Сказки Гофмана

               


     Серёгин, который с женой Вероникой Семёновной жил на пенсии  и который в молодости писал сатирические рассказы в газете «Стеклодув»,  имел кошку Барбару.
     Барбара была чёрной приблудой, подобранной в подъезде еще котёнком.
     Серёгин шел тогда с именин, был в расслабленном, добром состоянии, в котором только и приводить домой бродячих животных, поддавшись минутному импульсу.
     Но всё равно ему и раньше приходило это в голову, так как жена часто говорила:
     - Ты бы хоть какое-то живое существо привёл, кота, что ли.
     Но Серёгин и так любил кошек, вне зависимости от жены.
     Очень скоро Барбара /долгое время её считали мальчиком Барбарисом/ совершенно подчинила хозяев своей воле и своим капризам, как это всегда и  водится. В сущности, это был добрый и ласковый зверёк, но такой гулящий, что это даже и среди людей редкость. Не реже трёх раз в году Барбара бросалась с  третьего этажа во двор и окуналась в водоворот страстей.
     Напрасно потом ходил Серёгин по всем окрестным помойкам и звал: «Бася, Басенька, ксь-ксь-ксь…»
     Наконец голодная, истасканная, с выщипанной спинкой, Басенька являлась домой и накидывалась на еду и питьё, а потом отсыпалась сутки напролёт. А потом приглашали соседского старичка Ефимыча и тот топил котят в ведре веником. «Вы мне всю карму испортите!» - говорил Ефимыч и ему давали на ещё одну чекушку.
     Серёгин любил прогуливать Барбару во дворе. При этом он надевал ей на шею самодельный поводок, чтобы она не убежала.
     Сначала он выгуливал Барбару на длинном поводке, но после того, как она однажды чуть не повесилась, пришлось поводок укоротить.
     Вот как это чуть не произошло.
     Обычно, завидя подходящее, по её мнению, дерево, Бася стремглав неслась к нему и стрелой взмывала на метр, а то и на два по стволу. Серёгин бежал в это время за ней, стараясь унять сердце и радуясь, что его питомице так весело.
     Однажды Бася взлетела на дерево выше чем обычно и спрыгнула на землю с другой стороны. Серёгин отпустил было поводок, чтобы потом, обежав дерево, перехватить её, но поводок застрял наверху а развилке, и Барбара закачалась  на двухметровой высоте в позе висельника, хрипя и выгибаясь.
     До этого момента Серёгин считал, что у него грыжа спины и порок сердца. Но тут он в секунду вскарабкался по толстому корявому стволу и освободил любимицу, ободрав при этом до крови руки и порвав штаны.
     Жена на балконе в отчаянии лишилась слов и поникла на перилах.
     Так они жили втроём.
     Не передать, как боготворили свою кошку Серёгин и его жена.
     Когда Барбара умерла, сдуру обожравшись аптечным чистотелом, Серёгин, обливаясь слезами и вскрикивая: «Басенька! Зачем?!» - проходил с кошачьим трупом на руках всю ночь.
     Наутро  Серёгины повезли Басю хоронить. Мороз стоял ужасный и закутанные до глаз Серёгины кроме узелка с Барбарой везли в троллейбусе лом и лопату.
     Серёгин давно уже присмотрел место, где желал бы, чтобы похоронили его самого. Это место было в городском парке культуры и отдыха, на высоком берегу Каменки, откуда открывался привольный вид на село Заречаны и пункт проката лодок. Но, конечно, никто бы не дал ему здесь лежать, как какому-то Мальчишу-Кибальчишу, а похоронили бы на новом кладбище «Дружба», голом и необжитом. А так они хотя бы похоронили здесь Басю.
     В могилку опущены были, помимо главного, ёлочная игрушка, любимый клубочек покойницы и баночка консервов «Ломтики ягнёнка в собственном соку»,  также любимых ею при жизни.
     Убитая горем жена молчала. Серёгин стал было говорить, но спазмы задушили его и он зарыдал, скупо, по-мужски, закрывая лицо руками.
     Не скоро утешились осиротевшие Серёгины. Долгими зимними вечерами разглядывали они альбом «Наш ребёнок» с кошачьими фотографиями. Смеясь и плача, и перебивая друг-друга, вспоминали они случаи, драгоценные моменты, яркими красками рисующие красоту, ум и игривость усопшей. А портрет в рамочке, на котором Бася царственно возлежит на кухонном столе, навеки занял своё место в книжном шкафу.
     Странно, но у Серёгиных был ещё один ребёнок, взрослый сын, Филипп. Правда, Филипп, названный так в честь отца Александра Македонского, давно уже эмигрировал в ленинские места, подальше от папы с мамой. И там,  в финской тундре, потерялся.
     Однажды жена пригорюнилась и сказала:
     - А ведь, Ильич, может внуки у нас уже?
     Поражённый этой мыслью, Серёгин задумался. Ему виделась маленькая девочка в оленьих унтах, по имени Алекса. Алекса вырастала и становилась финской детской писательницей, наподобие Астрид Линдгрен.
     Подобно Льюису Кэроллу, Серёгин написал для внучки сатирическую  сказку «Сказка о девочке Алёше». Жена, прочитав, сказала, как жаль, что некуда её послать - «Сказка» напомнила ей лучшие вещи Гофмана. Она была в молодости учительницей и ей было лучше знать.
     На волне творческого вдохновения Серёгин написал ещё пару сказок: «Недобрая кукла Наташа» и «Завещание дедушки Дионисыча». Но тут настроение у него прошло, так что он даже не дописал «Завещание».
     И они зажили дальше.