Парфюмер глава сторожа

По сравнению с другими серийными убийцами, он не превзошел их по количеству, на его счету выходило всего каких-то жалких два десятка, не считая тех двух девочек.
Да и то, для небольшого города с населением чуть более ста тысяч человек, это уже было перебором.
Он знал, что его ищут и очень давно.
В цветочный салон, где он работал, по ночам заезжал полицейский патруль со знакомым сержантиком патрульно-постовой службы.
Ну как знакомый? Так, вроде бы ни о чём.
Он делал ему букет цветов, для очередной любовницы, на хату которой ментяра заваливался во время ночного дежурства для быстрого перепихона.
Конечно, букет для него делался  бесплатно, а тот сержант, во время этого болтал о том, о сём, сливая капельки оперативной информации: что в городе введен какой-то план, фланируют по парку и везде, подсадные девушки полицейские, на усиление приехала из столицы группа оперативных ищеек и так далее и так далее.
Конечно, он уходил на дно на долгие месяцы, прекращая свои деяния. Особенно в зимний период, весной или осенью, когда очень холодно.
Он простужался, обоняние толком не работало, и какой ему был смысл?
А вот когда теплело, он просыпался, точнее, пробуждалось ненасытное чутье, и снова гнало его на охоту.
В это время он чувствовал себя неукротимым хищником.
Он просмотрел вырезки из газет о себе самом, полистал в интернете криминальные сайты, — время шло медленно, словно стояло на месте.
Он вышел из дома заранее, перед вечером, в светлое время суток.
Его сущность пела в священном трепете, тело было напряжено и звенело как струна, а чутье дразнило, кружило, и неуклонно вёло вперед, предвкушая новые ощущения.
Как обычно, он не спеша прошелся возле парка, затем зашел на территорию, посидел на скамейках, наблюдая за парочками и одиночками женского пола. Постоял, полюбовался на фонтан, прошелся по парковым аллеям, почитал объявления и разные лозунги.
Он избегал новых маршрутов.
Конечно, это повторение, но там был изучен каждый потайной уголок, каждое укромное местечко.
Было еще светло на аллеях, когда он приметил ту самку.
Он решил проследовать за ней: она шла, стремительно удаляясь от окрестностей парка, иногда доставала из сумочки телефон, быстро говорила в него, затем нервно кидала его обратно в сумочку, вытирая платочком глаза от потёкшей туши.
Она шла впереди, он чуть поотстав, не так чтобы было слишком заметно, но нет так, чтобы потерять ее совсем из виду, поэтому упустить подходящий момент для «эфирного знакомства», он так это называл.
Помимо всего этого,  у него была цель, высшая цель.
Почти неприкасаемая для обычного человечка.
Он чувствовал, или предвидел, как та бабка с рынка, что есть следующий уровень, на который требуется перейти, чтобы познать истинный Запах. Запах Бога, того самого божественного амбре, который создаёт саму жизнь.
Для него это представлялось примерно так:
Человек, в виде крупного мужчины  в возрасте, почему-то с тупым выражением и  лицом его отца, он обладает невиданной энергией.
Животной звериной жизненной энергией, какая бывает у свиней, которых забивают на свиноферме.
В детстве он видел эту свиноферму: с отцом, по пути в пригородную дачу, они всегда проходили по одной дороге, мимо высокого кирпичного забора.
Из-за того забора постоянно долетали жуткие крики.
Там жили добрые хрюшки, он знал про это, ведь он про них сказку читал про «волка и трех поросят», но они, как и люди,  не хотели умирать.
Поэтому все поросята, сначала жалобно хрюкали в предчувствие беды, а через минуту выбранная жертва так пронзительно кричала от боли. В этот момент все остальные свиньи тоже оглушительно вопили на свинячьем языке, выражая протест против смерти, переживая от горя и жалости к собрату по несчастью, а потом раздавался ужасный хрип убитого поросенка, и всё.
Остальные свиньи ненадолго замолкали передохнуть, или словно давая по убитому собрату поминальную минуту молчания, поэтому наступала гробовая тишина.
