Кавказ 1973. Часть 3

На фото: Терскол. Фотография автора дневника.

23.06.1973

Вот и дождались мы похода. Боженька, кажется, смилостивился над нами, выдал нам
преотличную погодку.

Выход в ущелье "Адыл-Су", что в переводе означает "Ущелье щедрой воды".
Широкая и многоводная горная река, плантации рододендронов, сосны, реже березки.
И среди всей этой красоты - синие палатки лагеря.

Встретил нас товарищ начальник, наш знакомый Олег из Хотьково. Произнёс
вступительную речь, разместил нас по палаткам, выделил спальники и пожелал
счастливого отдыха.

Спальники были мокрыми после недавних дождей. Мы разложили их на камушках
посушить, отправились за хворостом для костра, ребята взялись сооружать печку.
Группа Олега была как-то сплочённее и дружнее, чем наша.

У нас пузатики сразу отделились в свой споенный коллектив. Предусмотрительно
прихваченная с собой бутылка, готовая палатка и смазливая женщина, с которой
можно после сытного обеда в эту палатку залечь, - больше и не  надо им ничего.
Да, паршиво, когда такая разобщённость в группе, - даже писать о ней не хочется.

Еще в лагере был теннисный стол (Олег ведь большой любитель тенниса) и
волейбольная площадка, на которой вместо сетки висела проволока.

В палаточке нас устроилось пятеро: Борис Иванович, Сережка, Света, Женя и я.
Дежурили мы в ужин. Я, как всегда, в подсобке, в основном, на побегушках и мытье
посуды.

А вечером был костёр, у которого мы грелись - ведь ночи в горах холодные — и
пели туристские песни. Мы со Светой вечно были вместе, и у костра тоже, распевали
даже. Она поёт хорошо, так что у нас довольно недурно получалось.

Олег, как привидение, ходил у костра, сидел с нами. Как он дик, однако, даже не может
обнять девушку. А мне так хотелось нежности...
 
...Ещё немало долгих месяцев
Нам с женской нежностью не встретиться.
И только звёздная медведица
Приходит к нашему костру...

Мы со Светой дольше всех засиделись у костра, просто не хотелось залезать в
холодную палатку. Даже попёрлись в гости к Олегу: у него была шкура медвежья, -
тёплая претёплая.

Но он не мог выбрать, кого греть в эту ночь. И довольно нелепо получилось. Света
оставила меня с ним наедине, убежав, как в поезде. Он смотрел на меня и молчал.
"Какая навязчивость с моей стороны", - подумала я, и мне стало неловко.
- Я пойду, пожалуй, тоже, - сказала я.
- Да, иди и скажи Свете, чтоб пришла, - заявил он в ответ.

Я обалдела. Да, действительно, Светке я и в подметки не гожусь, как я могла подумать,
что этому "пещерному человек" всё равно, "что Анфиса, что Раиса". Но Светке он не
импонировал. Она как услышала эти слова, оскорбилась за меня, и мы удалились спать
в свою холодную палатку, оставив его наедине с его медвежьей шкурой.

Ночью мы замёрзли, как бобики, в палатке и еле дождались утра. На наше счастье день
был солнечный.

После завтрака ходили в поход. Шли вдоль речки "Адыл-Су" до перевала "Адыл-Су".
В ущелье течение реки медленнее, здесь водится форель. Очень красивый вид
открывался на перевал, а когда мы поднялись повыше - на Эльбрус. До упоения
фотографировала всё кругом и всех в динамике (жаль, плёнка такая замечательная
потеряна).

Очень интересен был подьём до снега по хребту. Посмотришь справа или слева вниз -
голова кружится, страшненько. По мере набора высоты воздух становился холоднее,
пришлось одеться, но при первом удобном случае мы разголялись.

Когда видишь вокруг божественно красивые снежные вершины, ощущаешь величие
гор - испытываешь чувство полета. Наверху тебя овевает холодный воздух, внизу
чувствуешь горячее дыхание солнышка.

