину из проклятий в пустоте ума, чтобы запутать разум жертвам бытия.
Собравшиеся мужи, услышав речь, задумались и долго молчали, видно не все сказанное поняли, но спорить не стали, только Ульянов-Ленин произнес:
– Как не крути господа, а она в чем-то права, и я не даром на НЕПе в плановой экономике настоял, только Сталин другой путь избрал, чем войны не избежал. Если бы мадам Каплан мне жизнь не подорвала, я бы доход капиталиста поставил, как предлагает она, в зависимость от добра и совсем другой бы страна Пармазория была. Похоже, вступлю в её ряды, и готов соратником её подхода стать. Вы тоже пример с меня берите и поднимем флаг мечты, чтобы нахлобучить власть её страны и стать центром земли.
Его слова порадовали её и она, после раздумий произнесла:
– Вы Ульянов правы, как и Платон, но нынче созидание добра должно девизом общества стать и значимость личности возвышать, а не тем сколько ты награбил добра. Только созидание право управлять собственностью давать должно, как и обладать свободой пользования и влияния.
В этом плане и ты Платон, ранее свободу влияния, через управление, давал аристократам (Философам), а для предоставления права управления ныне нужны будут критерии социального добра не в обещаниях, а в делах, что в твои времена продумать было нельзя.
– Да в этом вы, госпожа, не правы, – возмутился господин Ильич Ульянов. – Государство должно умереть, эту истину еще Маркс предрекал и всякое народно-демократическое государство с частной собственностью – это Утопия от господина Мора.
Маркс в ответ только покачал головой и вопросил:
– Если на частной собственности невозможно, а на общественной собственности семьдесят лет Муму капитализма коммунисты топили и не потопили, значит, не святую воду истины почти сто лет последователи пили.
– Но вы же сами убедительного механизма отмирания государства не предоставили, а только какую-то пропасть туманную нарисовали, и всех к ней послали. Вас критиковать не разрешали, вот в шаге от пропасти все семьдесят лет мозги друг другу и топтали, пока над ней не зашагали, вот и пропасть познали.
– Хорошо, хорошо, - продолжил Маркс, - если вас не устраивает мое утверждение, вы не очень-то слюнявьтесь брызгами, а если что сами думаете и говорите смело, мы засмеивать вас не будем, не боитесь и не сердитесь.
Тут она опять задумалась и возмутилась:
– В таком случае должны понять, что к отмиранию государства можно прийти, только если создать нечто вроде многоуровневой бытовой и промышленной кооперации. Естественно, они должны идти от каждого рабочего участка и каждого пункта социального общения с возможностью продвижения через совместные социальные фонды права коллективного владения и ответственности. С врастанием этих структур в государственные, произойдет контроль их народными советами самоуправления, что и будет определять служению народной воле, подчиненной социальному развитию, как созиданию чести с её правовым стимулированием. Становление такого социального, а значит народного государства с диктатурой любви, есть отмирание государства классового с функцией физического насилия.
Услышав такое смысловое объяснение на Маркса замечание, по отмиранию государства, среди собравшихся опять появились волнения с сомнениями, и даже призывы к восстанию.
Неожиданно, среди них взвился и на половину красный, с серпом и молотом, на половину сине-красно-белый флаг, как символ интернационального мира. С криками «От Утопии к власти мировой, с контролем в стране любой, к власти любви в Пармазории твоей пойдем!» Это прокричал Платон из их кампании, нагоняя возмущения страсть; «Как навоз, выгребем из стойл власти демократическую грязь. За диктатуру созидания и любви, вперед, вперед, вперед, орлы!»
Она, поняла, что подобные лозунги, это результат пропаганды её мечты. Эта восставшая мечта вновь подняла соратников Ильича и прошлого мудрецы захотели утверждения мечты. Тут решила приостановить их резкое рвение, чтобы они не получили тюремное на нары назначение. Стала их убеждать, что пока надо с сознанием своим согласовать необходимость конституционного Царя, как наместника божьего совета для сохранения конституции, как святого обета. Его на трон воздать и под его волей к культурной мирной революции шагать. Для этого международную валюту и религию создать и над судебной властью контроль народный взять.
– Вот это точно бред, – кричали они. - Только кровавый страх и деньги кони реальной власти.
Тогда она возразила, уточнив, что место страха должны занять конституционные суды, под контролем религиозным советам земли, так как мораль – основа права, как любви. Потом взяла гитару и запела песню «Сотворите царя земле»:
Брошенная, брошенная,
Как забвеньем былого откошена,
Братство мира травою лежит на земле,
И с росою на ней, как на ранней заре,
Печаль мира лежит на душе.
Разобщённая Богом земля,
От высот вавилонских уйдя,
Все казнит и карает себя,
О единстве забыв навсегда.
Нет хозяина на ней,
И нет мук земли больней.
Как отец в семье родной
Нужен батюшка земной.
Он вернет любовь земле,
Чтоб вражды не знать нигде.
Нет на планете головы,
Вот и стонем от вражды.
Зовет, зовет к себе мечта
На трон земли найти отца.
С контрольным правом на века
Конституционного Царя.
Конституцию земли
Семье мира бог пошли.
Если мы царя поднимем
Меж собой в вражде не сгинем.
О, нищие, воспряньте же душой,
С прозреньем, с твердою рукой.
Создайте трон над всей землей,
С царем держав, семьи одной.
Как основу мироздания
Человечества сознания,
И казаками сей мечты
Пусть служат боги всей земли.
Множество лет, как карающий ад
Славил мир всех побед маскарад,
Забывая истоки свои,
Мы карали основы семьи,
Как единого дома земли.
И теперь, со свечою в руке,
Мы спасение ищем себе.
Как найти царя земле?
Замолить нам грехи все?
Не пускать же её по рукам,
Временщики не нужны нам.
Временщик не семьянин,
И в миру не господин.
Как наместник семьи и свободы,
Учредитель империи на годы,
Царь от Бога души рулевой.
Где ты, где ты, хозяин святой?
Делят все землю одну.
Развели на ней вражду.
Учредитель всей жизни земли,
Луч спасенья нам подари.
Где ж наместник твой, Бог?
Наш хозяин, веры рок.
Я в заброшенной богом стране.
Посылаю молитвы тебе.
Отыщи же царя для земли,
Как хозяина общей семьи.
Верни же ей смысл и любовь
Как святую блаженную новь.
Конституционного царя
Зовет, зовет на власть Земля.
Чтоб подконтрольной власть была.
И казаки такой страны
Планеты мир держать должны.
Пусть печаль на душе,
Как роса поутру на траве
Утвердится сознаньем Царя на земле
От совета богов мировой семье.
Тут явившиеся остановились в своем хотении и опять задумались.
– Что задумались, – нарушил тишину Платон, – все правильно и укладывается в моё дальнейшее развитие учения о государстве. Оно умереть не должно. Возможно и международное государство быть должно, с валютой на мировое достояние всё. Если превратиться в Народное государство, куда ни шло, но конфигурация его, если с диктатурой любви и созидания, то все равно институт, если не насилия и наживы, то диктатуры чести и любви должен цивилизованно развиваться и образцом разума являться,
Демократия обезличенного волеизъявления и свобода антагонистических образований в этой структуре воспроизводиться не сможет, и будет уничтожаться иммунной системой государства, как любое инородное тело. Интеллектуалы и философы – это Цари, которые должны заниматься совершенством и соблюдением конституции государства и общества чести, в неком храме всеобщего созидательного развития мира.
Сразу после этих слов в пространство ворвался яркий свет, но с криками из тьмы воронья, вновь светлое сна все погасло и явилась мгла. В этой мгле вдруг стали, как с небес, звучать другие смыслы и видения.
Собравшиеся стали обсуждать эти утверждения. Можно ли считать возможным явлением отмирание государства. Пока же они обсуждали, находясь под прессом мнений, она сама себе напевала:
Новый мир
Новый мир наступает? А что это значит?
В разных странах о нем кто-то плачет.
Кто-то скачет, кто-то кровью в окопах платит.
Бог однополярный мир ли закажет?
Но молчит и, похоже, не скажет.
Многополярный, всего скорей, ославит,
Но солдата общего вряд ли назначит.
Хотя может быть общий совет?
В сказке с Маугли если ответ?
В чем согласие, чьей музыки свет?
В созиданье ль с любовным диктатом ответ?
Может в плане и рынка единства, секрет?
Где творцам за добро возносилась бы честь,
В чем ты явь, любви мир в праве ль весть?
Где бы мир стал единой семьёй и без бед.
Дайте, дайте мне истин святых амулет.
Разрывает мне душу наживы проказа.
Бесконечное сало – сознанию отрава.
Ведь наживе и плану в валюте одной
Совместимости нет и не будет покой.
Плану нужна валюта, где цена не росла
И карман не трепала, и душ не трясла.
Но её сотворение лишь в проекте пока.
Мысль элиту не душит, и темна к неё тропа.
Как разруха в сознание и единой веры нет,
Мир, как пудель, на привязи у наживы штиблет.
Нету обшей мечты, шлет спасения «SOS»
Бог единого мира – семьи освятил как прогноз:
В нем дела созидания возносил до чудес
И творцам, как святым манной грезил с небес.
Им и право в любви, словно солнце, сулил.
Этот мир созидания в новый мир освятил,
И уже созидателям власть над ним предложил.
Чтобы было везде солнце и тепло
И любовь в праве чести вместо злата жило.
А может и это, только сладостный сон?
И не будет сей мир сказкой грез изменен.
Нету движущей силы мечтателей,
Божий рок их – узда нанимателей.
Вот ради этого мы с вами и пойдем волной, и всех несогласных будем люстрировать созидательной диктатурой своей, – объявила она и позвала за собой. Стала говорить не только о конституции Мира с конституционным Царём, но и с божьим конституционным контролем их совета, над ним. Боле того, говорила и о необходимости контроля мировой власти неким Союзом Народных Советов в международном государстве наподобие Ватикана. Предрекала, что у него должна быть и своя валюта, на оцененных и капитализированных ценностях мировой культуры, и это должно стать консолидирующим хребтом Мира.