Он начинал плакать, а отец, что с него взять, начинал веселиться, подсмеиваться, подтрунивать над ним, над бедной хрюшкой: мол, выйдет сегодня из неё хороший наваристый суп с мясными ребрышками, или вкусный гуляш с картошкой.
Через некоторое время, всё повторялось заново: из-за забора вновь неслись ужасные крики.
Но они отдалялись, так как они с отцом уходили прочь, от этого забора, от этой свинофермы, откуда звуки страданий постепенно угасали.
Он, будучи мальчиком, ненавидел ходить в тот пригородный сад.
Именно по этой причине, издаваемых страшных звуках.
Но отец, почти каждый день летом, силком брал его за руку и тащил, водил его, водил и водил, мимо высокого кирпичного забора, оштукатуренного и покрашенного в белый жертвенный цвет.
А ужасные крики от несчастных хрюшек несли за собой всепоглощающие запахи, запах смерти и невыразимых мучений. 
Чуть впоследствии, в школьном возрасте, как оказалось, он научился, то есть само собой у него открылся дар, чувствовать запахи, как они есть на самом деле.
Он не был уверен, что это чудесный дар, который должен приносит людям счастье, только знал, что это нечто запретное и пока блаженное действо, будто пока недоступного секса с девочками, и вроде непоколебимой влекущей к себе маниакальной способности, когда нельзя ее отменить.
Ведь маньяк, происходит от слова «мания».
Но не важно, это случилось давно, а он не любил вспоминать, то детство.
Кстати, белый цвет, с того времени, он тоже возненавидел, как и белые цветы, в том числе девушек блондинок, и  одетых во что-то белое.
Так вот: человек, с глуповатым лицом отца, обладал дюжей энергией, она была похожа на его сотню парфюмерных шедевров, нет, на тысячу, или даже на миллион, в общем, немыслимое число.
Задачей ставилось заполучение этой дикой невиданной силы.
Но как? Главным условием было, то что, обладатель энергии, должен сам, добровольно, отдать ему эту субстанцию.
Как те хрюшки, со свинофермы, когда они тупо вертят мордами, и потом тупо идут на забой под нож страшного мясника.
Но насилие, вроде «эфирного знакомства» нельзя применять.
Тогда как? Тоже стоял вопрос.
Он точно не знал, но как будто это надо проделывать под воздействием гипноза, внушения, или чего-то такого, вроде отдавание могучих мысленных приказов выбранной жертве.
Результат не заставит себя ждать; он станет, он станет, самым, самым…
Его мысли сбились, в ушах слышались стоны: то ли тех хрюшек из детства, то ли будущие стоны и хрипы избранной девушки.
Самка шла пешком, заметно прихрамывая, то ли от усталости, то ли от природной хромоты, двигаясь по всёй видимости, в другой район города.
Ничего, ничего, — повторил он про себя, — прогуляюсь немного, есть ещё время…
Запах ее крови, — он будоражил мозг, сбивал дыхание, въедался в глаза, пьянил обоняние, отключая все меры предосторожности и странный совет бабки.
Да плевать!!... Сторож, — да иди ты к черту!
Сегодня, всё равно Она будет у меня, да пускай  там находиться сто сторожей из садиков! 
Он ее не упустит. Нет, ни за что…
Ведь так предсказано самой бабкой.
А значит это судьба. Просто надо немного остерегаться какого-то там непонятного сторожа, и всего-то делов.
Они шли друг за другом по пешеходной дорожке, проложенной вдоль автомобильной трассы, связывающей все городские районы.
Постепенно смеркалось, солнце уходило  к закату за горизонты многоэтажек, и построенных зданий.
Иногда, он, набрав скорость шага, сильно приближался к девушке.
Поэтому ему время от времени, приходилось замедляться, для этого требовалась сойти с асфальтовой дорожки, затем  нагнутся к земле, чтобы сорвать соцветие ромашки с луга, где растет обычная трава.
Или задумчиво постоять возле кустарника, обрывая листочки, поднося их к ноздрям, не отводя взгляда от выбранной самки.