Любовались высокогорным снежным озером, в которое смотрятся горы, как в
зеркало, и не могут наглядеться. И небо отражается в нём, меняется цвет озера от
голубого до зелёного с разными оттенками.

Спускаться было приятнее, солнышко ласкало теплее. И упоительно было смотреть
на свою кожу: она дышала свежестью, покрылась желтовато - коричневым горным
загаром.

После обеда стреляли в волейбольчик, просто избивали со Светой инструкторов.
Дикий Олег мастерски играл в теннис, но в волейбол не очень чтобы очень. Он не
мог принимать мячи выше пояса. Я этим воспользовалась и нещадно в него колотила,
будто хотела отомстить ему за вчерашнюю ночь.

В спорте я себя чувствую всегда уверенно, могу творить чудеса и даже нравиться
могу только на спортивной площадке. В остальных жизненных аспектах я безумно
теряюсь.

Вечером долго сидели у костра, была даже мысль: просидеть всю ночь, дабы не
мёрзнуть в палатке. И этот красивый дикарь сидел здесь, рядом со мной, молчал и
курил, задумчиво глядя на подвижные языки пламени, жадно пожиравшие сухие ветки
хвороста. О чём он думал?

Иногда подпевал нам, если знал песню. Я, впрочем, тоже не из разговорчивых.
Сижу, чувствую его плечо рядом, вижу, что он делает, куда смотрит, задам ему
какой - нибудь вопросик - ответит и снова молчит.

Между тем, костёр догорал и медленно затухал. Досиделись до того, что у костра
остались Света да я и наш общий друг Олег. Света всё искала повода оставить нас
одних. А я-то какова? Ждала этого повода, несмотря на вчерашнюю сцену...

Неожиданно явилась Евгения наша и заявила, что спать она не пойдет, т.к. Борис
Иванович и Сережка легли так, что между ними пустое место.
- Женечка, ну что же ты не заполнишь это пустое место? - улыбнулась я.
- Иди сама заполняй, я не могу спать с мужчинами, - гневно прошипела она.

Мы тихонечко засмеялись. Я уже не помню, как увела Света Женю и как ушла
сама. Помню только, как я осталась с Олегом у костра, как он робко и растерянно
обнял меня, не понимая, что мне от него нужно.

Ему, по-видимому, от меня ничего не было нужно, и он не понимал, зачем я осталась
с ним опять. А я, чувствуя его растерянность и равнодушие к своей особе, тоже
не понимала, зачем я липну к нему.

Он молчал, и я сказала: "Ты знаешь, я Свете сказала вчера, чтоб она пришла к тебе,
но она не захотела. Тебе нравится Света?" Он неопределенно хмыкнул, что ему всё
равно. Затем удивлённо высказал, что не понимает, как мы со Светой дружим, ведь
мы такие разные! "Вы работаете вместе?"
- Да нет же, мы в поезде познакомились.

Он засмеялся, не поверил. Покрепче обнял и прижал меня к себе. Я тоже обняла его
и вдруг почувствовала то же, что и он, то есть - ничего! До него это сразу дошло.
- Совсем не чувствуете, кого обнимаете, - сказал он совершенно спокойно.

Его спокойствие передалось мне, я растерялась. Он же красивый, стройный, сильный -
почему же я не ощущаю трепета в его объятиях? Почему мне так покойно?
- Зачем вы это делаете? - спросил он.
- Не знаю, от тоски наверное, - промямлила я.
- Вы наверное ещё не познали страсти?
- Нет.
- А хотите? - спросил он с таким равнодушным спокойствием, что я покачала головой.
- Нет...
- В вас не хватает самого главного, что нужно женщине.
- Чего же?
- Нежности.

Я обалдела. Нет, окаменела, оцепенела просто от его слов. Нежности не хватает
во мне, женственности, ласки... Боже мой!! Я груба, дика, мужеподобна. А он?
Он даже не пытается вызвать во мне эту женственность, хотя бы ласку: не целует
даже и обнял, как статую. И это холодное "Вы".