В этой мгле сна, неоднократно опять и опять пролетала ворона, и эта темнота будто глотала скатерть самобранку со всеми погонщиками её мыслей, которой сидели за ней. Послышался, неясно откуда, угрожающий глас исчезнувших гостей, а после из темноты появился уже другой состав погонщиков её мыслей и дум. Они расселись будто новый инквизиционный состав карателей её судьбы. Из их состава, как из кромешной тьмы, явились черти в облике святых, воскресших бандитов земли.
Они тоже из любопытства решили проверить её взгляды на святость и пакость, и после подумать, дать разрешительную грамоту или не дать, на явление в их заколдованную Гать её понятий, иль покарать опять.
Дальше ей виделось, будто этот суд их инквизиционной шайки, явившейся, как с Ада тьмы, казался ей разноликим его сбродом. Она же ощущала себя на нем сидевшим, словно в шкуре козла, вместо наряда короля, как будто в наказание за думы свои и дела, что считала святыми сама.
В центре судебного собрания горел кары костер большой, вокруг будто тени с кочергой теребили угли в нем. Ведущий процесса – чертяка хромой, размахивал тоже такой кочергой, как властные духи мечом над судьбой. Так черти глумились над чьей-то душой, что билась в пламени, и стон из него тревожил слух её.
Заявили, что будут задавать коварные вопросы, а по ответам сулить рок, как божий прогноз, и по решению будут судьбу в слезах полоскать, или на эшафоте карать. Она поняла – трон божьей святости был занят божьей подменой на чертей, и суд от бога злом чертей грозил ей подлостью своей. Она, глядя на них, понимать не сразу стала, но кара уже её не пугала, кривить душой ей было не по нраву и «что будет» себе сказала.
– Теперь, красавица, пеняйте на себя, – напомнили из угла устроители, что стояли в темноте, изображая властителей у некого магического руля судьбы. Будто стремясь её напугать, они молотками «боливоли», при свете костра и загадочных лампад, «фейкодумок», стуча, кричали:
– О, странный витязь «горезнания», куда ты лезешь без познания моральной чести и влияния на мировое осознание. Нельзя секретов сотворения мира нашего понять, не став «силовлиянием» нашей воли, оно может тебе лишь счастье дать. Мы лишь так явления счастья раздаем, в скрижалях сотворения, за то, что ты убьёшь своё, и на всех готова делить своё бабло. Однако если страстей к наживе нет, то приговор готов у нас на смерть.
– Да уж, да уж, вновь на жизнь положен фаллос, но держись, – промолвила она себе и услышала в ответ:
– Ты слишком уж мудрена, пустота, тебе всего лишь нужно стать наивным и пустым калифом на час, или на два. Если это вдруг будет не так, то дальше тебя уж точно порешат. Для сотворения храма счастья, ни ваши, а наши дела и мысли нужны, и чистыми наивными руками его не построишь даже из песка. Наверняка не получится, и в этом не сомневайся, помогут. Навести смуту, распустить слухи деньгами не сложно, как и вершить гнев сознанием масс. На волне гнева тебя даже за святое своеволие могут казнить, как последнюю прохиндейку. Ты же сама говорила, что персона страны должна быть частью значимости её любви, а не штыком её вражды.
– Понимаю, что вновь в тюрьму попаду. Вам нетрудно подстроить дело так, чтобы такие, как я, больше никогда к власти не рвались, хоть всегда звали, что к улучшению, а не разорению жизни призывали.
– Нет ты пока нам мешаешь, дискредитировать ваш образ жизни и допустить высмеивать наши помыслы, мы допустить не можем. Чтобы народ ни в жизнь вас не пожелал, и на Кудыкину гору не послал, вам нужно. идти по нашему пути. Верьте, вас должны бояться, и образов, и мыслей ваших. Для этого сотворения нам большого ума не надо. Надо просто понимать, что, когда боятся значит любят, если благу служат.
В вашей ситуации право на выигранную должность за собой не сохранить, даже если о тюрьме забыть и на смерть не наскочить. За вами не стоят не избирательные общины, ни партии, ни даже фонды, которые могли бы за вас поручиться и выступить гарантом ваших намерений.
– Не надо меня пугать, мне бы только денег достать, чтобы люстрацию таких как вы начать. Только вот ангелы мне твердят, что ни одно насилие не стоит цели гроша, если за ним прольется ребенка слеза. Может быть, действительно насилие с люстрацией глупость и не беспокоить, но тогда, как новое построить?
– Поверь, в этом государстве казна пуста. Обреченные на смерть предприятия задавлены налогами и пока намеренно заниженными ценами товаров иностранных конкурентов, чтобы обанкротить их. Былое народное имущество, в том числе земля, распродано коррумпированной бюрократией за гроши по взяткам, как безликое достояние. Страна, растащенная по своим карманам и спрятанная на чужбине, повторяет участь первобытного общества разграбленного родовой знатью. Политическая спекуляция всем этим и экономический обман – сейчас основная деятельность политиков и коммерсантов, думающих только о себе. Одни ради денег организуют войны, готовя передел сфер влияния, другие за деньги воюют, третьи ради денег торгуют оружием, и так, и так – кругом деньги. Поэтому власть наживы – это всегда грязь, замешанная на крови, но прикрытая драпировкой демократического благородства. Данью этому благородству всегда было насилие и революции, как жертвоприношение всевышнему. Обрядом, зародившимся в древности, и доныне, как кровяной купелью, очищают массовую аморальность и оправдывают мнение, что для достижения власти наживы прикрытой демократией, как высшей цели все средства хороши.
– Так что же, вы мне предлагаете, играть и дальше в этом пиру чумы, чтобы карманы не были пусты?
– Согласись, наконец, с этим и с такой судьбой, будь паинькой, пой в клетке золотой, забудь про ветер штормовой, – прервал сковывающий её волю голос и продолжал. – Верь, в нашей стране Пармозории, человеческая жизнь, обвенчанная валютно-раковой демократией зла, ничего не стоит, и на балансах государства не стоит. Не боишься, что закажут, и к Богу улетишь, и там, в Раю будешь утверждать идею свою?
– Я сама готова себя на эшафот послать, если моя смерть приблизит мир добра. Ныне человек в этой жизни не является экономической личностью и не определяет стоимости этого мира, без которой он ничто.
– Не утешайся, – оборвал её тот же голос. – Еще долго, даже с идеей от Бога, никакой камикадзе страну эту не спасет. До него высоко, но и ему Рая на земле не сотворить. Дать людям логово, «жорево» и «порево» – это не значит устроить Рай. Людям всегда нужен выбор, ибо все одинаковыми быть не могут. Однообразие сводит с ума, даже если оно прекрасно. Данное по первому желанию материальное разнообразие тоже зло, но убивает лживый смысл жизни. В преодолении проблем суть счастья на земле. Предоставление их – Божий удел, а выбор – удел земных тварей по силе, праву и власти, суть которых тоже нажива и она сок из всего.
Она тяжело вздохнула, произнеся:
– Кто сказал, что насилие творить нельзя, если дурак не боится колдуна, а иначе его остановить нельзя.
И снова услышала:
– Увы, но не таланту, способному созидать, а таланту, способному сеять страх, Богом дана сегодня властная сила управлять. Эта страна, как красивая, но развенчанная Царица, разыгрывается для раздела между будущими её хозяевами, уже как наложница. Кто поставит больше цену, или предложит большую анархию свобод народу, тот силой и возьмет наивное сознание простоты.
Для этого и нужна демократия, для разрушения чести страны, путем принятия хаоса унижения, где религия морали потеряла силу влияние. Честь же гражданина в ней от этого не страдает и от чести страны не зависит. На обнищание народа властям наплевать, только бы свой карман набивать и, ради этого готовы насилием протесты убивать.
– Я этого не пугаюсь, и знаю, что остановить этот болезненный процесс может только чрезвычайное положение, в условиях которого демократия должна быть исключена. Хотя, демократия в многонациональной стране невозможна всегда, так как национальный эгоизм, не обоснованный общей экономикой и культурой созидания, всегда будет претендовать на необоснованные своим развитием свободы. Если пообещать диктатуру созидания, то естественно, это с одобрением воспримется измученным анархией народом.
Они больше ни слушать, ни отвечать ей не желали. Заказ на её жертву у них был уже готов. За право по понятиям управлять, чтобы счастье личное познать, крючок к измене ей решили заказать и к компромиссу принуждать. Для этого думали, как поступать, чтоб страх и испуг в душе зародить, и только к коварству её принудить, в котором лишь воля судей их жила, и радостью этой довольна была.
Они довели эту цель до неё, а она решила возразить, как вдруг услышали некое пение и прислушалась, не понимая откуда и от кого звучали слова:
Вновь тяжело в краю родном,
Спасенье в штурме ли найдем?
Цены дико подрастают
И штаны уже снимают.
Где-то скидки обещают,
Стон, как будто пропивают.
Сто пудово врут в глаза,
А говорят, что божья роса.
Нет нормативов для наживы,
Как и оценок живой силы,
Без них в карманах одни дыры.
Будто я в чужом краю,
Груз не нужный на возу.
Как зарплату поднять всем,
Чтобы нужды не знать совсем?
Чем стимулировать труд всех,
В праве может быть успех?
Чтоб он зашил кармана лесть,
И от него, по добру, в честь
В дар, изобилия венец,
Сыпал манну с небес.
Прослушав песню, как божью весть, задумались собравшиеся судьи и решили, что будут готовы дать ей некую разрешительную грамоту на право управления и соответствия во власти. Подумав ещё малость, решили условие ей зачитать, если она им в залог согласна будет душу отдать. Все остальные господа уже при свете загадочных лампад, с молотками «боливоли» па перебой стали кричать и, грозно ими стуча, утверждали, что душу взять в залог нельзя, так как не отлить из неё золотого куска.
Тут она, вдруг снимает оберег – дракона слезу с себя, что подарена ей американкой журналисткой была, и говорит:
– Как нельзя в золото превратить душу, вот эта светящая темнота – артефакт души, моей мечты и страны. Она крепче алмаза будет, если потемнеет. Кто будет сколь её носить, тот будет это время жить, она же и оберегом может быть. Если её разбить, то моя душа закончит жизнь, а если она станет звездой, то станет надеждой и верой жизни другой.
– Мудрено выразилась, сказал судья, – но будем считать, что братия темного суда этим будет удовлетворена. Однако надо проверить силу твоей темной слезы.
