Глава 415. Шопен. Четвертая баллада

Фредерик Шопен
Баллада для фортепиано №4 фа-минор
Святослав Рихтер (фортепиано)

Yuriyauskiev: Сегодня, после большого перерыва послушал запись Четвертой баллады в исполнении Оборина, благо, был выложен еще один вариант. Мне это понятно и близко по духу. Чувствуется «русская школа». Дело даже не в школе, а в системе ценностей, во взгляде на искусство, в его понимании. В исполнении нет ничего вычурного, позерского, демонстрации особенных технических возможностей в угоду публике. При этом с техникой все в порядке, но она не заслоняет музыку. Не могу все же сказать, что нашел свой идеал, то есть, как я представляю себе эту музыку, каждый ее звук, но это мне, повторяю, близко. Так уж у меня получается, что вольно или невольно сравниваю с тем, что в сознании «навек засело». Причем, получилось так, что «засело» он еще до того, как услышал «свое» исполнение. В те далекие годы у нас была любимая пластинка Рихтера — «гранд» с Первой и Второй балладами, потом появился «гигант», на котором, в частности, была и Третья баллада. Записи Четвертой не было. Пластинку Оборина тогда уже хорошо знал, исполнение мне нравилось, но я чувствовал — можно сыграть с другим настроением, даже представлял себе, как конкретно. А я регулярно выписывал газету «Говорит и показывает Москва», следил за программами телевидения и радио. Понятно, что не фильмы отслеживал, а трансляции концертов Рихтера. И, наконец, все четыре баллады по радио! Записал на магнитофон и чуть ли не каждый день в течение месяца «крутил» четвертую балладу. В этом исполнении я услышал все то, что наболело и что ранее слышал внутренним слухом, и даже больше. Как бережно он играет тему, с какой чистотой и «всевозможной простотой» (Пушкин). Какое следует далее развитие и как это логически стройно, правдиво, с какой искренностью. Вот это и есть баллада — взволнованный и ненадуманный рассказ, в котором и чистота чувств и высокая страсть. Такое свойственно красивой духовно личности — Эвзебий и Флорестан в одной душе.
16 декабря 1985 г. мне посчастливилось слушать выступление Святослава Теофиловича в ВТО на вечере памяти актрисы С. В. Гиацинтовой. Сидел рядом с Ниной Львовной Дорлиак на краю сцены, за кулисами, чуть дальше сидел Олег Каган. Нам было все хорошо видно и слышно. Маэстро играл сначала три этюда Шумана по каприсам Паганини, а потом Четвертую Балладу. Итак, перенесемся в то время.
Вскоре Олег привез Нину Львовну и Святослава Теофиловича. Я оказался в высокой компании в артистической и снова смог увидеть музыканта перед выступлением и после, не из зала, как обычно. Нежданно-негаданно Олег серьезно испортил мне настроение. Дело в том, что нужно было переворачивать ноты Рихтеру, а сам Олег приехал в старых джинсах, и ему на сцену выходить неприлично. Выручить его (на самом деле — себя), отдав на время свой костюм, как он двумя днями раньше выручил меня с бабочкой, тоже не получалось по банальной причине — он бы в нем не поместился. Ноты я, разумеется, знал, когда-то даже учился несколько лет на фортепиано, но переворачивать листики «музыканту века» — увольте! Была все же надежда, что придет дирижер из театра Вахтангова и выручит. Ждал его, как спасителя, и дождался! Все вернулось на свои места, я снова почувствовал себя счастливым.
Этюды отзвучали и, наконец, Баллада! Я хорошо знал его записи всех баллад Шопена, Вторую и Третью слушал в концерте в 79-ом, но Четвертую «живьем» — было давней мечтой. И вот она сбывается! Играя эту балладу, он представлялся мне титаном, бережно поднимающим нежный и прекрасный цветок — так выпевалась ее изумительная тема. И какое богатое развитие следовало далее, какая яркая и содержательная повесть, в которой все настоящее! Здесь не было и намека на пустой внешний блеск, когда свет отражается от стекляшек, а не рождается в глубинах благородных камней, не было ложного пафоса сродни тому, который в избытке у актеров захудалого театра. Это действительно была Баллада, повествующая о благородстве, высокой страсти, но духовной и целомудренной. И это был Шопен — глубокий и настоящий! Исполнение было необыкновенно захватывающим, и музыка очаровала самого исполнителя. Он смотрел куда-то поверх рояля, и вдруг несколько нот — не по тем клавишам! Нину Львовну и меня как током пронзило! Я бросил взгляд на музыканта — он мужественно перенес эту случайную оплошность. А на сцене бушевали страсти и потом это томительное ожидание перед кодой… И вот она, кода, — мощный направленный поток, исполненная грандиозно и технически совершенно. Грянули аплодисменты. Я выбежал с цветами. «Это мне?» — удивился Рихтер и положил букет к портрету.
Вечер продолжался, а Святославу Теофиловичу нужно было отдохнуть. Мне, человеку далекому от медицины, показалось, что его сердце плохо справляется с непомерной нагрузкой. Ведь каждый раз такая отдача — физическая, эмоциональная, но по-другому он не мог, музыка требовала «полной гибели, всерьез»! Взволнованные, мы с Олегом встречали его в артистической.
— Как тяжело играть эту балладу, правда? — спросил он, но почему-то обращаясь больше ко мне, чем к Олегу.
Я промычал нечто нечленораздельное, а что можно было ответить «музыканту века»?!
— И вот как обидно — подумал: кажется, хорошо получается, и тут дррррр! Обидно!
Мы с Олегом начали наперебой говорить, что это ведь никак не повлияло на замысел, что все равно получилось замечательно…
— А я ведь давно не играл эту балладу!
Святослав Теофилович уселся в кресле, а Олег начал торопить меня, ведь можно опоздать на следующий концерт. Но я решил, что другого такого случая может и не быть, а так хочется поблагодарить за это чудо.
— Святослав Теофилович, я хорошо знаю эту балладу в Вашем исполнении в записи, но сегодня она потрясла с новой силой!
— Я рад, что Вам понравилось.
— Понравилась — это не то слово, она по-новому мне открылась!
Тень набежала на лицо маэстро, но он спокойно ответил:
— Я рад, что Вам понравилось. Знаете, одним нравится, другим не нравится. Я рад, что Вам — понравилось.
Разговор на эту тему надо было прекращать. Как же ему наскучили эти восторги, эти вездесущие почитатели!