Переходный мир Отрывок из повести Часть I Кордон к

                «А там за кордоном идут эскадроны»…
                Из песни
С бобровских болот натягивало сырость. Человек в легком светло-коричневом плаще уже сотый раз мерил шагами маленькую вытоптанную площадку, поправляя шарф и вглядываясь в теряющийся в лучах прожектора лес. Комары звенели невыносимо, но кусали почему-то мало, наверное, насытились. Листочки берез сбрасывали тяжелые дождевые капли и масляно блестели. До рассвета оставалось немного.
Пограничник, повернув дуло автомата к лицу, внимательно рассматривал фаску на пламегасителе. Щелчком убрав росинку, он перебросил автомат на положенное место.
- Курить есть?
Человек вытащил почти пустую помятую пачку «Стюардессы». Пограничник достал сигарету, постоял, дожидаясь спичек,но, не дождавшись, полез за своими.
- Гиблые места, парень, тоска…
- Почему?
Пограничник не ответил, затянулся сигаретой и отошел.
Человеку стало совсем грустно, и он повторил вопрос.
- Тоска и страшно…
- Автономцы?
Солдат внимательно посмотрел на человека и снова промолчал.
Человека звали… Впрочем, неважно, как его звали. Допустим, Роман. Что  привелоего сюда – жажда справедливости, честолюбие или просто любопытство – он и сам, наверное, не мог сказать. Ему очень не советовали сюда ехать… За кустами мелькнул фонарик.
Пограничник вскинул автомат и крикнул:
- Стой, кто идет.
- Ладно, не ори, не проверка, всех духов перебудишь.
Кусты раздвинулись, и на площадку выскочила овчарка, а следом за ней появился закутавшийся в плащ-палатку офицер. Роман узнал его, это был начальник заставы. Собака обнюхала Романа, весело завертелась по площадке, но вдруг остановилась, как вкопанная. Потом подбежала к пограничнику и жалобно заскулила.
- Начинается проклятое место. Найда, Найда, милочка…
- Что стоите, сержант, как столб? Докладывайте!
- Товарищ капитан, за время моего дежурства происшествий на вверенном мне участке…
  - Ясно. Отдыхай, сержант. Найду тоже можешь забрать. А вы еще здесь?
- Как видите.
Капитан поправил плащ-палатку и тоже посмотрел в сторону леса, перечеркнутого нитками колючей проволоки.
- Ждите, пока пропустят. Угораздило же вас переходить границу на этом участке…
- Вы же знаете, почему.
- Да, конечно. Вам нужен именно этот полоумный кот. Все это зверье – недоноски, ну, а он – в особенности.
 Зря вы так.
- Ну-ну, а скажите, вы – писатель?
-Журналист.
- Журналист… Эй, сержант. Ты там бутылку в часть не прихватил?
- Никак нет. Да как можно, товарищ капитан… Я устав знаю, не первый год службы.
- Я тоже знаю устав. И кота Рыжего тоже. Познакомился с ним раньше тебя. Запомни, сержант,  все наши ссылки на особые условия теперь не проходят. С белочкой и «Амсой» надо кончать. Приказ зачитывали?
- Так точно, товарищ капитан, зачитывали.
- Ну, свободен, сейчас подойдет смена.
Капитан повернулся к Роману.
- В наших войсках строго.
- Сейчас везде строго.
Капитан усмехнулся:
-На Переходный мир это пока не распространяется. Это вам не то что с людьми – приказ и не рассуждать.
Капитан почему-то разозлился.
- Вы, кажется, здесь неделю? Тогда мало что поняли. Кстати, когда пойдете, не сходите с тропинки. Ни в коем случае. Запомнили?
- Да, конечно.
-Послушайте, а зачем вам все это?
Роман молчал. Гасли чужие, неземные звезды. Со стороны колоссальной, неизвестно где берущей начало и куда впадающей реки наплывал туман. Это напоминало Роману кадры прекрасного фильма, который он когда-то видел и знал, что больше не увидит никогда. Но кадры оживали, и кино превращалось в реальность.
-… Зачем вам все это?  Я понимаю: мать и все такое. Ну, поклонитесь вы ее могиле, дальше-то что? Вы повесть о ней собрались писать или, как там у вас, очерк?
Роман очнулся. Страшно захотелось курить. Но в пачке уже не осталось ни одной сигареты. Он выругал себя мысленно за свое извечное разгильдяйство, но попросить закурить у пограничника почему-то не решался.
- Со мной по этому поводу много говорили.
- Видимо, недостаточно. Ну, ладно, меня это не касается. Вот только никак не возьму в толк: мало вам что ли войны той сорокалетней давности? Искали бы там неизвестных героев, писали бы о них книги. Войну выиграли. А о выигранной войне всегда удобно писать: и публикуют хорошо, и платят прилично. Зачем вы ворошите нашу, о которой ничего не знаете и которую никогда не поймете?
- Наверно, затем, что о ней писать неудобно. Хотя, насколько я знаю, вы свою войну тоже не проиграли.
-Да. В военном смысле. Вы вино пьете?
- Нет. Теперь нет.
- Ясно. Он, кстати, тоже. Почти. Его другое интересует… А вообще-то, отправлялись бы вы лучше домой и не лезли в это дело. Добром не кончится, поверьте.
- Мне что-либо угрожает?
- Как бы вам это объяснить. Вам уже приходилось встречаться с разумными животными? Близко нет? То-то и оно. Но дело, разумеется, не только в них…
Роман все-таки решил попросить закурить. Капитан подал нераспечатанную пачку и небольшой пузырек.