Собравшиеся стали пытаться разбить слезу, чтобы жизнь её к концу свести. Били, били – разбить не сумели, и судья решил, пусть она повесит у него на груди, для продления жизни его и украшения судейской чести. Однако другие сразу закричали и своими молотками застучали. Решили её все же сразу казнить и смертью её успокоить душу свою. Стали утверждать, что слеза – обман им, и не может быть гарантом жизни её, а тем более алмазной значимостью и честью судебного венца. Жизни её душа должна дробленным залогом слезы оценена и разбиваться на части, для каждого из членов суда.
– Да не печальтесь господа, стучите молотками зря, – возмутилась она, – я могу одна ударить в барабаны сильнее, чем вся ваша братва. Для того, чтобы я умерла, судье нужно слезу дракона в стакане своей крови утопить, и после уже можно разбить и меня убить.
– Ну, с этой баней кровяной я пока повременю, слишком дорога кровь моя, – ответил судья.
– Ну, тогда продолжится игра моя, – возмущенно воскликнула она. – Вот, опять утверждаю, что в большой мировой игре страны, родовые царские козыря необходимы для конституционного единства страны, как духовной империи семьи любви. Потому без религии, как созидания добра, здесь и не туда, и не сюда. Обезличенная демократия, как цель мира, давно изжила себя. Механизма народного выражения и лишения или ограничения во власти элиты нет, как и нет уровня персонализированного влияния на значимость и её честь. Практически демократия не выработала минимальных значений чести власти, которая диктовала бы право её на свою диктатуру, так как без неё управление невозможно. Нет линии народных Советов, как обратной связи, управления
со своими банками и нормативным влиянием на власть, как и социальных показателей, дающих право влияния на неё правом свобод и льгот. С контрольной ролью конституционного Царя, на эти Народные Советы можно будет возложить регулирование разумных свобод. Они вернут народу право-созидательную небесную волю, и идущую от религиозной морали долю. Только она, как хозяин святой, символ единства народа со страной, как родовой семьей и символ исторической контрольно-конституционной преемственности власти над страной.
Кроме всего, следуя логике, можно утверждать, что для управления народом, Президентам армии нужны едва ли, достаточно внутренних войск для порядка, где диктат созидания будет, а не частной руки нажива захвата. Поэтому и для международного единства, без суеты, необходимы другие формы влияния, а не страхи войны. Войной не разрешали проблемы счастья жизни никогда, если она не утверждала систему гармоничного бытия.
Только успела это произнести она, как опять услышала, будто с небес, слова:
– И в каком же виде ты, беда, это бы насилие миру поднесла, если вся власть твоя была?
– Я бы межгосударственные споры и защиту народа в пределах международных установок решала бы экономическим путем. В основе этой экономики стержнем развития было бы условие воспроизводства социальных условий, обеспечивающих оптимальный созидательный образ и продолжительность жизни народа. Это условие должно быть наивысшим завоеванием государства. Право силой брать другую страну должно быть заменено правом делать добро и этим включать другой народ в орбиту блага своего.
Собравшийся вокруг судейский темный люд, хихикая, стал крутить пальцем у своих висков, намекая ей, что она не в своем уме, но она их предупредила, что в этом пафосе её сила и проговорила:
– Если вы не поймете того, что вам я говорю то, ночь тьмы превратит вас в бродячие огоньки, разгоняющие нужду, и спасенье от проклятья искать будете своему.
Однако это их не напугало и её слова приняли, как пустоты махало. Она с сожалением головой покачала и продолжала:
– Лишь таланту добра покорится земля и диктатуре созидания любовь нужна, вместо страха войны и кнута. Для этого необходимо, чтобы показатели созидания стали правами юридического влияния, и это нужно в святость возвести. Когда международный страх, потери чести прав, за глупость и бездарность, станет лишением реальных прав и международной экономикой станет управлять, а Совет Земли правом вето обладать, войн не будем знать. Этот страх должен быть обвенчан правовым контролем судов любой страны, то войны будут исключены, так как денежная система земли будет отражением созидательной её красоты. Свобода устремления к творчеству, любви, заменит рабство стимулов нужды. Сменится модель жизни потребления, эта матрица существования заменится матрицей чести возвышения.
Собравшиеся к суду темнилы только вздыхали и затылки свои чесали, думая над её словами.
– За эти убеждения, её нужно на крест, ведь для нас они опасней атомного устрашения. Желательно этот крест ей поставить на голгофе Пармазории и распять так, чтобы от её стонов ангелы начали вымирать, иначе нашей валюте, как богатству, панихиду придется справлять. Чтобы такого не поймать, ей какую-либо власть, Бог не должен пожелать. Мы властители мира сего для чего? Если все же кому-то власть будем давать, то надо, чтобы тот творец на страхе нашем крючке сидел и сей доли хвалу пел.
– Она же плюет на наш крючок и свою линию гнет, разрушает мир нашего единства, с ней наша могила, что пострашней социализма и её, конечно, скорей надо казнить. – подтвердил чертяка суда другой, что светился лысою головой. – Ведь её мысли нам как бич и с нею наша свеча «гореволи» потеряет утверждение нашей воли.
– А что, разве не так? – воскликнул другой. – Разногласия по вопросу будущего у нас велики и единства мнений пока нет, и кругом ни зги. Эвакуировать сознания свет из темноты невозможно увы, его там не найти. Парашют спасения вверх дороги не знает и дорогу в Рай не «топтает».
Мнения судей пугали и её. Однако в этом свидетельстве эвакуации разумного, по решению суда опасность ею не была серьезно оценена. Для инквизиторов же она была наяву, и чтобы страх царил во власти, они на костре сожгли своего, кто осмелился согласится с ней воскликнув легко: «А что разве не в этом наше зло?». Все прошло по известной притче: «Бей своих, чтоб чужие боялись круче».
Тут задумались чертяки, как это сотворить, чтобы она не могла шпалы их дороги разворотить. Казнить, не казнить, чтобы пресечь её прыть.
Она же, пока черти суда размышляли, стала вспоминать, как обычно делала, доказывая что-то себе в печали. Тут вспомнила всё, и как будто поняла, что без статуса чести души или значимости сотворенного добра, жизнь в новой матрице потребует заботы о душе – и потому стала думать о единой вере, с советом религий на земле, и вновь вспомнила, о мира Царе. В этом стремлении видела необходимость системы определения всеобщей чести, как явления веры души и семьи в любом мира месте.
Однако о таком будущем без дарственной финансовой системы созидания души от сотворенной богом красоты – это разговоры одни. Об этой необходимости молвить не стала, хотя и понимала, что армии всех государств должны быть подчинены защите экономики такой страны, где принципы наживы уступили бы уздам чести и красоты.
Необходимости международной руки, финансово исключающей насилие, как между государствами, так и между нациями можно было бы молиться вполне. Поражение, как потеря чести врага, с лишением его права владения и управления считаться над врагом тогда победой быть могла. Этого результата ищет любая война, но, если экономически решать, тут уж без крови решатся должна судьба,
Черти-темнилы, что судили, эти мысли её перебили, хоть с тем, что уже узнали согласие не искали. Только усиленно думать начали и от напруги мозги их словно задымили. Видимо, от этого в пространстве, над огнями, тучи пошли. После уже огоньками засветились в темноте, будто ища то, что не имели они в голове.
В условиях сумрачной темноты она будто растворилась, обретя незримые черты. Когда лампады в темноте ярче засветили, её тут же искать стали, но огни опять в сумраке коптить стали, и тучи угрожающе вокруг еще больше ходить стали.
Она не скрывалась, а продолжала сидеть, склонив в раздумьях голову. Когда она её подняла, то увидела, что сидит вроде бы уже в кабинете Президента, и вся его президентская свита в каких-то шкурах, за одним столом с ним сидит, а он вроде как ей говорит:
– Так, так, значит, Царя предлагаешь на мой престол и какую-то статусную хиромантию? Люстрацию войной хочешь власти сотворить? Новых хозяев со старыми столкнуть? Не выйдет, наш народ не будет уже Царю поклоняться, отвык, и нет такой финансовой структуры, заинтересованной в возврате былой страны с его Величеством.
– А как же вы думали? Если президента выбирать из выдвинутых партий, доказавших доверие народа, то Царя не иначе, – возразила она с иронией, – Полюбовно все решать нужно. Тут же ещё линейку Народных Советов нужно формировать со своим народным банком и власти контролем, а без царского контроля, как божьего наместника над ними обойтись нельзя.
Если уж решили хозяина возвращать земле, то эту божью миссию надо согласовывать с богами, так как земля создана ими. Логика неумолимо требует возврата конституционного Царя, как контрольной исторической власти над конституцией, земли – кормилицей народа, волей его и судьбы.
Если считать, что президент не хозяин, а временщик с правом оперативного управления, то социальные фонды на основе раздельной валюты, должны определять управленческую ответственность.
– Нет! Ныне никакого заморыша сомнительного происхождения на трон поставить мафия не даст. Сейчас она и Царь, и Бог надо мной. А если по правде говорить, то я хозяин, а род царский сам от престола отказался. Теперь и я могу на это вакантное место короноваться. Так что твоя люстрация не пройдет – Выхватил у нее политическую программу работ, порвал и, бросив под ноги обрывки, закричал:
– Вон! Вон!
Она в ответ ему:
– Ну и дурак ты, батенька, с бородой от нашей развалившейся страны Пармазории.
Свита, что в волчьих шкурах рядом сидела, завыла. Изображения на их шкурах чертей с рогами, от воя ожили. Ей показалось, что бывшие судейские черти слезли с них и снова сели в круг. Открыли бутылки, «пиваси» из горла распивают. Новая компания уголовников или те же судейские черти, она никак не разберет, а они сидят, и в карты на окурки играют. Надпись над их головами висит:
«Пропили прежнюю власть, пропьем и эту и заткнем эту чудачку легко, и для этого нам заграница нальет не один стакан за всё».
У главаря в зубах дымилась сигара целая, и он в огромных сапогах, а все остальные босые. Он с ними развлекается. Споет песню, понюхать сигару даст, и на пол бросит.
– Фас! – крикнет, и вся компания с дракой к ней бросается. Пока они дерутся, он их бутсами по мордам, по мордам. Наконец если всех раскидает, сигару вырвет и затягивается с удовольствием победителя. Им, чтоб уши не пухли, и с дрожью зависти не смотрели на него, благородно позволяет затянуться, или данью великодушия окурки, как гуманитарную помощь, выдает.
