Anamnesis mortis

Этот декабрьский вечер был особенно тёмным. Непроницаемые тёмно-синие клубы снежных хлопьев окутали улицы города непроницаемой пеленой. Прибольничное кафе было практически пустым, и лишь столик у дальнего, темного угла был занят посетителем. Этот человек, а точнее история, приключившаяся с ним, и будет нам интересна.


Андрей Васильевич отличался приятными, слегка заострёнными чертами лица. Целеустремлённый взгляд, венчающий слегка прищуренные глаза, поджатые губы – словом, всё в его лице говорило о целеустремленности и большом уме. Однако в тусклом свете далёких ламп заострённые черты приобретали уж слишком колото-режущий характер, а отражающийся в глазах ум становился чуть теплее холодильной камеры морга. Это кафе молодой доктор выбрал для себя как место, в котором он мог отпраздновать свою победу. Стакан пива должен был скрасить вечер молодого хирурга, должен был стать кубком услаждающего уста виноградного вина. Однако победа, за которую пил врач, была не слаще литра горького биттера.

 
В этот день Андрей Васильевич подтвердил свою невиновность в смерти пациента, водителя, работавшего в той же больнице, что и он сам. За все свои пять лет практики доктор ни на шаг не отходил от общепринятых правил постановки диагноза и лечения, и его чистая репутация была очередной раз подтверждена.

 
Смерть настигла пациента прямо на операционном столе, и причиной тому было тяжёлое осложнение острого аппендицита. На момент смерти больного в операционной было двое хирургов – уже известный нам Андрей Васильевич, только что закончивший все приготовления к выполнению операции, и стоявший за операционным столом уже два с половиной часа Костюшин Виктор Иванович, доцент, тридцать пять лет проработавший в другом городе и лишь незадолго до злополучного дня устроившимся на работу в эту больницу. До того события двое докторов никогда не встречались вместе на одной операции, да и в обычных условиях не общались, но трудная ситуация переплела их судьбы в ту роковую ночь.

 
Ситуация и впрямь была не из лёгких. Воспаление полностью разрушило аппендикс, из-за чего содержимое органа попало в брюшную полость больного. Возникло тяжёлое осложнение – острое воспаление брюшины, или, говоря медицинскими терминами, острый гнойный перитонит. Гной заполнил собой все пространства, образовав затёки под печенью, в малом тазу – словом, везде, где только мог. Раздраженные и воспалённые органы были намертво сцеплены друг с другом нитями белка фибрина, что оставляло оперирующему хирургу гораздо меньше шансов хотя бы осмотреть их, не повредив. Образовавшиеся токсины всасывались в кровь больного, и шансы на выживание таяли буквально на глазах. Задача хирурга была не из простых: помимо удаления отростка, ему нужно было аккуратно освободить органы от припаивающих их друг к другу тончайших нитей фибрина, промыть брюшную полость антисептиками и грамотно расположить в ней дренажи. Воспалительный процесс протекал быстро и распространялся буквально на глазах, и быстро закончить операцию одному хирургу не представлялось возможным, даже несмотря на тридцатипятилетний стаж специалиста. Уже через полчаса от выполнения первого надреза кожи доцент отправил медсестру в приёмное отделение, дабы та передала Андрею Васильевичу зов помощи. Однако молодой доктор был сильно занят выполнением своих документальных обязанностей, и на операции он оказался уже под самый конец: организм оперируемо не выдержал вызова, брошенного тяжелой болезнью.


Разбирательство по делу смерти пациента продолжалось довольно долго, но в этот день был оглашен вердикт, который гласил о невиновности Андрея Васильевича, поскольку тот занимался своими прямыми обязанностями и в том, что поздно явился на подмогу, виновен не был. Но почему же радость по этому поводу была для доктора не ярче света в полуподвальном кафе? Прищуренный его взгляд был внутрь и посвящён именно этим думам.


- Да, теперь его уволят. Но что мне с того?  - Размышлял доктор. – Он ведь был оформлен как оперирующий хирург, а не я. Если бы я вёл этого пациента (кстати, он же у нас «буханку» водил, как его… Не Витя ли Корташов его звали?), я бы сначала подержал его в палате под антибиотиками с часок, а не вводил бы их прямо по пути в операционную. К тому же я диагностировал у него острый аппендицит, а значит, и оперировал бы я его как при остром аппендиците - начал бы с небольшого разреза сбоку, удалил бы отросток и только потом сделал длинный срединный разрез. Он же сразу начал оперировать как при перитоните, а так ведь нельзя, он же не оформил как надо! Вот и попался. А что там и правда был разлитой гнойный перитонит, так это доценту повезло. Не будь там осложнения – так вообще попал бы в тюрьму за самоуправство и неправильную диагностику.  Да и чего мне, собственно, было переживать! По документам пациент этот числился за Виктором Ивановичем с той секунды, как только он поставил подпись под переводным эпикризом. В моих же осмотрах всё чисто, а стало быть, и совесть моя должна быть чиста…


Именно в эту секунду Андрей Васильевич обнаружил, что темнота, сгущавшаяся по ту сторону его стола, внезапно материализовалась во вполне осязаемую плотную фигуру. Алкоголь, сгустившийся в крови доктора словно пресловутая полуподвальная темнота вечернего кафе, вступала с таковой в союз, мешавший врачу разглядеть лицо фигуры. Но утверждение это ничуть не касалось звука: тень отчётливо заговорила.