-Что это?
-Не бойтесь. Всего лишь валерьяновые капли. Потом поймете зачем. Только не болтайте, когда вернетесь, что это я их вам дал. Если вернетесь…
Роману стало не по себе. «Еще можно отступить. Через несколько минут будет поздно», - вот что хотел сказать ему капитан. Но отступать было нельзя.
-Разве употребление валерьяновки в погранвойсках тоже запрещено?
Нет. Но нам она ни к чему. Тут нужны транквилизаторы посильнее.
Капитан снова посмотрел в сторону леса.
-Ага. Наконец-то. Он подал знак. Идите.
Роман, тоже внимательно смотревший в ту же сторону, не заметил никакого знака. Наползающий туман окончательно накрыл лес. Он подошел к колючей проволоке, перегораживающей тропинку, и в недоумении остановился. Прохода не было.
-Да иди же быстрей!
Скользкая глиняная тропинка прорезала луг. На лугу, склонив большие наивные головки, цвели ромашки. «Совсем, как на Байкале, на Южном Байкале. Там очень много таких ромашек. А если и этот луг оттуда? Почему нельзя сходить с тропинки? Может, здесь минные поля? Хотя они уже давно не воюют. Господи, Байкал, минные поля, лезет в голову всякая чушь».
Где-то сзади раздался отдаленный собачий вой. Туман накатывал волнами. Что-то зачернело впереди.
«Пушка. Здесь, наверно, их пост».
Он ускорил шаги, но тут же понял, что ошибся. Пушка была разбита, причем очень давно. Она уже почти по колеса вросла в землю, а высокая трава наполовину скрывала ее. Однако стоило ему отойти, как он услышал скрип проржавленного железа. Роман повернул голову. Пушка медленно, сама начала разворачиваться… По спине забегали мурашки. Он заставил себя отвернуться, шагнул вперед и тут же застыл на месте: прямо перед ним в тумане горели два красных неподвижных огонька. На заросшем травой   старом бруствере сидел тот, к кому он шел
(Продолжение. Начало в №95)
-Вы кот Рыжий?
Кот был размером со среднего тигра, но не полосатый.
- Да, я – кот Рыжий. Мне говорили о тебе. Ты очень любишь кошек и держишь их дома.
Голос у него был на удивление тонкий с характерным подвыванием, но говорил он вполне по-человечески. Впрочем, Романа удивила не эта сказочная ситуация, к ней он был готов, а то, что сказал Рыжий. Ведь он терпеть не мог кошек и никогда не держал их дома.
-Что это она, - Роман показал в сторону пушки, стараясь придать голосу бодрости, но получилось неважно. –Неужели действует?
-Она действовала лет пятнадцать назад. И, говорят, неплохо. Теперь ей осталось только вспоминать… Пошли.
В маленькой, с низким потолком комнатке было душно м полутемно. Рыжий никаких осветительных приборов не держал, они ему были, очевидно, ни к чему. Роман, с трудом привыкавший к темноте, к запаху кошки и валерьяновых капель, рассматривал жилище Рыжего. К счастью, отблески от маленькой железной печки давали какой-то свет. Половину комнаты занимал широкий топчан, заваленный шкурами, полушубками, цветными цыганскими одеялами и прочим тряпьем. Рядом, прямо в земляной пол, был вкопан стол, скрипучий и расшатанный, на который поверх обгрызенных костей и рыбьих голов был брошен автомат. Еще один, но другого образца, висел на вбитом в стену гвозде. Очевидно, Рыжий считал убирать комнату перед приходом гостя предрассудком. Хотя рассуждать о том, что он действительно считает, было бессмысленно.
Рыжий выпростал жуткую когтистую лапу, выдвинул и снова спрятал длиннющие кости, смел со стола мусор, убрал автомат. Потом пошарив по
лежанке, извлек откуда-то из-под ободранного полушубка полуторалитровую бутыль и поставил ее на стол. При этом он столь красноречиво посмотрел на Романа, что тот сразу понял, зачем пограничник вручил ему пузырек.
Он достал флакон и протянул коту. Тот осторожно взял его, ловко распечатал большим клыком, вылил половину на стол и жадно слизнул коричневую лужицу.
Роман с интересом посмотрел на бутылку. Это была «Амса» - крепчайшая автономская водка, настоянная на редких корнях мирени, которую в Серове в последнее время продавали из-под полы по полсотни за штуку.
-Наливай, - Рыжий пододвинул помятую железную кружку. Роман покачал головой.
-Не бойся. К своим ты вернешься нескоро.
-Не в этом дело. Разговор у нас будет серьезный, а это ни к чему.
-Ну, давай тогда твой разговор. А я послушаю. Люди не так-то часто с нами говорят.
Роман был не новичок в своем деле, но понятия не имел, как вести себя в подобной ситуации. Либо Рыжий не знал, зачем он пришел, либо знал. Но… Дьявол бы побрал этих разумных зверей. С человеком-то на такую тему говорить трудно. Роман разозлился и прямо спросил:
- Вы были последний, кто видел мою мать. Живую.
Рыжий молчал. Прикрыв глаза, он блаженно зевал. Потом вдруг открыл их, и огоньки вновь загорелись кроваво и страшно.