– Обкуренные наркоманы развлекаются, из себя власть изображают, – подумала она. – Вот свобода действий, в свободе беспредела душ, падких на власть и деньги. Зачем им родина и честь, когда на её продаже можно делать деньги, а набив свои карманы, – за кордоном генералы. И уже у власти эти твари измене служат без печали.
– Ну, вот, лебедушка, ты к нам на раздачу попала! – увидев ее, восклицали они. – Три рубля, и развлечемся бесплатно!
Президента критикуешь, власти полной лишить желаешь, хамка! А акций, как прав влияния на него у тебя нет, как и особый статусный сан полномочий, со свободой влияния, отсутствует, для страха и нет нагана. Нам тебя заткнуть, достаточно твою слезу дракона разбить.
– Нет, конечно, вы на это не пойдете, свою кровь бережёте.
– Это мы исправим и твоей кровью заменить прикажем. Ты перестанешь хотеть нас с лица земли стереть. На два горшка сейчас посадим, чтобы промежность треснула и больше о власти не мечтала. Царизм с коммунизмом не скрестить. – Схватили её за руки и тянут, одни в одну дверь, другие в другую, и хохочут, и хохочут. Потом одежду стали срывать и приговаривают:
– Какая ты наивная. Святая, наверное, и умна, и пригожа собой, а мы тебя сейчас и вымажем, и трахнем, – и её же кровью стали лицо её мазать. Набрав стакан её крови, принесли драконслезу и окунули в него. От этого она стала только меньше. Однако и после этого, чтобы её жизнь прервать, разбить не смогли.
– Это не страшно, мы сейчас тебя иначе образуем, и ты уже никогда не вспомнишь о свободе воли и Империи любви.
Ты наивна и не понимаешь, что Любовь и свобода несовместимы. Нельзя быть свободным от чувств и взаимных обязанностей. Отныне любовь для тебя будет всего лишь мышиным злом в извечном мире зла. Зло и даже страх зла убивает страсть любви, к телу, душе, и духовному сознанию. Только полная гармония и взаимная страсть убивает страх, но даже такая любовь может оказаться убийцей, и другой любви, и другой жизни и только рассудок поклонения природе заслуживает уважения.
Она с трудом отбилась от их слов, и молиться стала. Однако сквозь слезы в молебне продолжала слышать, как молитву внушения, раздирали её душу изречения бредовой агонии то ли своих противников, то ли каких-то других небесных сил:
– Живой красоте не присуще равенство вообще. Иначе наслаждения каждому новому мгновению жизни умрет, так как все новое будет равно старому. В борьбе за свободу наслаждения красотой мы живы, а равенство не требует борьбы и сотворения чудес. Каждый человек красив по-своему и потому творит её в себе, чтобы не быть таким как все.
Непонятно, почему мир устремляется к равенству? Святая любовь, как Божий дар в равенстве тоже умирает от бессмысленности поиска своей красоты.
В природе ни равенства, ни демократии точно нет, и равенство не дает выбора, по зову души. Очарованием исключительной красоты очищают и обогащают души.
Она хотела крикнуть в высоту, что согласна с этим, но голос с высот её успокоил и посоветовал молиться, а также продолжил:
– Ты не понимаешь, дуреха, что жизнь всего лишь борьба со смертью за образ существования, её смысл меж любовью и ненавистью. Жизнь людей от жизни тварей земных отличают только благородство целей и поступков. Благородство жизни травоядных определяется завтраком хищников. Человечество, по сути, хищник; и каждый в нем по судьбе тиран, предатель или узник и потому власть не терпит и не держится на доброте. Страх цементирует власть, кровь возмущения – свободу. Добро всего лишь избыток энергии в природе и на понятиях его, как и демократии, жизнь в ней не существует. Эти понятия всего лишь продукт человеческого сознания. Только голодающий человек остается таковым, если сможет поделиться пищей чтобы не умер другой. Чтобы остаться живым, нужно в инстинктах гнева и страха черпать энергию, и она лишь способна двигать жизнь. Даже в познании, как творческой производной любопытства находится энергия животного инстинкта, Природа инстинктов и под воспитанием не всегда свою энергию превращает в чувства, ибо воспитание – это почва создания сознания в общественных понятиях. Им и запирают свободу энергии инстинктов.
Только она отмолилась, как и голос этого, будто небесного внушения исчез. Она вновь увидела своих полу-вменяемых судей, смеющихся над ней. От этого возмущенно возбудилась и с унижением их стала выговаривать:
– Не знаю, не знаю, чего ждать от суда, но судьи, похоже, больного ума. Оценка ли будет мне их дорога? Хоть я и на жертву согласна сама, чтобы только народ мой не била нужда и гордость в созидании счастьем каждому жила, а за измену этому власть дыба бы ждала.
Озлобившись за угрозу мести, карой народа, эти представители власти, бросились со злобой к ней. Она успела выскочить в коридор, а там видит две двери. Над одной написано: «Капитализм. С нами и в Рай», над другой: «Коммунизм. К народу и в Ад». У дверей неизвестные лица песню о каком-то белом лайнере поют:
Белый, белый, белый, лайнер, от причала в никуда.
Безработные планеты заполняют все места.
Крен налево, крен направо.
Правит им рассудок слабо.
И туда «ах», и сюда «ах»,
Качает лайнер на волнах.
Вот по волнам легла дорога
В эпоху лишнего народа.
Где же курс твой, планета? По маршруту туман.
И качает планету капитал – океан.
Ты отправил планету в никуда, в никуда!
И деньгами штормует мировая беда.
Над планетой проклятье волнами встает.
Так куда же, куда дальше нас понесет?
Кто ответит за то, что прогресса аборт
Безработных кидает в пучину за борт.
И проклятья бушуют, где не занят народ.
Кто ответит за это и спасенье пошлет?
Безысходность наживы, мировой капитал,
Что бушует стихией, как шальной океан.
Ждем спасения от бога, он рассеет туман,
Но гуляет по борту лишь наживы обман.
Бьется чайка в грозе и пророчестве,
Словно истины крик в одиночестве.
Где же, где же правление от бога?
Без валюты стихий и наживы расчета.
Безработного шторма не знать бы беды,
А валюта бы стала достояньем любви.
Белый, белый, белый лайнер, от причала в никуда.
Безработные планеты занимают все места.
Крен налево, крен направо,
Правит им рассудок слабо.
Стоны женщин и детей.
Страх накрыл волной людей.
Где же курс твой планета на надежду, покой,
На таланты с великой и щедрой душой.
Если путь совершенства мир не сможем найти,
Он погибнет от шторма капитала вражды.
Прослушав песню, она со вздохом заявила себе:
– В существующей демократии обезличенного волеизъявления осталось только песни петь, если слезы не лить. Чтобы этого впредь не могло быть, в стране должен быть все-таки царский конституционный контроль над президентами всех мастей, общественными органами, с Советами и Парламентами всех уровней. Во многом отсутствие такого контроля власти и обратной связи, привело к незаконному развалу былой нашей Пармазории.
Тут решалы судьбы еще больше стали стучать молотками по слезе, чтобы разбить её, но выдохлись, и решили её омыть уже в своей крови. Ту она им говорит:
– Да не мучайтесь зря, я вам помогу и её раздавлю, шутя, но тогда превратится она, только в бриллиантовую пыль для ума. Она осядет в головах, и вы поймете, как сделать так, чтобы и овцы целы были и волки живы, а в умах не сквозили дыры.
– Ты же призрак ума, и практики не представляешь, а о насущных делах лишь размышляешь. Мы их, если и оценим, то мир без наживы своими проклятьями зарежем.
Свои же сказки, будешь уже рассказывать бабке Лупоглазке, – в ответ услышала она. – С первого дня осознания человеком своего пребывания на этой земле, человечество то и делало решает, насилием, через кровь и обман покорять природу мира и себе подобных, как зону своих интересов. Оправдывая это насилие необходимостью выживания и зоной приведения к любви. В этом суть власти, ибо радость влияния на других есть суть самоутверждения и счастья.
На поверке, это выглядит жертвенным существованием слабого большинства в угоду какого-то сильного меньшинства. Если красота жизни в жертвенном существовании одних в пользу других, как отцов во имя детей, то этот наркотик любви только стимулирует стремление к власти. Даже через миллионы лет насилие будет символом защиты чьих-нибудь интересов, только в каких формах оно сохранится, чтобы не обвинять в варварстве человечество? Востребованные общественным сознанием, его цивилизованные формы со временем через законы одним запретят право на насилие, другим – нет.
Она их перебила, так как возмущение рвалось из её ума, и требовала утверждения кольта судьба. Тут она повторила свою готовность раздавить Слезу дракона, которую в залог им отдала. Они с радостью отдали, и смерти её, от самой себя, ожидать стали.
Она слезу взяла и мигом проглотила, как назойливого комара произнеся со смехом «ха-ха». Они растерялись, а потом тоже рассмеялись. Рассмеялись от того, что она светится, стала.
– Ну вот, твоя страна мечты уже у тебя внутри, и ей возмутятся даже пищи твоей остатки.
– Это слеза не только моей страны, но и вера моей души. Отольется эта слеза для вас народным протестом испепеляющего огня. Я бы не хотела секс член приобретать, чтобы ваш суд за это на нем мог по стонать. Если я сейчас не умру, то свою «шкурность» придется вам спасать в аду.
Она понимала, что угрожает, но как иначе себя вести, когда тебя убить обещают не знала. Да и другого поведения, понимала, что не признает. Ведь своими социальными фондами, организацию которых она пропагандировала, в их образующих предприятиях, она видела возможность образования новых народных банков. Именно на их достоянии, она хотела сотворить слияния личной значимости со значимостью государства и определять персонализированные права, как на пользование или владение, так и на прочие свободы. Рассматривая это становлением основы народной созидательной диктатуры любви, стала утверждать, что она народа судьба и требовала не казнить, а сделать её путеводной звездою мира добра, иначе её заря сотрет их с земли лица.
.
– Не много ли ты на себя берешь, мышь, что под полом скребешь, ведь пока у тебя ума на грош и твои мысли, как упоминали, к жизни не пришьешь. Для содержания служащих государству из твоих социальных фондов средств не наскребешь, да и из правовых статусов Рай не соткешь.
