Под сенью июньской листвы

Хорошо укрыться от зноя в тени раскидистой черёмухи или под покровом ветвей старушки-яблони. Разгорячённый ленивый ветер шепчет о грядущей грозе, должной с треском разорвать тишину спустившейся на землю засухи. Но то, кажется, совсем в далёком, неведомо за какими горами и лесами скрывающемся будущем. Сейчас же, в самом что ни есть настоящем, - обжигающий горло песок, обжигающий глаза свет, обжигающие кожу воздушные потоки. Кажется, словно солнцу надоело наблюдать за мелочной, грешной жизнью людской, и решило оно теперь уничтожить всех неугодных, дабы потом зародить что-то новое, лучшее. Более человечное.

«На юге края ожидается аномальная жара +42 градуса по Цельсию. Просьба соблюдать меры предосторожности. В городе М. в связи с безветренной погодой объявляется режим чёрного неба, зарегистрировано превышение гигиенических нормативов максимальных разовых концентраций по взвешенным веществам в 2,8 раз…» - вещает старое радио. И как им там, в городе М., живётся? Лето же…. А у нас – красота! Девственная природа. Только комары заедают.

На молодую изумрудную травку, скрывшуюся от палящего светила в тени разросшейся рябины, прокрадываются сквозь прорехи в раскидистой кроне солнечные зайчики. Они весело скачут по закрученным корням, стволу, по раскрытому альбому, карандашам, по бледным босым ногам и тонким кистям, измазанным графитом. Большая мохнатая гусеница неспешно поедает нежный побег.

- И не стыдно тебе? – должно быть, спрашивает её на своём, животном, языке чивкающая синица, - он так молод, всё у него впереди! Это мог быть небесный василёк или солнечный одуванчик! А ты…

- Крапива это. И всё тут, – ответит с напущенной деловитостью гусеница, - кыш отсюда! Расчирикалась…

Синица жёлтым вьюнком спорхнёт с ветви и унесётся ввысь, к безоблачной синеве. А под старой рябиной всё также будут прыгать огненные зайчики, щипая юного художника за нос. Недовольно фыркнув, он, наконец, поднимется с изумрудного ковра, отбрасывая полуденную дремоту.

Чёрные волны шелковистых волос небрежно разметались, облепив взмокшие шею и плечи. Ссохшиеся губы жадно ловят тяжёлый воздух. Пальцы сами тянутся к альбому и карандашам, и вот уже грифель выводит на белом листе стройные очертания расположившегося напротив сиреневого куста. Он уже начал отцветать, но местами ещё сохранил напоминающие о минувшем мае нежные соцветия.

***

Лунный серп выплывает из-за зелёных холмов. Солнечный диск отправляет на засыпающие луга кровавое прощание. Юный художник, подобрав альбом и карандаши, возвращается домой, полной грудью вдыхая влагу выползающего из тени болотного камыша тумана.