-Ишь ты, о ком вспомнили. Двадцать лет не вспоминали, а тут вспомнили. Мордой бы вас, как вы это с кошками делаете. Наши и то ей памятник поставили. Хотя нужен он ей теперь этот памятник, как тебе наш разговор. Я ведь пошутил, ты терпеть не можешь кошек, а меня боишься. Боишься?
-Боюсь.
-Правильно делаешь. Меня многие боятся и тоже правильно делают. Но не о том речь. Вы, люди, вообще трусливы. Нож в спину всадить, с вертолета напалмом шарахнуть – это вы можете. Хотя и среди вас есть… люди. Она была как раз из таких. Ладно, слушай, раз пришел.
- Случилось это в воронских болотах, под Охотничьим, есть такая дыра на севере. Расколошматили нас твои сородичи, что называется, в пух и прах. Хорошо тогда вы нас били, со вкусом. А что было не бить? Самолеты – сверху, танки – в лоб. На бэтээрах пулеметы крупнокалиберные. Врукопашную на пики наших бельчонок тоже идти не надо, поливай себе из амбразур… Я был тогда механиком-водителем. Тебе это слышать, как я понимаю, непривычно, поэтому объясню. До августа работал я трактористом в Куркулевском кооперативе. А все кооперативщики, известное дело, - косюнковцы. Когда началась заварушка, мы, разумеется, в числе первых. Из куркулевского котла я ушел раньше, чем вы устроили там мясную лавку… А когда Косюнецзахватил несколько ваших танков, понадобились и танкисты. Вот и пригодился тракторист Рыжий. Кормили нас хорошо. В этом самом Охотничьем сражении Косюнец поставил задачу… Танки у нас были плохие, хреновые, я бы сказал, танки. Не то что ваши. Но мы все-таки пошли наперерез – девять против сорока. Смешно, да? Нет? Ну да, читал я про вашу войну, люди такие шуточки тоже устраивали. А как весело было лететь ан этом танке! Страшно и весело. Мы думали тогда, что воюем за свободу. Когда воюешь за свободу, можно идти наперерез и на плохом танке, верно? Ваши танкисты оказались хуже танков. Они еще не успели нас расстрелять, как мы влетели в их боевые порядки. Мы горели, как солома, но прихватывали и вас – когда одного, а когда и двух. Не думай, что хвастаю. Все было, и трясины, в которых тонула техника, и лягушки, которых вы не могли ни убить, ни отравить, а они совали мины под днища, а лесной госпиталь… Как ударил снаряд, я не почувствовал. Кровь и огонь. Не открой я заранее нижний люк, остался бы там с пятью тысячами таких же дурачков. «Вперед за Автономию, за Костюнца!» - будь оно все проклято.
(Неизвестный номер «Ширинского вестника». Прислал В. Иванченко)
Рыжий ударил огромной лапой по столу так, что стол затрясся, готовый развалиться, а бутылка, подпрыгнув, упав набок, упала и покатилась. Кот тут же подхватил ее и поставил на место. Затем поднялся на задние лапы. Теперь он напоминал не тигра, а гориллу, которую зачем-то одели в пятнистую форму десантника-коммандос.
-Не знаю, откуда взялась эта человеческая самка, по-вашему женщина. Кажется. Ее захватили наши рейнджеры вместе с санитарной машиной. Машину, правда, тут же бросили, шофера пристрелили на месте и вести ее было некому. И хоть какой-нибудь доктор был нам тогда нужен позарез.И еще, на ее счастье, среди разведчиков не оказалось котов, только зайцы и белки. С мясом тогда было плохо, а зайцы и белки мясо не едят. Тебе неприятно это слушать7
-Нет, отчего же?
-Врешь. Вы, люди, все время врете.
-Вы очень ненавидите людей?
-Скорее, жалею.
Рыжий вылил на стол остатки валерьяновки, слизнул,потом с явным сожалением покрутив пузырек, отбросил его и откупорил бутылку.
-Не мешало бы перекусить, а?
Роман вытащил из портфеля полпалки толстой копченой колбасы, которая в Серове продавалась даже не по кооперативной цене, и проложил на стол. Кот взял ее, понюхал, затем неуловимым скользким движением выхватил из ножен огромный тесак и отсек ломоть.
-Вы сначала пьете, а потом закусываете, а мы наоборот.
Колбаса мгновенно исчезла в его розовой пасти.
Рыжий налил полкружки водки и столь же быстро, без всяких эмоций заглотнул ее.
-Мяу… Простите, хорошо. За неимением лучшего приходится шарахать спирт. Хотя с каплями идет неплохо. На чем я остановился?
-На том, как вы ее, к счастью, чуть не съели. Кстати, как ее звали?
Рыжий некоторое время молчал и пристально смотрел на человека.Роман отвел глаза сразу. Он, действительно, боялся Рыжего, да и как его было не бояться – стоило ему только протянуть лапу…
-Ее звали Валей. Валентиной. Правильно?
-Правильно.
-Она, наверно, сильно испугалась. О всяких там конвенциях насчет военнопленных мы понятия не имели, и она должна была об этом знать. Зато о другом не знала – мы почти никогда не расстреливали… Но по ней не было заметно, что она испугалась. Ваши солдаты, когда попадали к нам, вели себя хуже. Ее беспокоило, как я потом понял, другое. Пока ее захватывали и волокли, сильно оборвали. И она очень стеснялась.Нам, конечно, было плевать, одетая она или голая. Это сейчас наши белки бегают через границу на ваши заставы, а ваши самки при случае тянут на себя и котов. Цивилизация…
Насчет «цивилизации» Роман уже был достаточно наслышан. Об этом ему почему-то сообщили в первую очередь и с подробностями, в том числе и о легендарной белке Рыженькой, которая якобы вышла замуж за человека. Правда, Роман плохо представлял, как это получается в действительности.