– А в этом вы не правы и не надо, я еже говорила, как это учитывать решала. Только падшее сознание, или парализованный дух не может понять и не верить в реальность моих предложений с оценкой чести, от величья народной духовной веры, красы и песни.
Религия в этом может идти впереди всего. Только общество с экономикой угнетения не может содержать религию, определяющую власти добро.
Возможно для реализации моих замыслов придется и религию задействовать так, чтобы она значимость и честь личности соединяла с значимостью страны и семьи. В такой вере семьи с социальной значимостью должна превратиться в значимости созидателей, творящих истин добро.
Тут она в подтверждение своего высказанного смысла прочла стих:
Моя вера
Вера новая, вера старая
И какая кому будет правая?
Я созвездию поклоняюсь Стрельцу,
Так как душу мне дал он свою.
И новой веры давно ищу,
В ней грехи себе отпущу,
Но рождество не отрицаю,
Природу Троицей венчаю.
В Духа Святого явление верю.
И космос истин душою грею.
Его я верой души считаю,
А звезды неба обожествляю.
Мне по этой вере дарована судьба,
Будет ли для мира такою же она?
Я за планету мира, вера где одна.
Не кляня другие свободу их ценя.
Вера новая, вера старая
И какая кому будет правая?
Не хочу, чтоб была с предношением,
А, как манна, с прав получением.
Для явления чуда с небес,
Чтобы мир святой души воскрес.
Закончив чтение как будто подвела итог.
– Так вот без веры в вашей лжи – трудно жить не по лжи, и истинная правда здесь торжествовать не может, но вы даже не призываете к ней. Для вас она удел только сильных, гле они всегда правы, а это, по сути, беспредел, если нет согласования с истиной дел. Клин выбивается клином, как зло подавляется большим злом. – твердила она. – Борьба, где силой силушку стремятся превозмочь, когда-то должна прерваться. Дорогу этого мира мы должны прекратить, пока не усыпали свой путь костями страждущих, я призываю идти по жизни с цветами, к диктатуре любви.
Весь подобный бред они уже плохо продолжали слушать, и чертяка с булавой молвил под молотковый судейский бой:
– Её все же можно не допустить до рокового конца, но обдумать надо всё, чтобы она сидела на крючке страха хорошо.
Над этим они вновь задумались, как это с умом сотворить, чтобы она не могла шпалы их власти рвануть.
Она же, не задумываясь, спешно продолжила:
– Вы, черти, конечно, можете меня покарать, но Бог зарёю моей мечты за это может и вас наказать и это не забывайте вы. Я все-таки некую милость несу, и уже светом его в себе, так как проглотила кары своей слезу. Если человек в обществе станет не покупной – товарной и наемной, а социальной право-экономической личностью, пройдет вражда людей. Работать будут не за деньги, а за честь, если честь созидательного права будет давать финансовую или социальную свободу и материальную благодать. Система, где значимость социально-экономического статуса, как показатель значимости человека обернется его созидательно-творческим саном чести, то тогда он, как светящийся дар благородности, добром возвеличит каждую личность величия огнём. Именно это свяжет людей меж собой и социальной теплотой, и их взаимною нуждой, так как фонд является коллективной страны душой.
Они опять дико рассмеялись над её словами, но один чертяка, стучащий булавой, опять громогласно молвил под молотковый судейский бой:
– Давайте, всё-таки её казнить не будем, страшновато. Надо сделать так чтоб обошла нас божья хула. сделаем так, чтобы она сама порешила себя, ведь светится как звезда.
Со своими понятиями, кроме дороги на эшафот судьба ей и так нечего не пошлет, и этой заботе должен быть посвящен наш подход. Она не понимает, что жажду личной наживы не убить никогда и с этими понятиями она всегда будет одна на дороге с нашим кольтом нужды у виска. Все за это проголосовали единогласно, но как осуществлять это пока не знали, и думать опять стали, будто зла хозяина волю ждали.
– Боже, я их кару не приму! – кричала она в высоту. – Их дорога с карой на мой эшафот! Только перед диктатурой созидания, как любви я голову сама сложу и с этим к космическому разуму приобщиться хочу.
– Все в этом мире, от любви до ненависти, относительно. За одно и то же людей и сейчас могут казнить или возвысить. Азм, есмь, и в этом суть, и судьи здесь сегодня мы.
Она попыталась вырвалась из их окружения, схватила гитару и с возгласом:
– Такая жизнь, это ложь. Тяга к красоте была, есть и будет основным критерием правды человечества. – И, по голове, по голове, гитарой одного, другого. Слышит вопли:
– Боже, это не баба, дьявол в юбке. Они что, философы, все такие?
– Да какой она философ? Утопист. Кончай ее, к бесу! – слышались возгласы от других. – А лучше камень на грудь и в омут, на дно родное, в страну «Утопию». Там средь утопических миров и утопистов ей и место.
Кто-то подскочил к ней, и она не поняла, то ли плюнул, то ли плеснул чем-то в лицо. Только все потемнело в глазах у нее.
– Я ослепла, – воскликнула она.
– Ура! – донеслись до нее возгласы. – Мы сделали пусто-пусто. Слепой философ, как явление слепой толпы. Слепой поводырь слепых с дорогой в пропасть. Хорошо-то как! Мать человеческая! Красота чертовская, умри непорочной!
Она встала на колени и, воздав к небу руки, опять взмолилась:
– Освободи меня, Господи, от темных сил. Очнись, страна. Очнись планета. Ни зги кругом. Подсвети мне сию жизнь. Не вижу я своей дороги, но, может, её разглядят другие.
Тут перед ней из тьмы, с выси, конь явился и встал на дыбы. На нем седок с копьем и щитом, на бой готовый, как Дон Кихот Сервантеса былой. Стал тоже утверждать истины добра и чести, без связи с действительностью в которой жила страна. Её Дульсинеей своей стал называть и всем остальным угрожать, если они решат её наказать.
– О, странный витязь «чудо творения», куда ты лезешь без познания моральной чести и влияния на мировое осознание? – Расслышал он голос в свою честь. – Нельзя, секретов сотворения мира не поняв, всё силою копья своим решать. Оно не Бога «добросилы», твоё копьё беды причина, иначе бы тебя всегда короной не венчали, боль дела. Явление тут твоё, лишь еще больше приумножит её зло.
Он, поправив свой шлем, по-своему ответ держал, но вторила своё дебилов тьма, страхом коварства коля глаза. Твердили, неспроста, что чистыми руками власть сохранить нельзя и их присутствие на троне, всегда грехов лишь череда.
Он отвечал им, что святой она будет только тогда, когда, будет зависеть, от сотворенного ею добра, а не страха зла. Однако если вдруг война, задницей вытопчет разум, то это будет ваша беда. Власть без теории чести добра, единством с народом страдает всегда.
Тут она, обрадовавшись его логике мысли продолжила:
– Мой Дон Кихот мечты вас покарает, да и история лишь стоном обвенчает.
В подтверждение всадник, Дульсинеей мечты её назвав, копьем всех грозно попугал.
– Не много ли она на себя берет, – вновь ранее произнесенное изречение опять услышала она. – Пока у ней ума, рыцарь, как и у тебя, да ещё теперь и слепа. – Стали посылать угрозы и ему. – Ты тоже ослепнешь рыцарь печального конца, если на гроши злата у нас не наберешь ума. Её мысли, как и твои, к жизни не пришьешь, не жди. Пусть платок беды готовит глаза протирать свои.
– Ну, это как смотреть, – отвечал он им. – Великие умы свое пока здесь не сказали, хотя и отвергать не стали и, по-видимому, сами не знают и всё в раздумьях прозябают. Вы тоже здесь в той же печали, прозренья ждете, меня не ждали? Так что, кто нынче плакать будет, пусть бог ответ даст, и по грехам не забудет воздать. Она прозреет, и святой для вас станет. Молитесь, грешники, молитесь, а то ведь сами прослезитесь!
Тут сам стал молиться, и она, от его молитвы снова видеть начала.
Первым, что увидела – были слезы на иконах. Они потекли, но рассудок собравшихся этой яви был пока непонятен и нем. И увиделось ей, что, прорвавшись светлым кличем, глас ее, видимо, дошел до небес. Тут как тут, будто иронией судьбы, с всемогущего повеления высших сил, спустились к ней в образах потусторонних вселенных пришельцев Божьи посланцы – милейшие ангелы. Как крест несут копье Лонгина, для явления непобедимой воли рыцаря её и не страшна была любая кручина. Свечу ей присветили, Дон Кихоту копьё заменили и его благословили. Спросили, не увлеклась ли она в своих стараниях? Не взяла ли греха на душу, чтобы каяться не пришлось. Объяснить попросили, какой мыслью дальше путь освещать желает? Чтобы благословение Божье и ей дать, с Вселенной разума согласие не потерять и их не прогневить, попросили деяния свои разъяснить. Решили слушать её, чтобы одобрить и любовью людской одарить. Она разъяснила и явившиеся сказали, что содействовать будут так, как божьей воли будет сказ.
Однако трон божьей святости был пока занят подменой на судейских чертят, и саван святости халаты прикрывали чертям шерсть с рогами. Так они виделись благими, а не чертями гробовыми.
Её ещё продолжали терпеливо и без любопытства слушать, но явившись из тьмы, чертяка с булавой уже громогласно опять молвил под молотковый судейский бой:
– Да эти убеждения её крест, а для нас они опасней атомных бед. Надобно все-таки крест её понятий поставить на голгофе Пармазории и на нем распять. Ей, какую либо, власть, даже данную Богом нельзя давать. Мы властители мира сего и нас сменить ей не дано.
Он подошел и сорвав с её груди крест, бросил на землю и стал топтать. Однако тут же схватился за сердце будто его схватила какая-то кондрашка упал, потом дергаться в судорогах стал. Его подхватили и стали спасать.
Тут, в очередной раз задумались чертяки, как ей казнь то сотворить, чтобы она не могла их самих на колы посадить или в угли превратить. Казнить, не казнить, теперь ещё и странный рыцарь копьем стучит, и костер разводить не велит. Стали наперебой ей твердить:
– Хватит нам сознание грузить. Фантазиями мозги не надо полоскать и наговоры сказочные за истину выдавать. Ни с Богом, ни с чертом речь твою не связать.