- Хороший вечер, не правда ли, док? – довольно дружелюбно, но тихо и чуть скорбно произнес незнакомец – не хотите ли поболтать о чём-нибудь? А то от такой тишины аж на уши давит.


- Что же, я не против, - учтиво ответил Андрей Васильевич, - тем более, мы должны быть знакомы, раз вы знаете о моей должности. Но позвольте, как вас зовут?


Пиво знало своё дело – обычно молодой доктор не любил никаких компаний, но сегодня разговор завязался чуть ли не быстрее, чем развязался докторский язык.


- Зовите меня просто Виктор. А можно даже Витя, разницы мне теперь никакой нет. А вас я знаю, вас Андреем Васильевичем зовут, так звать и буду. Я бы за вас сегодня тост поднял, но аппетита уж больно нету. – Андрею Васильевичу голос казался приятным и очень уж знакомым, да только тихая грусть его вкупе с сумраком, окружающим собеседников, не давали ему узнать таинственную личность до конца.


- Вы работаете в нашей больнице? Или, может, вы наш пациент? Половина моей ставки в поликлинике, а половина – в приёмном покое, поэтому, может, мы и виделись с вами? Не могу вспомнить… Прошу прощения, но людей с таким именем, как у вас, я знаю довольно много. Помню, только на первом году ординатуры…


- Да работал я тут, но больше не буду.
Наступила неловкая пауза. Слишком мало точек соприкосновения и слишком много пива. Но тень, назвавшаяся Витей, стала решать проблему сама.


- Наслышан я про вас, Андрей Васильевич. Хороший вы доктор, говорят, всё делаете как правильно, и документы в срок заполняете, и в нормативы укладываетесь. Вот и сегодня про вас на комиссии говорили.


Андрей Васильевич призадумался. «Так значит, всё-таки из врачей. Знает об этом деле, значит, на комиссии по летальным исходам сегодня был. Уж не сам ли это Виктор Иванович? Наверняка пристыдить меня хочет, если не обругать. Ну ничего, в обиду я себя не дам».


- Моё дело разобрали. За мной нет никаких прегрешений, я всё сделал так, как и должен был.


- Нет, не сделали.


Это был вызов, на который Андрею Васильевичу нельзя было не ответить.


- А вас обвиняли когда-нибудь в том, в чём вы не просто не виноваты, а даже и доказали свою невиновность? – Вспыхнул Андрей Васильевич, - Вы может, ответите за эти слова?


- Я отвечу, Андрей Васильевич. Было на собрании сказано, что больной поступил в ту ночь, когда вы дежурили. И обследовали его именно вы.


- Да, и в всё было сделано как надо. Пациента я обследовал полностью, и анализы все собрал. Ко мне упрёков не было и не будет.


- Андрей Васильевич, а пациенту было плохо?
Ну что за дурацкий вопрос? Больной не будет больным, если ему не будет плохо. Но вопрос этот заставил молодого врача призадуматься.


- Сильно он не жаловался, даже не пискнул, пока я его смотрел, мужик крепкий был. Хотя и было видно, что боль он испытывал, и болело там, где и должно было в его случае болеть.


- И вы сразу его осмотрели?


Гнев всё ярче озарял лицо молодого специалиста.


- Он мог и подождать лишние минут пятьдесят. Перед ним была молодая девушка, лет девятнадцати. Сами знаете, что молодых лучше смотреть первее, мало ли, что у неё могло быть, да и орала она на весь коридор. Хоть и оказалась симулянткой.


- Симулянткой? – Без какой-либо тени удивления в голосе переспросил собеседник.

 
- Орала она так, словно шар с шипами проглотила, а гинеколог, к которому я её отправил, нашёл у неё жалкую кисту в яичнике. И она сразу как-то успокоилась, ни звука от неё не услышал, и упорхнула она от нас быстрее ветра. Мы тогда сразу смекнули, что, наверное, весь этот цирк она устроила лишь чтобы своего паренька припугнуть да на место поставить. Он всё это время сидел, как шёлковый – такой-же послушный и такой-же бледный…


- И ваш пациент всё это время терпел?


- Пятьдесят минут! – Чуть было не вспылил доктор. – Но что с того?


- А то, что это он при вас терпел минут пятьдесят, а сколько он терпел до этого? Вы так спешили с девушкой, что даже не уточнили.


- Ну, допустим, не уточнил. Но от поступления до передачи в хирургическое отделение не прошло больше часа, и по документам я сделал всё правильно.


- А по совести?


Колючий вопрос был парирован колючим же ответом:


- А вам прокурор не страшнее совести? Ну поноет она, пройдёт. А срок так быстро не скоротаешь. Тем более, как я сейчас припоминаю, больной сам сказал, что болит у него «недавно».


