Глава 423. Брамс. Венгерский танец

Иоганнес Брамс
Венгерский танец №1 соль-минор
Венский филармонический оркестр
Клаудио Аббадо (дирижер)

SmirnovP: Когда слушаю этот вальс, у меня влажнеют глаза. Невыразимо прекрасная музыка из детства.

musikus: Временами вновь и вновь окунаюсь в музыку Брамса, живу ею. То воспарит в сознании небесная фраза флейты из финала Первой симфонии. То вспомню менухинскую скрипку из Концерта, ее недостижимые высоты. То начну, захлебываясь, напевать рихтеровский аккомпанемент из ре-минорной сонаты…

Это — понятно, потому, что — великое.

Но вот как бы скромная камерная музыка Брамса, которой я «почему-то» всегда увлекался… Интермеццо, каприччио, баллады… квартеты, трио… Ловлю себя на кощунственном: бюргеры мирно музицируют у камина. Лирическая мякина…

Но почему же все это так притягивает?! Почему я выписал себе на кассеты чуть ли не шесть часов этой «мякины»?

Теперь начинаю понимать.

Наши великие классики, властители дум… Вот — Бетховен с его героическими страстями: «схвачу судьбу за глотку» (Толстой: «уж больно дерганый»). Вот — Петр Ильич с его черной меланхолией и неотвратимым «фатумом» (Луначарский: «рыхлый интеллигент-славянин, рыдающий у разверстой могилы»). Вот — Малер с его извечным трагическим самокопанием и «нервами».

Чайковский с симпатией относился к Брамсу-человеку (вместе пиво пили), но музыки его терпеть не мог.

Оно и понятно!

Брамс целиком — в ясной повседневности. Весь — в позитиве.
Чувствителен, но не сентиментален.

Искренен, истинно глубок, но не философичен, хотя в сравнении с композиторами-«мыслителями» вовсе не выглядит примитивным.
 
Скорее — наоборот.

Энергичен и бодр — без бодрячества.

Порой патетичен, но — никакой истерики, никакого надрыва. В полном равновесии. В поразительном es-moll-ном интермеццо из 118 опуса (Рихтер!) — тишайшие душевные тайники, тончайший интим, но и там, в трио — спокойная сила и уверенность в себе. После ночи — все-таки — утро!

Брамсовский драматизм — без гипербол, он не вымышлен и — оптимистичен.

Брамс-романтик — антитеза романтику Скрябину.

Поразительно, но даже в Реквиеме Брамс далек от трагизма. Там «дышат почва и судьба».

И еще. Я где-то замечал уже, что Брамс, по моему восприятию — первый (и едва ли не единственный) в истории искусства композитор-интеллигент. Это личность, у которой сердце и разум в полной гармонии.