-Какая-то белка стащила с мертвеца форму и отдала ей. Что было потом, я уже не помню. Мне, конечно, повезло: я всего лишь обгорел и получил пулю в левую переднюю. Мелочь, кошки живучие. Но, пока дополз до этого лазарета, крови потерял прилично и понял, что вряд ли сумею подняться. Мне к тому времени стало совсем все равно. Умирать, оказывается, не так уж страшно и больно. Становится все равно, и ты засыпаешь… Засыпаешь… Но я проснулся от того, что меня гладили… Открыл глаза: она. Гладит и приговаривает: «Киска, кисонька…» Еще что-то говорила, просила потерпеть. И пулю вытащила очень ловко. Вот тогда я понял, что идти наперерез на плохом танке – это не геройство, а чушь собачья и глупость. А вот выдирать пули из таких, как я, без всяких там уколов, тут, действительно, смелость нужна, которой ни у меня, ни у тебя нет и не будет. Ее ничто не защищало, ничто. Не надо было даже стрелять или доставать нож, удар лапы – и все кончено. А вот поди ж ты...
На кошках все заживает, как на кошках. Через три дня я уже был при всех четырех, тащил тех, что потяжелее. Но о ней не забывал. Нам, зверям, было трудно, а ей и подавно. Наши леса – ад. Кажется, вы так это называете? Те леса были, конечно, не столь опасны, как эти.
Кот вдруг умолк и почему-то начал оглядываться.
- … но тоже - ничего. Куда ни сунься – чащи, завалы два метра высотой, болота, крутяки с осыпями. А вас еще и гнус добивал.
Сапоги она сразу разбила, а потом и ноги. Плохие, скажу я, у людей задние лапы. Мало того, что без когтей, да еще мягкие, как тесто. Цивилизация…  Короче, не смогла она идти. Отстала, села и говорит: «Не могу больше. Здесь останусь». И что-то еще в этом роде. И никто на нее внимания не обратил. Не из зла, а просто все устали и очумели. За нашим лазаретом длинный след мертвецов оставался: все вперемешку – ваши, наши. Ваши раненые солдаты тоже к нам прибивались. Уцелели двое, что идти могли. Но и они тогда не остановились, может, не заметили…
Сел рядом. Не знаю, как тебе это объяснить. Если скажу, что влюбился, то ты, наверное, смеяться будешь. Уж больно все по-человечески. Скажу так: привязался, ведь в ваших домах живут кошки, собаки – они же привязываются к людям? Дорого обошлась мне потом эта привязанность. Но я о том не жалею, понял? Не жалею.
… К тому времени я уже знал, как ее зовут. «Валя, - говорю, - пошли, мошки съедят» и еще какую-то глупость. - «А зачем? Все равно мне отсюда не выйти». - «Выйдем, - говорю. – Ты меня из смерти вышла, а я уж тебя отсюда выведу». Взял ее в лапы, она же легкая. Как пушинка. И тут привязалась одна курица.    «Предатель! - кричит. – Человека на себе тащит. Брось эту суку, а то пристрелю обоих». Ну, и свою мелкокалиберную «пушку» достает. Кстати, ты кур любишь?
-Да, - Роман усмехнулся. – В супе.
Он знал, что все разумные животные не терпят упоминания о гастрономических вкусах людей, но не удержался.
Однако Рыжий одобрительно кивнул:
-Я тоже. Курицу эту мы потом сварили. Но вот ее слова я еще услышал. Когда все кончилось. Я к тому времени еще армии держался. За армию тогда все держались, единственное было место, где хоть как-то кормили. А у нас уже сидела Переплавщица. Слышал о такой?
Роман вспомнил, что слышал что-то смутное и страшное, связанное с этим именем, но что точно – вспомнить не мог.
-Она пришла на место Косюнца. Косюнец, Косюнец… При одном его имени зайцы становились смелыми, как тигры, а люди – трусливыми, как зайцы. И как он мог пригреть эту гадину! Исчез Косюнец, никто не знает, куда и почему. Я теперь, кажется, догадываюсь… - Рыжий умолк и опасливо огляделся по сторонам. Затем налил кружку и отхлебнул.
-Так вот приходят как-то ко мне пара зайцев и белка. Винтовки наизготовку – боятся, понятно. Первым делом приказали сдать оружие. Ну, сдать – так сдать, мало ли кому какая дурь в голову взбредет. Выбросил «БС», нож. И тут зайчишка ловко-ловко мне на руки наручники - цоп. Я, конечно заорал: «Вы что, самогону пережрали, какого вам от меня надо?» Ну, а они ласково: «Идем. Идем, там разберемся». Неделю разбирались. Бить, правда, опасались, а вот лампой поганой замучили. Не знаю, как я там не ослеп. А спрашивали только об одном – про связь с этой женщиной. И тоже орали, как та курица: «Предатель!» Кого же я предал? Может, ты скажешь, люди ведь умные.
Роман пожал плечами, что на это можно было сказать?
-Тогда я скажу. Помнишь, я говорил про двух ваших, что с нами шли? Мы их даже не за пленных считали, а так, за товарищей по несчастью. Но они ненавидели Валю. Один раз услышал… Хотел ему голову откусить, да она не позволила. А вернись она тогда к своим, думаю, ей бы не поздоровилось. Теперь понял?
