Ворон. Часть 2. Промельк

      Оставив ни с чем, незадачливый «хвост» охранников, Артур Андреевич «нырнул» в знакомые дворовые переходы, и через некоторое время молодцевато запрыгнул в отходящий троллейбус. Он сел у окна и отдался наблюдению жизни, плывущей мимо. На этот раз он был в своей реальности и сгустки пространства-времени не беспокоили его.
      Узнаваемые фасады домов, укромные садики, дворы и проезды - декорации прошлой жизни. Шайба «Юбилейного» и грохочущий Тучков мост, потёртые картуши степенного Васильевского острова, гранитная Университетская набережная – парадные и обыденные. Ускользающий декабрьский день укутал город бархатным вечерним полусветом.
      Нева укрыта хилым неверным льдом, с пятнами промоин. На том берегу, над восточным куполом Адмиралтейства реет Военно-морской флаг.
      Промельк Стрелки с кустистыми шапками стриженных деревьев, на фоне бледного неба, пронзённого иглой Петропавловки.
      Заледенелый размах Невы, уходящий под ажуры Кировского моста и поворот на Дворцовый мост. Белоколонный фасад Главкомата и перст Александровской колонны, а справа, справа - заснеженный одноимённый парк.
      Зимние сумерки скоротечны. Стемнело. Зажглись фонари.
Ещё Мгновение и троллейбус вкатился на Невский проспект, где у тяжёлого мрачного здания «Аэрофлот» Артур Андреевич вышел и окунулся в предновогоднюю толчею.
      Перейдя Зеленый мост, он свернул налево и вдоль Мойки дошел до дома номер 12. Это была традиция - по приезду в Питер посещать Дом Поэта . Андрей Андреевич ткнулся в низкие калитки обоих ворот, калитки закрыты. В липкой сырой тишине, «опершись задом» на гранитный парапет, он выкурил заветную сигарету, исподлобья поглядывая на пушкинский балкон. Оттуда холодным январским вечером 1837 года объявили о кончине Пушкина.
             «Замолкли звуки чудных песен,
              Не раздаваться им опять:
              Приют певца угрюм и тесен,
              И на устах его печать». *
       Артур Андреевич намеривался посетить кафе гостиницы «Пушка Инн», но передумал и свернул во двор Капеллы. Другой проходной двор, исхоженный им, был чуть ближе к Невскому проспекту. Но проходя мимо, он заметил, что путь перекрыли массивные железные ворота частного владения.
       Большая Конюшенная встретила его огнями и недовольным гулом медленно двигающихся авто. Артур Андреевич полюбовался праздничными витринами ДЛТ, и через садик, что у церкви Петра и Павла, вышел на Невский проспект, по дороге, не забыв кивнуть бюстам Гёте и Баха.
       Проведя пальцем по выпуклому ошлифованному граниту помпезного Дома Книги, он оглянулся на высокую наряженную новогоднюю ёлку в объятьях Казанского собора. Зачем-то сделал пару снимков. «Потом разберу и полюбуюсь», - решил он, зная, что ничего не разберёт. «Но пусть будет».
       Артур Андреевич перешёл на противоположную сторону, где вскорости добрался до праздного, а ныне новогоднего Гостиного двора. Он шел вдоль нарядных витрин, насвистывая известный мотив, после чего нырнул в внутрь Невской линии и погрузился в добродушную толкотню универмага. Артур Андреевич насыщался праздничной энергией, а сердце и душа наполнялись волнительной волшебной музыкой Таривердиева:
                «Никого не будет в доме,
                Кроме сумерек. Один
                Зимний день в сквозном проёме
                Не задёрнутых гардин»**
        Он медленно снял перчатку, провёл по перилам открытой ладонью, собрал свежий снег и сжал его в кулаке. Посмотрел на снежный слепок и подбросил вверх:
                «Только белых мокрых комьев
                Быстрый промельк маховой,
                Только крыши, снег, и, кроме
                Крыш и снега, никого…»**
        Крыш и снега, никого. Он умел жить в одиночестве. Он любил быть в одиночестве, но это удавалось редко. Поэтому Артур Андреевич позволял себе безвредную шалость - глушить эфир вокруг себя. Дабы его не вычислили по телефону. Вот и сейчас он был один. Совсем один.
        Это место было достопамятным. Лет сорок назад они с Верой устроили прогулку по предновогоднему Невскому проспекту. Погода была легкая, новогодняя. Они от души дурачились. Конечно заглянули в Гостиный двор – ярмарку тщеславия, купив неважнецкие безделушки. Как влюблённые, уступали друг другу, как женатые советовались. Выбирали и приценивались. Оказавшись на втором этаже пустынной Садовой линии ловили ладонями порхающие снежинки, бросались снежками и целовались, тесно прижимаясь друг к дружке. Пока Галерея, вежливо выдержав паузу, не стала заполняться праздными покупателями. Потом было кафе «Север» или «Норд». Где иссякли последние студенческие денежки. Но пирожные были на славу, а кофе с корицей – бомба.
         Артур Андреевич улыбнулся былому. Потом посмотрел на приметную выщерблину у места крепления перил к колонне, на которую обратил внимание ещё Тогда и изрек сентенцию: она была до нас, при нас и будет после нас. Потрогал её. Не мираж ли былого?  Нет, реальность.
         Линия стала заполняться покупателями и гостями Города трех революций.
Спустя одну сигарету Артур Андреевич покинул Садовую линию. «Точки возврата здесь нет», - вяло констатировал он и вышел на улицу.
С другой стороны проспекта «Север» манил огнями и добрыми воспоминаниями, но он превозмог соблазн и уверенно проследовал в метро и вышел на станции «Петроградская».
        Артур Андреевич отдал дань памяти в достославных местах: где родился, где жил и был по- человечески счастлив. На площади Льва Толстого, забрел в неприметное кафе, взял большую кружку горячего шоколада и сел лицом к окну, разглядывать милоту городской канители. 
        Проигрывая в тысячный раз мелодию из Иронии судьбы, душа в тысячный раз захотела чуда. Он усмехнулся: «Кто бы сомневался?»
Мелодия, как всегда родила Мысль, за ней желание, рожденное в дебрях души – а не съездить ли в Парк? Непреодолимая сила потянула его туда, туда, на место, где он был счастлив и несчастлив одновременно.
       Отдохнув и согревшись, Артур Андреевич Вышел на улицу. Закурил и задумался. Воздух был свеж. У ног порывистый ветерок из угла в угол мёл порошу. 
В парк! Но не тем худосочным и нескладным студентом или тенью в поисках былого, а нынешним сформировавшимся и уверенным в себе человеком. И не важно, что на другой конец города. Лёгкая позёмка опала к ногам. Потянуло сыростью.  Вместо вывески Театр им Андрея Миронова, колеблясь будто в мареве появились белые буквы «АРС».
       А вот и знакомый троллейбус. Артур Андреевич не удивился, впервой ли? Вместо современного комфортабельного агрегата, подкатил дребезжащий советский троллейбус с дерматиновыми рессорными сидениями, выдавив на тротуар талую серую шугу.
                «И опять зачертит иней,
                И опять завертит мной
                Прошлогоднее унынье
                И дела зимы иной. **
         - Он поставил ногу на подножку. - «И опять кольнут доныне… Не отпущенной виной» **, - донеслось из глубин памяти и Артур Андреевич вошёл в нагретый салон троллейбуса.
                --------------------------
         Человек вышел за остановку до Парка и прошёлся по знакомой улице, отметив, что за 15 лет, она не очень-то и изменилась. Потом пересёк широкий, но пустынный проспект и ступил на «пятачок» - территорию, которая всегда вводила его в трепет, но не от страха, а от душевного сладостного волнения схожего с ответственностью перед чем-то.
        Было уже достаточно поздно.
        «Артур!» -  послышалось ему. Он огляделся - пустынно, ни машин, ни прохожих.
         Слегка, опираясь на трость, он медленно приближался к ЕЁ дому. Волнение нарастало.
         «Артур!»  -  донеслось эхом со стороны двора.  Ветер закружил позёмкой, упруго качая в низком небе ветви обнажённых деревьев. Он свернул в полумрак узкой дорожки - аллеи, обрамлённой кустами акации.
Он пошёл на призыв, как в бой. Ветер ударил в лицо, снежная крошка, таяла на разгорячённом лице. Снежная пыль проникала под брюки, охлаждая незащищённые икры ног.
        Артур Андреевич наклонил голову, и прихватив пальцами поле шляпы, медленно продолжил свой путь, по снежной пороше.
                "День за днём, то теряя, то путая след,
                Я иду в этот город, которого нет..."***