Он знал много женщин, а я, как женщина его не интересую совсем. А может не
знал женщин? Ведь иначе он бы целовал меня, похотливо разжигал бы во мне
эту самую страсть. А то держит в объятиях, как вазу и не знает, что ему со мною
делать.

А мне вдруг захотелось мужской ласки. Захотелось, чтобы он жадно меня поцеловал
и сжал в объятиях так, чтоб затрещали косточки. Ведь он это может, у него же медвежья
сила. Я бы сама его поцеловала, как учил меня Миша в поезде (господи, прости меня,
охальницу), но мне мешала его борода: я совсем не чувствовала его губ. Она была
густая, мягкая, как мох, совсем не колючая и кожа на лице, как у младенца, свежая и
такая нежная!...

- У тебя очень нежная кожа, - сказала я, прикоснувшись губами к его лбу.
- Спасибо, - засмеялся он, принимая эти слова за комплимент.
Но всё то же спокойствие в его голосе, руках, дыхании. Наконец, он признался,
что не чувствует ко мне ничего.
- Наверное, это даётся природой, - сказал он.

Но продолжал меня обнимать, да и я пыталась отдать ему хоть капелечку ласки и
нежности, которая ведь некогда томила меня, толкала меня к мужскому духу.
- Ну давай поиграем, - усмехнулся он.
- Хоть погреемся, - добавила я, и мы засмеялись.

Я тыкалась лицом в его бороду, согревала руками это холодное создание.
Не хватало только губ, чтобы вдохнуть жизнь в эту льдину. Вдруг я заметила,
что он начинает немного балдеть и крепче сжал меня в объятиях.

- Мы доиграемся с тобой сегодня, - прошептал он, обхватил вдруг меня за ноги,
приподнял и посадил к себе на колени.
- Ой, что ты, я же тяжёлая..., - выговорила я.
- Тебя никто не сажал на колени, что ли? - удивленно спросил он и засмеялся,
когда я сказала: "нет", - ты и в самом деле кажешься лёгкой очень, - шептал он,
касаясь бородой моей щеки, - я не чувствую твоей тяжести...
- Ну поцелуй хоть разочек..., - в упоении пролепетала я, уже не выдерживая
бесцельного блуждания его губ.

- Я никогда никого не целую, - был ответ.
- Тебя невозможно растопить, - с досадой сказала я и украдкой подумала,
что если его разбередить, то не сладишь с этим медведем.

Его упругие мышцы так и играют мной, как котенком, я сама уже не чувствую
своих 66 кг. в его руках. Мы уже как будто начали меряться силой: то он меня
сожмёт так, что дыхание остановится, то я его крепко стисну, чтобы ослабить
эти железные клещи.
- Ты должна кого-то полюбить, - определил он по моим объятиям.

Вдруг всё вокруг осветилось таинственным сказочным светом. Это из-за гор
показался яркий серпик луны и сделал отчётливыми деревья, речку, палатки,
его лицо. У меня даже сердце прыгнуло от радости: наблюдать восход луны в
горах - красотища необыкновенная.

Олегу захотелось покурить. Сигареты, что он мне дал ещё утром, я потеряла где-то.
- Так мы до утра с тобой можем просидеть, - сказал он.
- Пойдем спать, - предложила я.
- У меня в палатке друг спит, сегодня приехал.
- Ну, пойдём к нам.
- У вас есть место?
- Не знаю, посмотрим...

Кто спал в нашей палатке, куда я с ним лягу, - я не представляла. Влезли мы в
палатку, нащупали спальники, влезли в них и улеглись.

Он меня так хорошо обнял, так тепло и покойно было в его руках, что мне
захотелось уснуть и не просыпаться. Ему, наверное, тоже было уютно и безразлично,
кого он обнимает, где спит, и он захрапел так громко, что я снова с ужасом сравнила
его с медведем в берлоге.