(Без номера 20 августа 1992 г.)
… Но дорасскажу ту историю…. Оказался я в одном месте… Колючая проволока в три ряда, забор высоченный, пулеметы на вышках, собаки здоровые, как телки. Все, как у людей. Переплавщица знала в этом толк – сама насиделась в свое время в ваших лагерях. Одно хорошо – недолго я там пробыл. Сдохла поганая утка, а может, отравили ее – темное дело. И как-то утречком подъехал броневик, разбил ворота, охрана разбежалась. Тут и дураку понятно – восстание. С нами шутки плохи. Это у людей – им на хвост наступают – они в ладоши хлопают. С нами такие штучки не проходят. В случае чего – пику в брюхо, гранату в окно. Поневоле будешь помнить о правах, свободе и прочей человеческой ерунде… Нас не только освободили, но и раздали винтовки. Стрелять я, правда, ни в кого не стал и очень правильно сделал. К вечеру Беленькая выпустила из бунтовщиков кишки, а я…
Роман понял, что если Рыжего не остановить, то его в воспоминаниях богатой на события биографии занесет очень далеко.
-Ну, а потом?
Рыжий осекся и недовольно посмотрел на Романа:
-Потом? Суп с котом. Но про этот «суп» я, кажется, рассказал. Потом… Мы дошли до устья Воронки и, наконец, остановились. Перед нами был Переходник, до сих пор не могу привыкнуть к этой реке, у вас тоже есть такие? На том берегу был Запереходниковск, по-новому Косюнцеград. Но никто нас туда переправлять не стал. Как раз на месте этого последнего лагеря ей памятник и поставили, потом увидишь. Мы знал, что вы шли за нами. Зачем шли? В тех лесах пропадали даже звери, не то что люди. Но уж больно вам хотелось нас добить, сделать это вам казалось парой пустяков. И дошли… до сплошных болот. А там началось. Рассчитались мы с вами за Охотничье, за Куркулево, за Хутор, сполна рассчитались. К своим не ушел никто. Утка Беленькая – героиня. Куда там! Демонстрации расстреливать она героиня, это у нее неплохо получалось. А там… Что бы она сделала со своими восемью пушками против усиленного мотострелкового полка? Главными-то героями жабы оказались.
«Нелепая история, - усмехнулся про себя Роман. –Кот прав. Хватило же ума у кого-то загнать целый полк со всей техникой в безнадежные болота, где справились, смешно сказать кто, – лягушки. Хотя, по слухам, местные лягушки- не совсем то, что представляют, в иных случаях они поопаснее даже вот таких вот оразумевшихся тигров. Да и в конце концов, чему удивляться, если бы на войне принимались только правильные решения, то это была бы уже, наверное, не война».
-Два дня мы жили спокойно. Она нам книжку читала. До сих пор помню: про кота, петуха и лису. Не знаю, где уж она ее откопала, наверно, на кухне, бумага у нас в большой цене была, с нею костер быстрее разгорался. «Как выскочу, как выпрыгну, пойдут клочки по закоулочкам». Все про нас правда! Да только не то. Мне она потом сказала, что в том мире, откуда она пришла, нет никаких таких котов, петухов и лис. Что все это – сказка. И что она сама попала в сказку, но страшную. Что такие сказки убивают. Но я все-таки спрашивал, никак не мог понять: если там, в ее мире, об этом написали, значит у вас есть такие коты, петухи, зайцы. Она смеялась. Редко, но смеялась. Мне нравилось, когда она смеялась. А потом говорила, что это писатели специально придумали, чтобы вашим человеческим детенышам не было скучно. Чтобы они нас, зверей неразумных, любили и не наступали на лапы. И я возненавидел ваших детенышей, потому что из них вырастают те, кто потом с нас заживо сдирают шкуру. Но она была ни при чем, она говорила правду, в жизни никогда не врала… Как же она хотела вернуться туда, в свой мир, где нет ни войны, ни разумных зверей, которым люди для чего-то ломают лапы и кроят черепы. Она говорила, что хочет увидеть свои звезды, они у вас совсем другие. Хотя, по-моему, звезды везде одинаковы, и нет им дела ни до нашего мира, ни до вашего. Она плакала по ночам. Днем вида не подавала, порой улыбалась, ее ведь к тому времени все полюбили, даже белки, которые никого никогда не любят. А она плакала, словно знала, что не увидеть уж ей своего мира. Да выпей же ты, трус несчастный! – вдруг взорвался кот.
Роман на этот раз не испугался. То, что ему сказал Рыжий, было человечнее всего того, что что ему приходилось слышать в последние два года. Он взял кружку Рыжего. Вино пахло терпко и маняще.
«Господи, я же когда-то очень это любил. Что ж меня остановило? «Страшная» перспектива стать алкоголиком, о которой трубили на всех углах и заядлые трезвенники, и закоренелые пьяницы? Или для того, чтобы сильно испугаться, совсем необязательно ехать в Переходный мир? Студенческое общежитие, где распивать спиртное запрещалось, но тем не менее пили все и били бутылки на Новый год так, что полы в коридорах покрывались пятисантиметровым слоем стекла. Песни под гитару, расхлябанный, хрипящий магнитофон, танцы до утра, поцелуи на черной лестнице. Пропавший где-то друг, который, роняя стаканы, орал: «Хорошо быть Наполеонами за бутылками у стола». Все ушло, остались только воспоминания, где же я слышал эту фразу совсем недавно? «Только трезвый быт – иметь право быть». Двести восемьдесят миллионов трезвых дураков. Ужас!»
