Он и

 Данису.

‘Yes, yes
Жил на свете ровный парень
Звали Николай Рептайл
Почему его так звали
Так никто и не поймёт
Ростом;был;полкилометра
Весом 20 килограммов
Заходил;в свою квартиру
Он обычно по частям’

( Shadowax, Nikolai Reptile).

С самого утра, намереваясь уже наслюнявить палец, он пятил вперёд нижнюю губу. Опять передумав и встряхнув большую в полпростыни правду, он сел чуть поудобнее, положив вперёд свои короткие руки и цокнул о стекло письменного стола браслетиком часов.

Немного нагрев на зимнем утреннем солнце левую щеку, он стал разглядывать утепленные ватой с бумагой старые школьные рамы. При попытках школьников нарисовать на проклеенных рамах узоры, их сухая бумага хрустела и протыкалась шариком маркой ручки на манер пыльного гостиничного сухостоя.

Та кирпичная школа находилась в старых, по утрам пахнущим самоварной щепой, а ближе к обеду шершавыми столовскими щами, скользких столичных проулках.

Белыми забавными болонками хлопья снега пролетали межрамье крепко спящих, лапками верх, в меловой пыли, сухих мух.

Большими пальцами рук он поправил свои широкие в серую полоску подтяжки и вспомнил брата.

Утром в среду, в мышином пиджаке из карнавальной ночи, когда в столовке давали дружбу с кубиком масла, его брат стоял напротив вытянутого вдоль горизонта школьного окна, напоминающего дот. Вращая за спиной, в своих, распаренных больших руках, сломанный зеленый карандаш, брат поджимал губы к тонкой линии усов, его лоб и кудрявые волосы упирались в окно. В окне был виден заснеженный периметр стройки. У серых плит ПО-2 дворнягой металась вьюга, периодически скуля на черные прорабьи валенки, оставленные начальником с внешней стороны строительной теплушки. Качнувшись с носка на пятку и обратно, брат пошел по деревянному полу поправлять подсохшие стружки ватманов, стоявших кучей в пыльном углу класса. На ватманах красовались, напоминающие рыболовные снасти трояки.

В большую перемену братья молча смотрели друг на друга в окна. Алоэ искрили в зимних сумерках школьных коридоров. После каждого сеанса связи на школьных стеклах оставались маленькие расходящиеся круги, напоминающие фабричный брак.

Закончив разговор, он закурил. Дым от сигареты упирался в холодную плоскость окна кисловатым табачным туманом.  Его брат, щелкнул дипломат, достав из отделения для бумаг, завернутый в пищевую пленку плоский бутерброд белого хлеба с маслом и подветренным сыром.
Близились выходные.

Вовне учебную субботу, рано утром к стройке у школы пришёл травоядный ящер. Он молча дожевывал остатки пищевой плёнки, не эстетично пугая раздвоенным языком гуляющих по периметру собачников. Похожие на ломтики треугольного сыра шипы тёрли штукатурку трансформаторной будки.

 На черной, холодной поверхности воды котлована, показалась силовым кабелем шея Ватмонозававра, она ломала торчащие остатки свай-карандашей, оставляя на них бензиновые чешуйки. Животные готовились позировать для общей выпускной фотографии, и вроде бы даже планировался мерч. Правда не все еще сдали деньги. Ящер привычно расположился  на круглых коленках директрисы. Браслетик его часов оставил несколько незаметных колготных затяжек. Высокого Ватмонозавра поставили сзади у лавочки.

В строительной теплушке, весит, прилежно прибитая к смолистой вагонке коричневая фотокарточка класса: на фоне серых кубиков бетонного забора, одетые в модных в ту пору растянутых толстовках уверенно поглядывают в будущее выпускники города. Только Ватмонозававр, вытянув шею, испугано смотрит на линию, касающихся теплотрассной травы, девичьих чешек первого ряда.

В обед, заходя в теплушку за сметой, прораб, по актерски устало ставит на облезлый стол целлофановый пакет, купленной по дороге на развес пастилы и медленно поднимает на фотографию черные валенки своих глаз.