- Что же вы не припоминаете, что тогда к вам Виктор Иванович зашёл и хотел с вашим пациентом поговорить? Уж с ним, может, больной тоже припомнил бы получше.
Виктор Иванович мог бы сколько угодно припоминать вместе с пациентом. В свою, конечно же, смену.


В их разговоре наступила небольшая пауза. Андрея Васильевича раздражала манера общения этого наглого собеседника, но то ли добрый стакан пива, то ли удачный день, то ли напористость его характера, не давали просто уйти ему от неприятного разговора.


- Ну что же, допустим. – продолжил собеседник. -  А что же вы не отразили в истории болезни больного, что ему пришлось сдавать анализ крови не прямо там, в приёмном отделении, а на третьем этаже?


Из Андрея Васильевича невольно вырвался смешок. Ситуация и впрямь смешная – в тот день лаборатория на первом этаже сломалась, и пациентам приходилось сдавать анализы в отделении лабораторной диагностики, находящемся ровно на третьем этаже. Но как это могло отразиться на его вине или невиновности?


- Вопрос этот не ко мне. Я не виноват, что старое оборудование периодически сбоит.


- И за сломанный лифт вы тоже не ответственны, - заметил собеседник, - это да. Но больному ведь даже никто не помог подняться.


- И это не моя вина.


- Но можно же было кого-нибудь попросить! И скажите, зачем было посылать его сдавать анализы дважды, сначала кровь, и только потом только мочу?


- В его случае было логичнее быстрее получить анализ крови, а уже затем – анализ мочи.


- Доктор, вот совсем не логично. В туалет на третьем этаже пациентов не пускают. Этому больному пришлось подниматься на третий этаж, сдавать кровь, спускаться на первый и снова подниматься на третий, уже с анализом мочи.


- Туалет на третьем этаже только для персонала, так должно быть по правилам.


- А по совести?


- Что вы с этой совестью?


Разговор начал напрягать молодого врача. «Ну да, не очень хорошо получилось. Но всё же…».


- Всего на одно восхождение по лестнице больше. Не думаю, что это могло как-то осложнить течение болезни.


- А если бы вы с ним поговорили, да попросили бы кого-нибудь помочь ему подняться по лестнице, глядишь, и не ухудшилось бы у него состояние… В конце концов, Андрей Васильевич! – Чуть повысил голос собеседник – Вы ведь мылись на операцию минут двадцать, если не все полчаса! Можно же было за это время и помочь оператору. Глядишь, может, вместе и вытянули бы с того света…


- Да будет вам известно, - с угрожающим спокойствием произнёс Андрей Васильевич, - что и оператор этот довольно дел наделал! По рекомендациям он должен был ввести антибиотики, подождать и потом только везти больного в операционную. А он? Возьми да сразу его на стол! И антибиотик ввёл чуть ли не одновременно с разрезом. Как, по-вашему, лекарство подействует за такое короткое время? И вместо маленького разреза сбоку, как делают при удалении аппендикса, доцент наш сразу начал с большого срединного разреза! А если бы не было там гнойного перитонита? Что бы он в документах написал? Наконец, раз уж дело на то пошло, и звать меня надо было раньше!


- Так он же для пациента как лучше хотел. Доцент же и с больным поговорил, и все картину болезни распознал. Пусть он не по инструкциям всё делал, но вместо документов он всегда выбирал пациента. Жаль, что, порой, себе же во вред, но куда же люди без таких светил? И, кстати, звал он вас почти сразу, но вы тогда решили выписки дооформить…


Наконец эти споры надоели Андрею Васильевичу, к тому же он, наконец, решил, кто же сидит перед ним.


- Вот что, Виктор, – начал доктор, - я понял, что это вы. Ваши вопросы уже не имеют никакого смысла. Пожалуй, я подведу итог. От меня требовались осмотр и анализы, и я их сделал. Я госпитализировал пациента с правильным диагнозом. Я сделал всё, что от меня требовалось по долгу службы, а чего я не сделал – того нет в регламентах, значит, и совесть моя чиста. Скажите, если уж доцент не справлялся, что я мог сделать? Только одно – угробить свою репутацию умершим на моих руках пациентом. Я не виноват, что увольняют теперь не меня. Ну ничего, вы уже много поработали, вам пора уже и на покой. Считайте, что я протянул вам руку помощи, ведь, иначе, когда бы вы ещё решили, что пора бы вам отдохнуть? И прошу вас не держать на меня зла, ведь…


- Простите, - прервал врача собеседник, - я совершенно не виню вас. Ну, почти. Вопросы, касающиеся больших очередей, нехватки специалистов и сломанных лифтов – не касаются лично вас. Но впредь запомните: не бумаги будут лишний раз задавать дополнительные вопросы пациенту. Не бумаги помогут даже на самой безнадежной операции, но только вы и ваша любовь. Впредь будьте аккуратны.

 
- Впредь желаю вам хорошего отдыха, господин Костюшин.


- Корташов. – поправили врача откуда-то из воздуха.