Роман выпил. Через несколько минут по телу должна была разлиться приятная теплота, в голове возникнет легкость и наступит освобождение от страха.
-А что потом?
Кот больше не ерепенился. Он пошарил по прибитой над лежанкой полке и достал потрепанную книжку. Потом, не глядя, открыл ее и отчеркнул когтем абзац.
«… Самолеты вынырнули на бреющем из-за макушек лиственниц, разрывая на части слух. Все упали в болотную жижу, спрятаться было некуда. Кругом взлетали столбы воды и грязи. Зайцу Серому оторвало лапы, и он верещал в последнем предсмертном страхе. Еще кого-то ударная волна подбросила высоко вверх, и теперь это тело бесконечно падало вместе с оседающей землей.
-К лесу! - Крикнул кот Одуванчиков. Скорее, не крикнул, а завопил наполовину по-кошачьи, прикрывая собой женщину
Рев начал пропадать, и они побежали. До спасительного леса оставалось совсем немного, но Валерия бежала с трудом, завязая в трясине. Самолеты появились вновь. Теперь они били из счетверенных пушек, и вода вспучилась впереди сплошной стеной. Одуванчиков и Валерия уткнулись в кочки. Лежали долго. Самолеты улетели. Одуванчиков поднялся. Валерия не вставала. Он тихонько тронул ее, потом поднял,понял: все кончено. Он взял ее на руки, как это делают люди, и понес к реке, лицом на восток, навстречу восходящему солнцу».
… Роман закрыл книгу.
-Так оно и было?
-Не совсем. Мы уже перебрались через Воронку и уходили к Болотной. Знали, что вашу карательную экспедицию передавили в болотах. И нам казалось, что это – конец войне. А в Болотной делали эту самую «Амсу», мирень растет только там. Мы все веселились, даже она, хотя понятно, до «Амсы» ей не было никакого дела. Конец, конец… Конец пришел потом. Она медленно умирала, осколки разорвали ей живот, но не сразу насмерть, а она… ну, ты понимаешь. Она бредила, звала какого-то Николая. Меня не вспоминала… Похоронили ее где посуше. Того места теперь и не найти. А памятник… Вот из-за этой книжки ей памятник и поставили, ее ведь белка Сероватенькая написала.
- Белка Сыро… Сероватенькая?
- Ну да. Она меня много расспрашивала про все это. А потом написала. Ее тоже уж на свете нет. А вообще хорошая была белка. Среди них, как и среди людей, тоже хорошие попадаются. Смелая была, хотя и не воевала. Но у нее была своя смелость. Переплавщица хотела ее к стенке поставить первым делом – мишень была удобная. Далегионерки не дали, она хоть и не из их республики, но все ж таки своя. Беляйцев, так тот сразу все понял, вызвал ее как-то и говорит…
Роман уже не слушал. В его глазах стояли окровавленные кочки безвестного болота.
-Ну зачем, для чего вы воевали?
Рыжий с сожалением посмотрел на Романа:
-Я ведь тебе все рассказал. Зачем еще спрашиваешь? Разве кто-нибудь знает, зачем он воюет? «А перед нами все цветет, за нами все горит, и надо думать, с нами тот, кто все за нас решит», - это ведь не звери придумали.
-Неправда! На войне каждый знает, за что воюет. Ты скажешь, что я не воевал и не мне судить. Но дед-то мой воевал. И он знал, за что воюет. Иначе нельзя. Невозможно иначе. И ты знал…
-Ну, знал… а вот послушай, случилась со мной много лет спустя такая история. Был я уже командиром танковой роты. И пришлось прорываться через деревню. По флангу засада, и я о ней знал. Впереди дом. Надо через него. А тут выскочила навстречу ваша самка, то есть женщина. Кричит, руками машет. Глупые у вас самки, хотя и наши не лучше. Срезать ее из пулемета – пара пустяков. А я дал команду остановиться – вспомнил Валю. Ну, и влепили мне в борт из базуки. Правильно я поступил или нет? С твоей точки зрения правильно, гуманно, как вы любите говорить. А на деле глупо, к стенке меня за это надо было поставить. Сорвал боевую задачу, потерял машину. А дом тот, кстати, все равно сожгли. Вот так-то.
Роман сразу же представил эту картину, и на ум пришло одно из любимых стихотворений – о танке, поставленном на постамент в чужом городе: «Зарево вспухло, колпак летит, масло, как мозг, кипит, но я на куклу не смог наступить, и потому… убит». Он хотел прочесть его, возразить Рыжему, но в это время сзади скрипнула дверь, и все вдруг неуловимо и странно изменилось. Перехватило дыхание, чья-то холодная и мерзкая рука, казалось, сжала сердце. Возникло чувство непередаваемой тоскливой безнадежности. Такое состояние он уже испытал там, на лугу, перед самой встречей с Рыжим.
(Без номера)
Что-то жуткое произошло с котом. Шерсть на нем поднялась дыбом, глаза загорелись дьявольским огнем, и он, оскалив клыки, зашипел, как шипят все кошки перед схваткой с сильным и опасным врагом. Роман хотел оглянуться, но не успел. Прямо в лицо ему ударили ослепительные вспышки, и комнатка наполнилась грохотом и пороховой гарью. Кот, вскинув автомат, стрелял куда-то мимо Романа.