Между тем стало уже светать, и я различила спящих в палатке. С моей стороны спал,
закутавшись в спальник, Б.И., а со стороны Олега - Сережка! Храп, конечно, разбудил
их. Борис Иванович приподнялся на локте, желая выяснить, кто же тут так громко
храпит. Со стыда я зажмурилась, не имея возможности высвободиться из объятий
этого медведя, притворилась спящей.

Б.И. удивленно поморгал сонными глазами, повертел головой и... отвернулся к стенке.
Я толкнула Олега, умоляя его не храпеть. Тут как на грех Сережка проснулся.
Мгновение смотрел на нас, потом вдруг вылез из мешка и убежал из палатки.

Тут только я поняла свою оплошность. Господи, что же мне с ним делать! Наконец
мне удалось растолкать его. А он, поросёнок (спросонья что ли) потянулся ко мне,
нежно обнял, коснулся моей щеки губами и шепнул: "Лезь ко мне в мешок!"
- Зачем?
- Теплее будет.
- Мне и так тепло.
- Будет ещё теплее. Ну, лезь!
- Мы не поместимся.
- Поместимся.

Совершенно не думая, я сунула ноги в его мешок... и тут... проснулась Света.
Широко раскрытыми глазами она посмотрела на нас и воскликнула:
- Ёлы - палы!...
И не успела я вылезти из его мешка и высвободиться из его объятий, как она
уже вышла из палатки.

Бросив Олегу: "Я приду сейчас", я шмыгнула вслед за ней. Лагерь ещё спал
крепким утренним сном. Было свежо и тихо. Солнышко еще не выкатилось
из-за гор.

Я побрела искать Свету и натолкнулась на Серёжку. Бедненький Серёженька,
невыспавшийся, взъерошенный - как я могла поступить так с тобой?
- Ты чего, Серёж? Иди спать. Ты Свету не видел?
- Вон она сидит, - сказал он, указывая на неподвижно сидящую около костра за
столом фигуру.

Я кивнула, подбежала и... О! Передо мной сидела, как живое изваяние из мрамора,
Женя!
- Ты что, не ложилась? - вытаращила я на неё глаза.
- Нет, - ответило изваяние.
- Что случилось?
- Я сказала, что не лягу с этим вашим Борис Иванычем!

В другое время я бы расхохоталась, до чего же это смешно и наивно. Я даже
Олега притащила для сугреву, мне мало двоих мужиков. Но тут я была поражена
стойкостью Жени. Я даже не знаю, как это назвать: мужеством, стойкостью,
терпежом. Просидеть всю ночь неподвижно на улице, глядя в одну точку!
Это просто сумасшествие, уму непостижимо!

- Женечка, как же ты выдержала?
- Я часто дежурю в больнице.
- Ну, то ведь в больнице..., а здесь... и ради чего.

И тут у меня мелькнула мысль, что Олег спал в палатке вместо Жени! То же,
очевидно, подумала и Света. Она решительно выгнала Олега из палатки и с
недобрым взглядом направлялась к нам.

Едва выяснив причину сего "дежурства", она резко приказала нам сейчас же
лезть в палатку, чтоб ни звука, ни шороха не было слышно, не хватало еще пустить
по лагерю сплетни.

Я кое-как умолила Женю покориться, идя на все условия. В словах Светы я
уловила что-то недоброе, мне даже жутко стало.

Утром можно было подумать, что в нашей палатке все вымерли. Женя мгновенно
уснула, пригревшись, Сережка с Борисом Ивановичем тоже, кажется, видели сны.
Мы со Светой только не спали, всё думали о беспокойной этой ночке.

А во мне боролись два чувства: умиление и стыд. Я понимала, что поступила
гадко, приведя в палатку Олега, но в то же время испытывала радость от его
близости.

Обитатели палатки нашей не высказали мне ни слова, разумеется, даже намёка, а
Женя заявила даже, что с удовольствием поспала бы с Олегом. Только Света была
особенно недовольна мной в эту ночь. Я призналась, что виновата, мол, исправлюсь,
но в душе её эта власть надо мной меня оскорбила.

