Глава 524. Метнер. Соната фа-минор

Николай Карлович Метнер
Соната для фортепиано фа-минор
Марк-Андре Амлен (фортепиано)

precipitato: Ни разу в жизни не смог ни одну сонату Метнера дослушать до конца: скучно, засыпаю. Все очень проработано, аккуратно, и всегда один и тот же вопрос — зачем? На всех его крупных вещах скучаю. А маленькие пьесы есть очень симпатичные.

musikus: Обожаю таких композиторов как Метнер, Мясковский, Глазунов, Пуленк, Энеску, Кодай… Или из советских — Борис Чайковский, Салманов, Слонимский, Вайнберг, Овчинников… Многих.
…Только что дважды подряд с наслаждением отслушал кассету с выборкой из Метнера.
Если слушать его всего, то порой кажется, что писал увлеченный любитель… Никак не властитель дум, не Рахманинов (великодушно отводивший Николаю Карловичу место едва ли не лучшего композитора своего — и его, Рахманинова — времени).
Но какой незамутненный мир был у этого «любителя», пусть и маленький, камерный, но — свой. И как светло в этом мире!
Так и везде — в литературе, поэзии, живописи. Творцы «второго ряда» доводят картину эпохи до полного завершения, делают ее цельной, выпуклой, гармоничной во всех элементах формы, во всей светотени — как при технической ретуши фотографии, когда изображение, избавленное от случайных дефектов, пробелов, вдруг оживает, точно освобождаясь от болезни.
 
Добавлю еще. В искусство можно по-настоящему влезть, начать в нем что-то понимать, лишь тогда, когда великие имена перестают быть голо стоящими столпами, а начинают, подобно живому стволу, обрастать массой ветвей; подобно основному тону — обертонами, подобно главенствующему цвету — валёрами.
Пушкин — это еще и Баратынский, Вяземский, Дельвиг.
Основная обойма символистов во главе с Блоком, Анненским, Вячеславом Ивановым, тянет за собой массу других имен этого круга вплоть до «малоизвестной» Лохвицкой, Фофанова или, скажем, Виктора Гофмана.
Рядом с Гумилевым, Мандельштамом — и Городецкий, и Нарбут, и Зенкевич (не считая Ахматовой).
Великая русская проза образуется не только именами столпов — Гоголя, Толстого, Достоевского, Чехова, Бунина. Это еще и Сергей Аксаков, Лесков, Мельников-Печерский, Успенский, позднее — Шмелев, Зайцев, Осоргин…
То же в живописи.
Импрессионисты это ведь не только Моне, Мане или Ренуар. Это еще и Тёрнер, Буден, Йонкинд, Берта Моризо…
А кубисты это — кроме Пикассо да Брака — и Грис, и Делануа, и замечательный Купка, а рядом (хоть и «футуристы») — Боччони, Северини, Балла…
Ну, а музыка… Пёрселл дополняется вёрджиналистами, У. Бёрдом; вокруг Баха — целый сонм современников, включая великого «второго номера» — Генделя; венские классики — группа (включая Глюка); романтики — целая великая команда на «Ш» — Шуберт, Шуман, Шопен, с примкнувшим к ним Листом. Брамс как-то продолжается в Вольфе; от Вагнера ниточка к Брукнеру, от него — к Малеру, от Малера — к Цемлинскому и раннему Шёнбергу… Пуччини немыслим без соседства с Масканьи, Джордано, Чилеа; Рахманинов не вполне достаточен без Метнера, Барток — без Кодая, Вайнера. Шостакович еще больше возрастает учениками — Вайнбергом, Борисом Чайковским, Свиридовым…
Да, короля играет свита. Но здесь — иное. «Вторичные» имена гармонизируют всю картину, подобно тому, как пиковое значение показателя превращается в плавную гауссиану благодаря смежным, более скромным величинам.

Wolferlia: Скажите, Юрий Константинович, а Скарлатти можно назвать одним из «спутников» Баха? Вроде бы традиционно — «да». Мне кажется, Михаэль Гайдн и Яна Вацлава Стамиц тоже примыкают к венским классикам!

musikus: Могу ограничиться только банальными сведениями. Скарлатти был моложе Баха, но может считаться его современником. Считать ли его «спутником» Баха? Не знаю. Если не считать того, что и тот, и другой — из эпохи барокко, то творческое лицо у того и другого, конечно, разное настолько, насколько отличаются немец и итальянец... Что касается Стамица, то ведь их, Стамицев, было много. Уверены ли Вы, что имеете в виду именно Яна Вацлава? Наиболее известен-то Карл, глава Мангеймской школы, которая, конечно, более всего довлеет классицизму, гайдно-моцартовской эпохе. Что до Михаэля Гайдна, то его модно ныне считать — в противовес старшему брату — гением, но я, честно говоря, как-то не успел в этом убедиться.