Тут включилось освещение трассы.
Загорелись светильники на согнутых высоких столбах, освещая, сначала неярким светом, основную дорогу в несколько полос, заодно прилегающую прогулочную дорожку, на которой то и дело проходили праздные люди.
Вдруг его внимание отвлеклось от преследуемой особи: причиной стал посторонний запах и что-то еще, идущее навстречу ему.
Запах вонял невыносимой псиной, он и исходил от необычно большущей собаки, которая рыскала по обеим сторонам дорожки, то старательно вынюхивая места на земле, то иногда поднимая одну лапу к верху.
Но всегда прибегая назад обратно, к своему безмолвному хозяину.
Он, и хозяин, неизбежно сближались друг с другом, как и та собака.
Когда между ними оставалась метров пять, собака, может овчарка или кто еще, он ненавидел собак, поэтому не разбирался в породах, — тут громадная псина бросилась к нему, уставясь, через глаза прямо ему в душу, скаля клыки, одновременно злобно рыча, свесив наружу длинный пыхчащий язык.
— Ты охренел?! Убери пса!
— Завалю ведь сучью тварь!!
Заорал он в ужасе, сжимая в потной ладони приготовленный нож, с выщёлкиваемым длинным лезвием, острым как бритва.
Сегодня ведь только правил на точильном бруске.
Хозяин мановением руки отогнал пса в сторону, теперь стоял на месте, будто замерев и ожидая его.
Он приблизился к нему вплотную, внимательно рассматривая его внешность, да и вообще, ведь можно ещё понюхать запах.
Мужчина получился выше его в росте, широкоплечий, со смуглым лицом, отдающим четкой желтизной, поэтому от этого он становился почему-то похожим на мексиканца.
Вдобавок к этому, на его лице находились  солнцезащитные очки, несмотря на вечернюю темноту.
Не хватало для полного сходства только шляпы сомбреро, и небольшой чуть отросшей, но очень густой щетины на щеках и на квадратном подбородке.
В крупных блестящих линзах очков незнакомца, сдвоено отражался он сам, его лицо с капельками пота, черная бейсболка, скрывающая верхнюю часть головы и немного силуэт напряженной фигуры.
Он опустил голову и принюхался.
Запах от незнакомца присутствовал, но какой-то неестественный.
Он был подобен на нечто пугающее  своей простейшей бездушностью, как у заводской машины, или на робота, только похожего на человека.
— Идешь к сторожу? — флегматично спросил его хозяин пса.
— Да ты кто такой, мать твою??!
— Зевс — место! —  приказал незнакомец, затем выговорил:
— Я Тахо. А тебе нравиться чувствовать боль, самому? — с каким-то безразличием спросил мужчина.
— Какая нахрен боль??! Иди к дьяволу, Тахо! Лучше следи за псиной, гребаный мексикашка!
Он со злостью выкрикнул, попытался оттолкнуть мужчину с дороги, но не получилось; незнакомец оказался необычно тяжелым, будто весил добрые две сотни килограммов.
Поэтому он обежал его, бросился за ускользаемый жертвой, которая тем временем благополучно отдалялась от него.
Теперь, на бегу, он думал, как же здорово он налажал: ведь кровь самки делалась не от обычной течки,  а отчего-то другого.
Как он мог такое спутать, черт возьми??!
Но он догадался, хотя раньше с этим не сталкивался.
Запах кровавых выделений происходил, скорее всего, от недавно перенесенного аборта.
Боль… , а значит она заранее испытала боль; физическую, и, что не мало важно, душевную боль.
Он потерял ее из вида.
Он бежал, потом останавливался, припадал к  асфальту, принюхивался к тяжелым запахам и вони, исходившей от уличных урн и контейнеров для мусора.
Эта неистребимая вонь сбивала его со следа
Но охотничий азарт не позволял ему отступиться от выбранной цели.
— Да где она могла спрятаться? Или куда пойти?
Задавал он себе логические вопросы.