Прошло несколько секунд, а может минут, Роман не мог этого сказать. Кот, уронив автомат на стол, сидел, привалившись спиной к стенке. Роман повернулся назад, надеясь увидеть сзади гору трупов – неважно, чьих, людей, зверей, – но там ничего не было, кроме распахнутой настежь двери, в которой колыхался и медленно рассеивался белый туман.
-Что это было?
Рыжий медленно приходил в себя. Он с трудом дотянулся до бутылки, налил, расплескивая водку на стол…
-Это? Ничего… Так, мыши.
Роман внимательно посмотрел на кота. Значит, здесь водились звери пострашнее Рыжего. Он невольно улыбнулся точному совпадению ситуации с известной поговоркой.
-Кажется, кто-то недавно говорил, что это люди все время врут.
-Послушай, ты… - Рыжий сорвался с места, выгнул тело, и через мгновение Роман взлетел к потолку. Рыжий так и не выпустил когти, но Роман и так почувствовал, какой чудовищной силой обладает этот кот.
Рыжий тут же отпустил его.
-Слушай, а у кошек нервы есть?
-Есть, конечно.
-Тогда считай, что они у меня сдали. Зря я все-таки с тобой говорил. Ничего ты там у себя не сможешь сделать, и никто о ней не узнает. Да и зачем? Вам, как я понял, неплохо живется. А если кому и плохо, так тот молчит об этом, а то станет еще хуже. Я вас хорошо изучил, времени у меня для этого много было. Много времени… Это плохо, когда времени много…
Рыжий уже спокойно допил водку. Издалека послышался знакомый возвращающий к реальности рокот.
-Это за тобой. Полетишь в столицу…
Всем своим видом кот показывал, что разговор окончен. Но Роман все-таки задал последний вопрос:
-Та пушка… На поляне, где мы встретились…
-Ну, что пушка? Далась тебе эта пушка. Тебя что, интересует, почему ее до сих пор на переплавку не отправили? Да кому нужно тащить ее отсюда? Много здесь этого металлолома, пусть лежит, пока не сгниет.
Вертолет сел где-то рядом. В дверях появилось существо с большими, покрытыми голубоватым пухом ушами. Одето оно было, впрочем, с иголочки – на новеньком кителе сияли значки, пряжка ремня и даже сапоги сверкали, как зеркало. Роман, встречавший в Серове разумных зайцев, в основном мусорщиков, и, привыкший к их неопрятному вид, был удивлен.
Заяц поскрипел портупеей, а затем чувствуя, что пауза неприятно затягивается, произнес неприятным писклявым голосом:
-Я очень рад вас приветствовать на земле нашей величайшей Автономии.
-Здравствуйте, я тоже рад, - произнес Роман, хотя радости не испытывал.
Его больше всего удивило, что заяц никакого внимания не обратил на Рыжего. Как, впрочем, и тот на него. Кот развалился на своем топчане, прикрыл глаза и довольно мурлыкал. Между тем заяц, судя по знакам различия был званием гораздо старше Рыжего. То ли в автономной армии было очень плохо с дисциплиной, то ли Рыжий находился здесь на каком-то особом положении и ему многое позволялось. Но этого Роман так никогда и не узнал.
Когда они выходили, Роман обернулся и еще раз посмотрел на Рыжего. Тот лежал в такой же позе, совершенно безучастный к происходящему.
-До свидания.
Кот молчал.
-Не обращайте внимания, пойдемте, - поторопил заяц, взяв Романа под руку.
Лапки у него после крючьев Рыжего казались совсем миниатюрными.
-Ну, с таким бы даже я справился, - почему-то подумал Роман.
Заяц явно спешил и, казалось, чего-то боялся, но старался не подавать виду.
-Вас не очень, - заяц замялся, подбирая нужное слово, - шокировало это чудище7 Нет? Вот и прекрасно. Он – ценный работник, но груб, ужасно груб. Он еще из тех… Вы, конечно, понимаете, почему он так не любит людей. Но… - в голосе зайца послышались требовательные нотки, - Я не хотел бы, чтобы по нему вы судили о всех автономцах. У нас с людьми мир и дружба. И мы очень ценим вашу неоценимую помощь...
-А скажите, тогда действительно светило солнце? – вдруг резко спросил Роман.
-Простите, какое солнце? – Заяц даже остановился.
-В одной книжке я прочитал, что как раз всходило солнце и кот нес ее на руках совсем по-человечески.
-Ах, вот оно что. Это у белки Сероватенькой прочитали. Ну, так, наверно, и было, если об этом написала Сероватенькая. Так и было. А вы читали только роман «За автономию»? Ну, это у нее не самая лучшая вещь. Обязательно прочитайте «Ноябрь» или «Черные легионы». Хотя «Черные легионы» и сейчас трудно достать. Какой полет мысли, какая смелость! Да, именно смелость. У нас ведь тогда были… не совсем демократичные времена. Но мы все поправили, преодолели последствия и теперь наша страна -  самая демократичная, самая свободная.
-Значит, всходило солнце. Солнце, которого она уже не увидела.
Заяц прервал свои словоизлияния и посмотрел на Романа совсем, как человек: насмешливо и нагло:
-Вообще-то ваши самолеты могли бомбить и штурмовать при любой погоде. Но тогда, действительно, был хороший и погожий день…
На вытоптанной площадке, перегороженной колючей проволокой, стояли двое: капитан погранвойск и человек в сером плаще и такого же цвета шляпе. Человек в сером курил и задумчиво рассматривал лес в колеблющемся белесом тумане.