Поэтому мы были безумно рады, когда после завтрака отправились на экскурсию к
перевалу "Свободная Испания". Лезли в лоб, правда, без рюкзаков, часто отдыхали.

По правую сторону от нас расстилалась огромная пропасть, основным богатством
которой был страшный ледник с трещинами, пещерами, обвалами.
Видели группу альпинистов в связках, восходившую на самый ледник.

После обеда в лагере наступил мёртвый час. Играли в карты, в теннис, в нашей
палатке занимались послеобеденной дрёмой.

А мне так хотелось побродить, полазить по горам, выискать там что — нибудь
интересное. Походила туда-сюда по лагерю, в глаза бросились Олеговы ноги,
которые торчали из палатки Ильи (Илья, между прочим, очень  старательно
отбивал у нас со Светой кадров весь поход); там от души резались в преферанс.

Накинув штормовку и захватив свой неразлучный фотоаппарат, я начала
медленно подниматься вверх по морене, прыгая с камушка на камушек.
Чем выше я поднималась, тем меньше воды несла в себе река "Адыл-Су",
тем стремительнее и говорливее становились её потоки.

Наконец, мне отчетливо видны снежные вершинки с ледником у подножия.
Кажется, они совсем близко. И ручейки, которые сливаются внизу в речку,
холоднющие, ледниковые. Но солнце уже зашло. Я даже не заметила, сколько
времени я сюда ползла, чтобы рассчитать свой путь.

Так что довольствовавшись видами гор, которые мне открывались с данной
высоты, я попрыгала вниз, довольная, что удовлетворила своё желание.

По дороге прихватила два бревна сухих для костра. Пузатики, мимо которых
я проходила с этими бревнами, остановили меня и заставили выпить вина (я
поняла: за хозяйственность)

Пришла в свою палатку, а там наши гаврики сугревом занимаются перед ужином -
ну как тут останешься великим трезвенником! А Женечка хлещет водочку — будь
здоров!

После ужина особенно долго сидели у костра, - последний вечер всё-таки.
Мы со Светой очень уютно устроились во втором ряду, на бревнышке.
Сидели, обнявшись, пели.

Пришли наши Олеги. Светиного Олега мы посадили погреться в серединку, а
мой Олег сел с моей стороны. Опять был задумчив, курил и молчал. Только,
когда пели про "Ушбу", спросил меня, знаю ли я что это такое. Я не знала, конечно.
И вместо того, чтобы объяснить, что-то пробурчал в ответ на мой вопрос. Ни
эрудиции, ни остроумия.

Я повернулась к другому Олегу и попросила рассказать про "Ушбу". Он охотно
объяснил, что это одна из труднейших, недоступных вершин Кавказа, как и "Дыхитау".

По моей шпаргалочке перепели песни, которые нам успели понравиться за время
похода. У Олега был фонарик. Мы склонились над листочками и пели. Мой дикарь
тоже что-то подпевал, но тихо и невнятно, только душой.

Или ему очень скучно, или по характеру такой - чёрт его знает - сидит, как тень.
Я спросила его, как называется вершина в верховьях этой речки.
- А ты что, одна ходила туда? - спросил он, не отвечая на мой вопрос.
- Да, я люблю ходить одна, - ответила я. И подумала: "если ты, зверь эдакий, не
составляешь мне компанию ни днём, ни ночью."

Он снова замолчал. Но от костра не уходил, даже когда все почти разошлись,
пошёл дождь, костер начал потухать, и мы подложили в костёр "бомбочку"
для прощального фейерверка. Сами отошли подальше от костра и ждали "взрыва".

Олег стоял позади меня неподвижной тенью. Ночь прямо-таки толкала меня к
нему независимо от моего желания. Я всё думала, что он вдруг смягчится,
обнимет меня и скажет: "Пойдем, я тебя погрею в медвежьей шкуре".
Хотя в палатке у него друг. И всё же мне мерещилась всякая ерунда.