        Он вышел на небольшой аппендикс дворика перед точкой - типичной ленинградской многоэтажкой. Дворик был пуст. Кто звал его отсюда? Вдоль новой детской площадки прокатился мираж отдалённо напоминающий старое место.
Да там когда-то росли берёзы и их белые стволы отчётливо отпечатались в пространстве, окно миража прояснилось, чертя по снегу тенями от деревьев. Скорее всего от фар проезжающего авто.
       Артур Андреевич остановился, из-под шляпы взглянул на знакомые окна. Заветные окна. На балкон, где когда-то он стоял и беспечно вдыхал густой воздух сиреневого вечера. Окна были глухи и чернЫ.
       Ветер затаил дыхание и утих.
       Артур Андреевич щёлкнул зажигалкой, прикурил. Задумчиво, сделал пару затяжек, секунды был неподвижен.
       В дань доброй памяти о былом склонил голову в приветственном полупоклоне.
       Замер.
       Повернулся и медленно опираясь на трость продолжил свой путь к намеченной цели.
       Кружась отвесно падал снег. На тонкой снежной крупе, осиротевшей площадки, остались два черных следа от колёс авто и перечеркнувшая их одинокая цепочка следов одинокого человека.
                «Снег кружится, летает, летает,
                И позёмкой клубя,
                Заметает зима, заметает
                Всё что было до тебя»****
___________________________________________
  *  М.Лермонтов «Смерть Поэта».
 **  Б.Пастернак.
***  Р.Лисиц
**** Л.Козлова
 

Продолжение:  http://proza.ru/2023/06/30/1145