-Значит, он все-таки туда ушел, - произнес серый как бы про себя.
-Да. Радиограмма запоздала. А у меня был приказ – пропустить.
-Тот, кто отдал этот приказ… Ну, словом, у него… будут неприятности по службе?
Капитан насторожился:
-Что, этот журналист оказался не тем, за кого себя выдавал?
Человек в сером поморщился:
-Тем, тем. Не в нем дело. Просто боюсь, что ему придется задержаться в Автономии. Как у вас обстановка, спокойно?
-Вы имеете ввиду автономцев?
-Да, их.
-Конечно, спокойно. Меня, признаться, удивил приказ объявить готовность номер один. Что-нибудь случилось?
-Случилось, - человек в сером с раздражением отбросил сигарету. – К нам все-таки не прислушались. Что за манера всех под одну гребенку? Ведь предупреждали же… Какое там… «Не пудрите мозги со своим Переходным миром. Разъясняйте, читайте лекции». Кому? Зайцам с рудняковской свалки? Мало им одного 65-го года. Идиоты.
Помолчав, продолжил уже ровным спокойным голосом:
-В Серове разгромили магазины. В Менске портовики объявили бойкот и вышли на улицы. В Керуше уже стреляли.
-И все из-за этого? Люди отнеслись ко всему очень спокойно.
-Еще скажите: люди на Земле. Послушайте, капитан. Вы же не шизофреник-журналист и не чинуша с Земли, который не видит дальше собственного носа и вшивой инструкции. Вы здесь родились. И уж, конечно, не вам объяснять, как могли отреагировать эти твари на наши прекрасные меры. Здесь достаточно маленького камушка, чтобы начался обвал. Пока молчат рудняковцы. Но, думаю, ждать осталось недолго. Хуторга и куркулевскиекооперативщики не упустят столь соблазнительный шанс начать погромы, автономия-то рядом.
(Окончание 1 главы «Кордон кота Рыжего» 27 августа 1992 г.)
-Но автономцам совсем ни к чему нам ссориться. Времена Косюнца прошли.
-Дай-то Бог…  Кстати, он возвращается тем же путем?
-Вроде бы. А что?
-Ничего.
Человек в сером вплотную подошел к проволоке и показал рукой в сторону леса:
-Там порой происходят странные вещи. Далеко не каждому удается пройти этот луг, не так ли7
Капитан напрягся. Почувствовав, что земля уходит из-под ног.
-Вы хотите сказать…
-Да ничего я не хочу сказать. Я спросить хочу: как вы относитесь ко всей этой дьявольщине и спиритизму?
-Не знаю, вы можете назвать это спиритизмом и как угодно, но для нас это кошмар. Хуже кошмара. У меня одно ЧП за другим. Неделю назад солдат разрядил в себя автомат. Так даже комиссию не прислали, привыкли, наверно.
Человек в сером усмехнулся:
-Считайте, что я и есть комиссия.
-Ах, вот что! Ну, хорошо. Вам приходилось когда-нибудь срывать ромашки, из стебельков которых текла кровь? А находить людей, задушенных ветками деревьев? А чувствовать, что кто-то ходит, а никого не видать? Надо отводить отсюда заставу, пока мы все не посходили с ума. Автономцы это уже сделали, оставив здесь одного кота Рыжего.
-Отводить заставу да еще в такое время? Вы в своем уме, капитан, или, как изволили выразиться, уже сошли с него? Об этом не может быть и речи. А этот кот Рыжий. Любопытный тип, верно?
Сказано это было вскользь, без нажима, но капитан вздрогнул. Он понял, что человек в сером знает много и даже то, что ему знать не следовало.
-Интересно, что думает Рыжий по этому поводу? - продолжил мысль человек в сером.
-Скорее всего, ничего не думает. Но он как-то приспособился к этому и они его не трогают и даже как будто опасаются. Во всяком случае без ведома этого кота здесь муха не пролетит. Но кто эти «они», черт бы их побрал? Летающие тарелки, что ли?
-Ну, этот вопрос резоннее было бы задать вам. Вы же здесь служите, не я. Летающие тарелки… Весь Переходный мир – летающая тарелка, и никто не знает, куда она летит. Летающие тарелки! Надо же сгородить такую глупость, простите. Предлагаю простенький эксперимент. Приезжайте на Землю и там расскажите про Автономию, лягушек, которые подрывают танки магнитными минами, кота Рыжего. Самый ярый поклонник летающих тарелок и бермудских треугольников назовет вас сумасшедшим. Никто не смог объяснить здесь появление разумных животных, а ваши «некто» или «нечто», скорей всего, из той же компании, просто они иные. Мы гости в этом мире, понимаете, гости. А кто здесь настоящий хозяин, мы не знаем.
-Но я – человек военный. Мне надо знать противника.
-Знать противника… Зачем?
-Чтобы с ним бороться, побеждать, в конце концов.
Человек в сером вздохнул:
-А вам не кажется, капитан, что мы в последнее время стали слишком со многим бороться? С проблемами, которые сами себе создаем. С природой, с этими оразумевшимися ублюдками… Прежде,Ю чем бороться, надо бы знать, к каким последствиям приведет эта борьба и чем она в конечном счете обернется. Ладно, капитан, пойдемте.
Оба шагнули к кустам, и те бесшумно и податливо приняли их. Со стороны леса донеслась далекая автоматная очередь.