– Я же говорю, что, если истина – это Бог, то она меня посещала, и так всё объясняла, но больше, наверное, сама думала, и страдала.
– Ну значит с пшиком в любовь играла, – смеясь банда отвечала и коварство обдумывать дальше стала. Суд от них, злом тех судей, грозил ей яростью своей, и рыцарь – Дон Кихот на них решил кару спустить от зла ветрил.
Стал рушить ветрила, божьим копьем Лонгина, что от горечи зла, сразу сложились в проклятья костры. Однако вдруг погасли, и черти ушли. Рыцарь печального образа духом воспрянул, и слушать всех себя заставил. Все, как с испугу, присмирели.
Президент её страны - злодей тут тоже ему уже подчинился, увидев какая у его копья сила, послушника образ принял и в покорность ему корону свою власти снял.
Рыцарь тут же объявил, что он из империи зла Пармазории с божьей волей империю Любви сотворит, как пророчила спасенная им Дульсинея, боровшаяся с империей зла – и показал на неё. Магическим копьем, как стрелой мечты, пронзил книгу её по переплету и поднял флагом над собой. От этого мысли в ней ожили и вмиг свершилось всё, что архитектурой будущего видело сознание её. На стоящем во тьме экране вдруг появились кадры новой жизни.
Собравшиеся злыдни, из тьмы своего суда стали осторожно вновь задавать им вопросы свои, для просветвления своего ума:
– Я не верю, что вы социально-правовое общество смогли бы создать. Как же вы дракона наживы сумеете на цепь заковать? – Первой задала вопрос одна из них, явившаяся из тьмы некая ворона, превратившись в даму. Тут осуждаемая увидела, что эта дама очень напоминает американскую журналистку, что в своё время подарила ей эмблему Слезы дракона, на фоне герба её страны. Она олицетворяла гибель планового пути, с партией наивной мечты, где все в стране были равны.
И услышала, от названной Дульсинеи ответ:
– Я, с волей рыцаря мечты спасаю мир от частного грабежа. Слеза в эмблеме моей страны, станет символом плача мира, и вашего конца. Да, я мечтаю о власти, но не её короне, силе и наживе, а об возможности сотворения общества чести, с диктатурой любви, проросшей из «общины чувств» и отношений. Они должны будут построенных на свободе согласованного контракта, утверждающего полную статусную ответственность и значимость. – объясняла, как обычно она. – Вы же в стремление к равенству обвиняли нас, а сами бредите обезличенной равенством демократии, которой в природе нет, но денежный диктат чтите и неравенство имущественное ею создаете. Это утопия здравого ума, где вся власть не в чести и душе, а наживе денег отдана, не связанной явлением добра.
Тут рыцарь печального образа, подтверждая её слова, заявив, что он магическим божьим копьем, как стрелой звездной воли, в этой стране зла уже создал её королевство мечты, как описала в книге она. Стал показывать на экран где люди рассказывали и показывали о том, как они живут в этой стране.
– Полюбуйтесь, на основе явления архитектуры её мысли здесь создано совершенно новое явления бытия. Потому, на магической силе моего копья, светится её книга, как желанная звезда.
– Мы начали строить своё королевство, – говорил господин с экрана, – с формирования народных банков планово-энергетической валюты и жизнь раем стала. Ею оценили всё народное достояние, начиная с определения стоимости слова, по разработанной ей же методике эталонной стоимости, будто бы от Бога. Она развивается параллельно банков рыночной валюты, потому санкции против нас только дали силы. Мы это право идущее от зла развенчали и с правом силы от добра обвенчали. Право организации юридического лица не гражданам запретили, а гражданство только по достижению определенной значимости давали и при снижении этой нормативной значимости его лишали, и в резервации отправляли.
Также возродили линию Общественных Союзов, объединяющих все социальные некоммерческие структуры для защиты граждан и контроля по договорам управленческих и коммерческих структур. Их деятельность организовали на развитии эффективности и взаимодействии социальных и рыночных фондов.
По вкладу в них же идет и формирование персонализированных статусов значимости каждого гражданина, и их правовые отношения, как и дополнительное стимулирование.
В соответствии с социальным статусом каждый гражданин у нас получает определенные им свободы и различные услуги, и даже голосовую значимость на выборах, собраниях и судах, как и статусную ответственность, с регулируемым влиянием на окружение.
– Неужто этот механизм вы пытаетесь утвердить и развить здесь и сейчас? – опять задала вопрос американская журналистка и тут уж рыцарь возмутился:
– Ой, неужто не понятно?! Разъясняю, так и быть, что и как, для особо недогадливых.
Американка оскорбилась, но промолчала, а рыцарь принялся опять сначала всё разъяснять:
– Каждый гражданин у нас имеет карточку социального потребления и по ней удовлетворяет свои потребности по плановым нормам и таким же ценам или даже бесплатно, в объемах, соответствующих статусу каждого гражданина. Так будет и у вас, если что под заказ.
Кроме того, так и останутся действовать финансовые карточки рыночной валюты, получения по ним оптимизированного рыночного дохода, поставленного в зависимость от социально-правовых статусов работников, формирующихся социальными фондами фондообразующих предприятий.
Таким образом, матрица общества с имущественным стимулированием смещается на правовую матрицу.
Тут, от такого утверждения, американку совсем бросило в дрожь негодования. Она поняла, что эта матрица жизни мира – новый дракон, который может капитализм проглотить и слезой его конца уже быть. На её глаза от этого запросилась своя слеза, а по её сознанию продолжали стучать, уже от Дульсинеи – коммунарки, слова, как журчащая вода:
– Народное достояние должно давать социально–финансовую значимость каждому гражданину, а с этим и права на управление его представителей в режиме пользования и управления этим достоянием. Для этого требуется воспроизводство и потребление этого права, начиная от предприятия. Таковыми, опять –, утверждала она, – должны быть фондообразующие предприятия с социальными счетами, на которых должны формироваться значимость каждой личности, и тем самым социальный статус каждого с правом на пользования и управления во времени и пространстве.
На основе этого подхода мы осуществим хозрасчетную отчетность по себестоимости на всех этапах производства, начиная от отдельного участка и бригадного объединения. В качестве оценки стоимости изделий возьмем оценку в плановой энергетической валюте, рассчитанной по эталону стоимости. Такая оценка в плановых отношениях не будет подвержена инфляции, так как исключит накрутку прибыли на средства производства и живой труд, что уже явится исключением эксплуатации. За эталон стоимости возьмем создание народного научно творческого слова, так как все начиналось со слова, и с подходом его оценки оценим все прочее народное, что считалось бесценным всегда.
Далее она повторяла свои аргументы из книги, которую своим магическим копьём Дон Кихот, оживил и будто с неба чудесами дел явил.
Таким же образом – продолжала она, не обращая на изумленные лица вокруг себя, – мы будем формировать мир общественного выражение любви, где народные дружины и их союзы должны будут, на основе договоров с властью, превратится в международные советы, с народным контролем исполнения всех доведенных нормативов и утвержденных заданий правительствам и прочим исполнителям.
– Ни хрена себе конструктор улучшения мирового бытия, оборзела совсем голь перекатная, – Молвила себе американка в уме, – ведь безграмотна вообще, а лезет утверждать, что слепота не должна знать.
Дульсинея – коммунарка, будто услышав её внутренний протест, продолжала как в ответ:
– Мы уровняем стоимость заграничных товаров по цене с отечественными, посредством оптимизирующих цены акцизов, чтобы конкуренция товаров, равных, но значимости, была только по качеству. Разные страны имеют разные природные условия, разные логистические размеры и разное социальное развитие, с влиянием на цены, поэтому акцизы необходимость устранения неравенства в ценообразовании при продаже. Любая справедливость начинается с формирования цен. Так мы вытесним чужие товары для инвестиций в развитие своих и заполнения рынка потребностей ими.
– Ха-ха, а налоговые пошлины зачем вам тогда?
– Те взымаются до продажи и цены выравнивать не могут, а эти во время продаж и такой подход более будет эффективным. Мы и нормативы прибыли введем от соотношения работников в основной и не производственной сфере, а заработную плату с учетом расширенного социального развития общества. Это значит, чтобы мужчина мог прокормить себя, двоих детей и квартиру заказать, только после этого с него можно налог за бездетность брать. За нарушение нормативов таковых введем жёсткий налог, чтобы цены были оптимизированы и не поднимали народный переполох.
– Во всем мире имеется налог на сверхприбыль и ваши нормативы на прибыль пустой блеф, - возмущенно выкрикнула опять американка.
– Нет это ваш налог на сверхприбыль блеф не эффективной борьбы с повышением цен и инфляцией, так как прибыль нужна всем и государству, и частнику. Мы же содержание государства введем в себестоимость продукции, а вместо показателя валовой наживы введем показатель социального развития, в фондах фондообразующих предприятий. Все расчеты нормативной прибыли направим на дополнительное стимулирование труда, по статусной значимости, особо из образованных фондов руководителей на всех уровнях начиная от мастера. Это повысит их авторитет и влияние в коллективах, а значит укрепим власть, контролем же исполнения статусной значимости, усилим их правовую и материальную ответственность. Для полного контроля в этом подходе введем единую подчиненность бухгалтеров государству и через них или подобную интеллектуальную структуру, будем проводит экономическую политику.
Уже, исходя из этого, через спрос и предложение сформируем рыночную стоимость и прибыль продукции, как и курс рыночной валюты к плановой на каждом предприятие.
Практически таким образом, мы деятельность коммерческих банков, и развитие рыночного товарооборота поставим во взаимозависимости с плановыми отношениями, на взаимозависимой структуре собственности. Возникнут условия, где народ вместо условий собственности получил в основном только право управления и пользования с правом полной ответственности своей социальной значимостью на социальных фондах коллективов. Это, при необходимости, допустим и полную коллективную ответственность. Очень может возмутить такое уголовников, бандитов и воров, так как право управления и пользования ни украсть, ни ограбить будет нельзя. Исчезнет их жизни среда, инфляция плановой валюты, и бессмысленное излишнее имущественное потребление, как фактора значимости, ибо значимостью станет не стремление к роскоши, а к созиданию.
Вот тут–то, после всего услышанного, американка в конец расстроилась и решила натравить уголовников на Дон Кихота и его названную – коммунарку – Дульсинею.