Мы промокли, насмеялись и замёрзли, пока эта бомбочка, наконец, взорвалась.
Дождик разошёлся, и мы все побрели к палаткам. Олегова палатка располагалась
за нашей, и я шла следом за ним.

Он хорошо ориентировался в этой темнотище, я же в упор не видела ничего, даже
белых камушков вдоль дороги, которые он накануне нашего приезда побелил.
Он довёл меня до нашей палатки, пожелал спокойной ночи.

Когда я уже собиралась нырнуть в палатку, вдруг прижал к себе и потёрся бородой
о мою щёку. Этот неожиданный порыв нежности отозвался болью в сердце.
Всегда я только прощаюсь с мужиками, вместо радости сердце охватывает эта
прощальная грусть.

Покоряясь судьбе, я влезла в палатку. Нынче здесь тесновато, но мне местечко
оставили.

Днём сегодня распределяли, кто где ляжет. Женечку положили подальше от Бориса
Иваныча, т.е. к другой стенке, Света на её место легла, а Серёжка заявил: "Я сегодня
лягу между Наташкой".

Мы засмеялись. И правда, оставили мне местечко между Светой и Серёжкой.
Но какое местечко! Я еле помещаюсь, вся прислоняюсь к Серёжке. Почему же
так тесно? Присмотревшись к темноте, я разглядела, что Женечка лежит, как
королевна, калачиком, да ещё так свободно.

Серёжка, кретин, отодвинулся от неё, как только мог. "Ну ладно, черт с ним,
теплее будет мне", подумала я, укладываясь поудобнее, ещё теснее прижимаясь
к нему. В эту ночь мы совсем не замерзли. Ни ночью, ни под утро не чувствовали
холода и не дрожали. Даже раскрылись из мешков.

Спала я не очень крепко, потому что поворачивались всем скопом. Среди ночи в
полудрёме почувствовала, как чья-то рука не даёт покоя моим интимным местам.
Может, это сон, - но ведь я же не сплю.

Я чувствую и знаю, что это Серёжкина рука, что он тоже страдает этой любовной
горячкой. Однако, это слишком. Я тихо сказала:
- Не надо, Серёж...
Блуждания мгновенно прекратились.

Может быть он думал, что я сплю? Просто перепил за ужином. Или подумал, что
мне обязательно кто-нибудь нужен - всё равно кто. Вчера был Олег, сегодня он -
Серёжка.

С Серёжкой можно было посмеяться, как с другом, товарищем, пойти куда угодно,
но заниматься с ним любовью - не представляла я себе этого. И рядом не чувствовала,
как будто девчонка лежит. До утра продрыхали нормально.

Утром снова показалось солнышко и дохнуло на наш лагерь нежным утренним
теплом. В последний раз мы умывались на этой горной речке, завтракали на кухне... и
Олега я видела сегодня в последний раз. Думала: хоть простимся, адрес возьму у него.

Но Илья отобрал его у меня, и проиграл в теннис с ним до завтрака. И только перед
самым отходом мне удалось его сфотографировать (правда, он сказал, что у меня
ничего не получится) на память, да сигареты он мне отдал.

Построились, сдали рапорт, отчалили. Проходя мимо, мы со Светой попрощались
с ним. Когда перешли мостик и оказались на другой стороне реки, я оглянулась.
Он стоял один, за бурливой бегущей рекой, как страж, охраняющий свои дикие
владения. Я не видела его глаз, но во всей позе его мне показалась некая грусть.
А на лице та добрая и невинная улыбка, с которой он желал нам счастливого пути.
Я помахала ему рукой. Он ответил мне.

"...Дожди пролистывают даты,
Но видно мне и сквозь дожди:
Стоишь ты стройный, бородатый,
И говоришь: "Не осуди..."

Мне казалось, что я его ещё увижу на турбазе в Азау, но он не приехал больше.
И запомнила я его стоящим на том берегу реки и машущим мне рукой.