– Ох уж этот лохматый колобок мечты, что вертится, как уж на сковороде, – со злобой прошипела американка себе, - головой вертит к некой чудо стране. От всех кар, зараза, убежать сумела и даже кашу своей мечты замешала в дело. Однако от меня не уйдет её беда никуда и не соскочит с копья, моё копье мести везде найдет, тем более есть те, которые готовы уничтожить и её с потрохами вообще. Все, что эти чудаки здесь на экране показали и будто чести страну являли, нужно уничтожить до травы, чтобы о их Пармозории никто не знал и о подобном мечтать перестал. – Всей своей свите о решение своем сообщила, а уголовников попросила, чтобы Копья Лонгина, они рыцаря прежде лишили, так как в нем сила непобедимая была.
После того как копьем подло подменили Пармазорию с лица земли снесли, чтоб мир не видел идеальной страны. Так как у неё только один защитник был – рыцарь мечты, но потеряв его, исчез небесный страх копья и божья сила рыцаря добра. С радостью считать стали, что похищение копья лишит защитной силы Пармазории навсегда.
Книгу с копья рыцаря сняли и зарыли, тем самым маленькую страну силы лишили. После того как Пармазорию с землей сравняли, то поминок устраивать по этой беде не стали, а на разрушении даже карманы свои набивать стали.
Дон Кихот не понял, что случилось. Тут в её сне вновь раздался каркающий вороний глас, будто американка вновь в ворону превратилась и прокричала:
– Куда этих чудаков несёт? Материальные блага ничем заменить нельзя, и право в форму любви не превратить никогда. Он и она, видно, пыльный мешок уронили на себя. В результате погибла страна, кровь протекла и кому срывать голову, непонятно пока.
Попутчица Дон Кихота, не обращая внимания на голос из темноты и гибель страны, призвала остатки здравого ума к единению, чтобы дать отпор безумному добра уничтожению:
– Все блага мира люди создают только в отношениях между собой, и деньги лишь посредник в этом процессе, отражающие энергетическую величину монетезированного прошлого труда и капитализированную энергию природы.
Трагедия мира в том, что характер отношений людей определяют равная мораль с правом страха и только наличие денег дает возможность влияния на окружающие условия морали и права. Избежать этой трагичности можно, только столкнув с пьедестала равное обезличенное право для всех, разрешив ему стать персонализированным и разновеликим по силе прав и свобод в зависимости от сотворения каждым добра, как проявления любви, в надежде на взаимность от общества.
Если конкуренция за проявление друг другу добра и блага, когда-нибудь, сможет выразиться в созидательном сане, как общественной значимости отдельной личности, то этот сан, а не деньги, по праву станет самодостаточным показателем не девальвирующей свободы созидательной жизни. Давайте, несмотря ни на что, продолжим делать благо своё.
– Какая ерунда, это уже бессмысленная панихида по умершему дракону что подарила я, – опять каркала, как карга, скрывающаяся ворона, что корреспонденткой уже не была. – Государство развлечений есть цель и смысл жизни земли, и развлечения искоренить нельзя, с украденным счастьем не выживет страна. Государство чести убьет себя, потому как в любом государстве правитель – мошенник всегда, власть честно не дается никогда и после утверждения все оправдывается победой. Раз страна чести противостоять не смогла значит ваша идея глупа. Посмотрите в зеркало на себя и убедитесь, что я права
Тут возмутился Рыцарь Печального Образа ища свое копье. Стал проклинать себя, каяться и просить прошения у Бога за свою невнимательность. Покаявшись стал простить его помочь ему вернуть копьё рыцарской чести. Не успел он закончить покаяние как снова в руках почувствовал своё прежнее копьё прилетевшее, как небесная Бога стрела. Поблагодарив Бога, он воскликнул:
– О, принцесса, ты моя мечта, и, хотя ты, как призрак господина Ильича, я тебя буду спасать всегда. Бог вернул мне копьё чести и победы, и я сделаю всё, чтобы твоя мечта достоянием всего мира была. Я, если и не понимаю всего до конца, но считаю, что ты права, ведь государство любви и чести – это моя душа и мы снова позовем в него мирян нашего бытия.
В это мгновение вновь ворона стала кружить над ними. Покружив, уселась рядом, и, крутя крылом у своей головы, прокричала:
– Ты не умнеешь, рыцарь, пойми, мельницы жизни разотрут тебя, как в Сервантеса времена. Я снова в пепел превращу ваши усилия и дела.
Рыцарь печального образа махнул копьем, сраженная им ворона тут же упала и куда-то совсем пропала.
– Жалко ворона, – промолвила спасенная им подруга его мечты.
– Нет, не жалко, каркала глупости зла и мне стало ясно, это не настоящая ворона, а сама американская журналистка твоя, что эмблему слезы дракона для гибели твоей создала. Ведь она и её братва твою Пармазорию с лица земли снесла.
Тут вороньё налетело на него со всех сторон, но нарвались на копьё и расселись кругом, превратившись вроде как в обманутый народ. Они кричали о демократии и полной свободе в любви. Он, увидев такое воронье, превращенное в одурманенный свободой любви народ, отвечал:
– В моей жизни святое – не свобода любви, а выражения внутренней красоты своих способностей, возможности не быть похожим на всех. Благополучие каждого – тоже дар любви, только значимость её больше должна быть народной чем частной. Моя Дульсинея тоже меня ждала, но равенство, как демократию чувств тоже не понимала никогда.
Он протер глаза, будто утер слезу и продолжил:
– Красота в душе, в небе и на земле. Красота вокруг, и для человека в ней мир – рай, и любовь. Ибо приходит человек на эту землю, чтобы любить и быть любимым, за диктатуру созидания красоты в нави, яви и прави.
Тут его новая Дульсинея подошла к нему и пожав ему руку на плечо сказала:
– Я с тобой, я готова быть твоей душой и тебе такой же любви желаю. Мой мир, такой же наполнен любви красотой, посмотри на него, по-моему. Сделай так, чтобы я сотворила вновь весь мир по задумке своей.
Дон Кихот по крестился и стал читать молитву, обращаясь к Богу. В этой молитве он просил дать ей новую возможность сотворить то, о чем мечтала она.
Перевоплотившийся вороньё, в какой-то темный люд, в раздумьях запотел, но слушать его дальше не захотел. Переглядываясь, злобно посматривали собравшиеся на них с высоты, как на чудо их игры, свалившееся с неба вражды. Наконец его молитвам дико возмущаться стали:
– Ну, полно, полно убеждать нас, что дела ваши благи и желаете добра тоски, ведь опять обманете, как прошлый раз и некому пока отдать приказ, вытащить из дамы слезы алмаз, что со страху проглотила, а не как надо меж нами поделила. – Промолвила некая дама, что, похоже, от американки выступать стала. – Явить этой пора мадам за прошлый обман, наконец, полный капкан, как божий дыбы дар – эшафот.
– Ишь, чего захотели, – возмутился рыцарь – её спаситель. – Для мира творца, она покорила уже небеса, и Бог поддержит её дела и кара не её беда. Ваша ненависть делает её небесной красой, а казнь сделает её не бедой, а космическому разуму сестрой и погубите вы себя в борьбе с её судьбой.
Возмущение агрессивной части народа, настроенного против неё и его, всё равно росло, будто чья-то невидимая рука дурманила сознание его, возвышая собственность и наживу, как смысл всего.
– Стой, погоди, тут плетень. – молвила мысленно она себе, стараясь отключится от навязанного массам мнения. – Тут карты, кажется, ложатся не так, как я желаю себе. Она опять тщетно пыталась объяснить всем, что и почему, но поняла, что убитому обманом сознание народа, ничего объяснить нельзя. Её не слушали, а она звала в перед, за идеалы свои. Толпа, подстегиваемая провокаторами, по–прежнему, стараясь опорочить за призывы её, скандировала:
«Это бред! Огню её предать, огню!»
И шла она, заплёвываемая и забрасываемая камнями, с идеей, ведущей её к восхождению на карающий эшафот её мечты.
Увидев это, Дон Кихот хотел броситься на толпу, ведущую её на эшафот, но решил кровь не пускать, а опять помолится и призвать Бога к спасению.
– Боже, Боже, ты же хотел помочь! – восклицал он, видя бессмысленность в желании что-то доказать, и после всё же бросится на толпу с копьем если она останется немой или бичующей толпой. Бог, похоже, остановил и сообщил:
– Я обязательно помогу, но её раскаяния жду, – услышал он глас по ветру.
– В чем раскаяние просишь?
– Веру трех звезд она забыла – ЛЮБВИ, НАДЕЖДЫ И ТЕРПЕНЬЯ, как семьи. Если бы приход этой веры в церкви службу создала, может быть, неудачи не знала тогда,
Тут вроде и святые заговорили те, что рядом с Богом были:
– Ну и дел натворила ты, мать. С Богом речь, и дела твои трудно связать. Какому богу ты поклонение хочешь отдать, пока трудно понять – В сожаление почти хором твердили они.
– Меня истина единой веры посещала, и больше о звезде вере семьи шептала. Думала, как единоверием всех обвенчать и традиционное поклонение не убивать.
– Даже если это так, в святость трудно посвящать, хоть, как и благо, и добро мутишь, но в храм божьей милости пропуск только тогда сможешь получить, если страсти свои убьешь и про материнство забудешь. Богу нужна ты душою вся, на другую любовь себя делить не должна – Промолвил кто-то из свиты святой, крутя нимб над головой. – Иначе мы тебя лишим языка, и ты замолкнешь на века, хоть и при Боге оставим тебя.
Пойми, любовь как божья служба – это ещё и духовная дружба. Отличие дружбы от отношений любви в том, что она не обязательно романтична, не требует для себя феномена идеализации объекта и не претендует на собственность отношений, хотя, как и любовь требует общности души и совпадения интересов семьи. Более всего, только дружбой, как радостью, человек готов делиться. Она зачастую становится самой стойкой причиной глубокого очарования, с мертвой страстью, как хваткой в силу чего она имеет свою социальную и духовную ценность.
Это требование, как жертвы прозвучал ей как приговор, и она заявила:
– Я этого не приму! Это дорога на эшафот святости мечты, не дает мне права своё мнение закопать. Небосвод мне другое шлёт!
Ей стало ясно: страсти и материнство она в себе тоже убить не могла. Жизнь без этого смысл теряла и Богу полностью себя отдать не могла, да и умирать считала рано пока. Жизнь ради Бога, не ища его в себе, теряла для неё смысл вообще и только пока помощи за добро ждала, потому закричала в ответ «Нет!»
– Боже праведный, как Творец, уверуй, – твердил, как мантру небу, Дон Кихот на её возглас «Нет!», стуча для страха копьем. – Я мессия её и не дам через колено ломать её. Прикованная к голгофе она уже ожидала лишь ритуального танца казни себя.
Увидев, как к месту казни собрались уже не только её подкупленные враги, но и сторонники, он продолжал молвить уже обращаясь к ним:
. – Разве её дела – это не путь к божественному обществу с отмиранием бюрократических структур, бюрократических форм распределения доходов, бюрократического управления, а значит, и бюрократического государства со всеми проказами зла и насилия, где война козырная карта всегда. Разве неясно, Господи, что муки человеческие в этой темной силе – иезуитской форме наживе, через отчуждение труда потому нужна другая форма формирования социального добра.
Она же предложила всем социальное развитие не через налоги и поборы, а через народные фонды социального развития и предприятия, их формирующие.
Прибывший народ, что митинговал за неё, взволновался. Некоторые активисты её спасения тоже кричать и разъяснений себе требовать стали:
– Если она исключает государственное насилие, заменяя его на влияние любви и чести, то это же мир свободы и добра, веропослушный божественный мир, то мы все «за». Однако собственность свята, – кричала, как с неба свалившаяся толпа. – Воистину Царство Божие без разделения на бедных и богатых, как людей, так и стран, а только созидание мира и жизни красоты, как всеобщей мечты, то не кары, а содействия нужны труды. Боже, помоги ей, иначе придем мы к апокалипсису жизни и ума, чтоб сила мысли всегда была права.
– Да, да, – отвечала уже за него она. – Ведь если мы не исключим власти насилие, то действительно можем прийти к страшной войне, где погибнем все. Пусть вас послушают и поразмышляют темных сил господа, что на эшафот меня привели сюда. Святые посланцы Иеговы пусть слушают меня, я вновь им объясню и на примитивном уровне, чтобы поняли все. Я веру не отрицаю, а к объединению вер призываю. Земля – тоже Божье творение, и право на её пользование должно даваться по созидательной значимости и душевному совершенству, с преклонением сотворению красе, а не по товарной значимости и силе в стране. Она, как суть человеческой жизни и существования, с правом на жизнь и пользование не только землей, но и управления её судьбой быть должна.
Земля, став частным товаром на всегда, как осиновый кол раздора, будет забита в отношения между людьми и странами как порождение зла. Война за её передел будет бесконечной. И, даже тогда, когда останется на ней один хозяин, его будут стремиться заменить, ибо крупный владелец всегда паразитический посредник между жизнью – выражению себя и наживой.
Власть государства, всего лишь доверенная народом функция распоряжения, где право на власть это выборы, а Вето перевыборы, но должны быть и другие формы влияния. Они должны определятся созидательной значимости каждой личности. Вопрос только в том, как оценить социальное добро, согласовать с традиционными ценностями?
– Так-то оно так, дочь неба мечты, только земля дана всем людям одновременно и каждому в отдельности для пользования владения и распоряжения, как телом своим. Это без раздельной капитализации и финансовой взаимозависимости пользования и владения, как говоришь ты, с учетом и ценности земли в единой вере для созидания души, как не греши не создали умы. Не создали также ни единой эталонной цены, ни воспроизводства единого нормативного права на пользование бразды, да похоже уже не получится, не жди. Только вот и единой веры, и единого языка нет пока, и ты зря заварила свою кашу не земного ума, – отвечали будто небеса.
Тут огонь казни под ней разгорелся, рыцарь попросил сторонников её спасать, но люд стоял в нерешительности. Тогда он с стал цветы людей собирать, что несли, кто на упокой, кто на спасение и огонь ими засыпать, а она запела песню. «Мой девиз всего три слова: диктатура только Бога, если истина есть Бог, значит он должен помочь…»
Собравшиеся вокруг её народ недоумевал. Слышались восклицания:
: – Что же ты сделал, рыцарь? Не жалко цветы?
– Цветы, как смыслы и желания, делают человека сильным – пусть сгорят, но её защитят, – отвечал он на их вопросы, и уже цинично и однозначно добавил:
– К прозренью мира она стремилась и воспеть суть мира созидания явилась, но не получается. Божьего единства нет среди вер и языков, и новой Вавилонской выси боится сознанья богов. Вот и казнить допускает мечту. Видимо, мученики ему в женском лице нужны, чтобы мир к сознанию женской веры семьи-любви привести. И костер ваш – это эшафот её мечты.
– О, рыцарь, ну не возмущайся, – прервала сквозь огонь его она. – Огонь считай – это пламя моей души, как истории мечты и участи моей судьбы, как Христа на кресте зла. Все это божье явление, как рок разума вселенной для смерти, ради жизни. Это преследовало всегда утопистов и мыслителей всех времен и народов, да и в твоей судьбе спутником я была, лишь как продолжение тебя.
Люд не слышат наших голосов и уже от недоверия не видят ликов без зла – и эта общая беда, а потому жертва нужна. Я вознесусь, и оттуда святая кара настигнет каждого, кто будет пытаться узаконить глупого царя без единой веры, и, может, ты станешь царем мира чести и добра.
Высказавшись ему, обратилась к собравшемуся народу:
– Люди, молитесь огню моему, может быть, услышите желанный глас и прозреете. Я, когда сама ему молюсь, то голос первого коммуниста слышу:
«Коммунизм – это советская власть плюс электрификация всей страны». – Глупость этого изречения я математически доказала. Если социализм признаем плюсом, электрификацию тоже, то два плюса отталкиваются, и мы получаем бесконечность. Бесконечность, как бессмысленность, не может быть целью, к которой можно вести народ. Формула не точна, а мы пошли и обманув вас увели за собой полмира. Великие понадеялись, что страна будет жить дольше, чем Парижская коммуна, и за это время найдутся умы прозреть истину будущего. Увы, создана была только изжога ума. Формула нового будущего – социализм плюс правовое стимулирование за созидательное добро – Рай.
Виделось все это ей во сне, как будто сквозь туман. Она по божьей просьбе стала каяться в том, что единую религию создать не смогла и только в защиту одного рыцаря нашла. Туг ей почудилось, что дорога на эшафот, по которой её вели, вновь полностью покрылась цветами. Над площадью и лобным местом стали летать ангелы.
Она, прикованная к кресту на лобном месте, стояла на груде её книг, проросших горящими цветами. Выходило, что эти её мысли-цветы на этом месте казнили её саму. С неба стали тоже сыпаться цветы, но превращались в пылающие денежные ассигнации старого мира, на груде обломков орудий человеческого насилия. Она, прикованная цепями, не чувствовала ни пожирающего её огня, ни гула толпы, ни своего раздирающего душу крика:
«Сатана, изыдь из народа. Очнись, род человеческий, и покайся, во тьме злобного греха живешь, и сожалеть, и оплакивать будешь свои деяния. Верь мне и уверуй в мою мечту. Пусть разродится этот мир не в муках, а в радости, и знаю, знаю наперед, я, люди, еще нужна вам буду, и очень. Не раз вы еще аукните меня, и откликнется эта казнь казнью совести вашей, именем нашей мечты».
Ее будто молитвенные крики и стоны сливались с гулом и дымом. Потом вдруг, все затихло, сумрачное небо озарилось светом и стало вдруг от чистоты прозрачно-голубым и звенящим. Лазурь воздуха засветилась музыкой. Мелодия, с колокольным переливом призывающая к любви и жизни, в обликах рыдающих фей, заполнила собой все вокруг огня, и её мутнеющее от боли сознание.
Белый-белый пушистый снег, будто белые розы, под эту музыку плавно вальсируя и кружась, стал сыпаться с неба. Сквозь поглощающий её огонь чудилось ей, как она протягивает навстречу падающему снегу руки. Снежинки, коснувшись тела, снова превращаясь в белые розы, утоляя её боль. Вот уже блаженное наслаждение охватывает ее. Жгучие языки пламени, тоже стали застывать от прикосновения белых роз, а помост казни лобного пространства, как переполненная чаша страдания, засыпаться фантастическими цветами, утопая в них. Из этой сказочной груды, как волной света, звездными руками вознесся победоносный щит виктории добра, и на нем она. Феи подхватывают её и с возгласом «Не погибай, сестра!» понесли ввысь, оставляя после себя только белую музыку роз. Будто не было никакого зла и негодования, а сама любовь по зову богов спустилась с неба и, расплескавшись белыми розами, как стон, поднялась снова в небеса, слегка коснувшись изуродованного человеческого сознания озаряющей лаской и болью прощения. С небес доносился её глас:
«Я оставляю вам свою мечту, к образу о котором веками шли великие мира умы!»
Рыцарь Печального образа собрал все насыпанные с неба цветы и те, что на площади, проросли сквозь брусчатку и асфальт, где проводили её на эшафот. Эти цветы раздал людям и, усевшись рядом с крестом, закричал:
– О, Боже, она же моя душа и будущее земли … верни, её, верни!
Тут же с небес донесся глас:
– Она и наша теперь душа!
– Неужто убедила, наконец, всех богов она, что им нужна?
Несгоревшие цветы на лобном месте под её ногами стали вдруг прорастать новыми цветами и, превратившись в шарики с горящими в них звездочками, поднялись в небо. Рыцарь печального образа снял с эшафота крест, погрузил на своего коня и медленно поскакал в туман созвездия трех звезд. На бывшем лобном месте, вместо креста явилась лампада счастья и чести, призывая к звездному созидательному будущему. Звезды в шариках, как свечение человеческих душ, поднимались в небо мечты. Только они и стали украшением и свидетелями её коронации богом на престол контрольной власти над Землёй. С куполов в недалече стоящем храме раздался колокольный звон, от которого она проснулась, освобождаясь от лабиринта своих сновидений.
*****
*****
Слеза дракона. Гл. 2-я. Сонные видения
© Copyright: Девера, 2023
Свидетельство о публикации №223060801285
Свидетельство о публикации №223060801285
Рецензии