— Она хромает, устала, обессилела, к тому же ранена…
Думай, думай…
Он открыл карту навигатора на телефоне, в поиске набрал, —  где детские садики.
Навигатор показал, что впереди на лежащем районе, находятся три детских садика, расположенных последовательно по местности. 
Значит туда,
Теперь он потушил телефон, спрятал его в карман штанов, быстрым шагом направился в выбранном направлении.
Он рыскал в кромешной тьме среди домов, оглядываясь на каждый подозрительный звук и шорох, доносившийся из подворотен  магазинов или подъездов.
Пройдя через туннельный проход одной многоэтажки, он увидел ее, точнее почуял.
Она сидела на скамейке возле подъезда дома, кому-то звонила по телефону.
Он приблизился, и затаился между смутных кустарников, сжимая в руке приготовленный нож.
Их разделало только пространство, равное двум метрам.
Решал один бросок в прыжке, и всё.
Но она поднялась и быстро, почти бегом, припадая на правую ногу, двинулась в путь.
Это был черный железный забор, вокруг какого-то двухэтажного здания в форме несколько пересекающихся и слитых в одно целое крестиков.
Она подбежала к закрытой  калитке этого забора, торопясь и отчаянно стуча по ней своим кулачком.
Он подбирался всё ближе и ближе, скрываясь среди листьев кустарника, рассаженного вокруг прилегающей хрущевки, и забора.
Снова их разделало только несколько метров.
Он уже предвкушал неизбежную победу в схватке, когда появился кто-то, вышедшей из здания и теперь шедший к калитке в заборе, подсвечиваясь ярким фонариком.
Лязгнуло железом, неизвестный открыл замок калитки, впуская на безопасную территорию, где горел яркий свет прожекторов от уличного освещения, обессиленную девушку.
Снова лязгнуло железом, неизвестный закрыл калитку, обвел лучом фонаря вокруг себя, теперь вел девушку  к зданию.
Он вовремя спрятался, когда луч фонаря, скользнул по тому месту где он был до секунду до этого.
Твою мать! Этот неизвестный, твою мать, выходит тот самый сторож, а это здание значит детский сад!..
Твою мама… он выругался. Внутри себя.
Значит всё идёт, как бабка нашептала.
Тихо, тихо, надо успокоится. Ничего страшного.
Он попадет в здание и там всё это случиться.
Надо только обдумать план действий.
И он снова затаился в кустах.
Не прошло и минуты, как перед забором и входной калиткой появился кто-то ещё, да не один, словно они были неразлучные партнеры.
Это был громадный пес, с широкоплечим великаном, в черных очках.
От них шли уже знакомые запахи и вонь, которые нельзя пе6репутать: ни этого мексикашку, ни эту чертову псину.
Он тут же узнал их и ахнул от неожиданности и нахлынувших вопросов;
— Тахо и его псина??!
— Что они делают?!
— Да что твориться здесь?
Но пока он себе задавал вопросы, Тахо, просунул ручище через прутья калитки, без напряжения, играючи, словно это была бумажка, разорвал дужку навесного замка.
Затем снял замок с петель, и отшвырнул его в сторону.
Отворил калитку, и Тахо, вместе с псом, направился к зданию, там где находилось крыльцо, главный вход, и железные двери.
Твою мать!... только и успел прошептать про себя он, наблюдая за ними, и детским садиком.
Но тут появилось что-то еще.
Он не мог понять что именно.
Пока не смог поймать волны знакомого запаха.
Это был призрачный столб, на территории детского садика, невесомый и невидимый, для всех, верхушка скрывалась в небе.
Испускаемые  от нее пучки запахов боли ударили его по обонянию.
Мозг сократился до размеров булавки, снова вспомнилась свиноферма, когда хрюшки идут на убой.
Судорожно зажав нос и часто дыша через открытый рот, он прошел через калитку, шагая к фасаду здания.
Но в этот момент погас свет, вообще весь.
Выключилось уличное освещение прожекторов садика, свет в окнах тоже исчез.
Сияние исходило только от призрачного столба.
Да что здесь твою мать здесь происходит?!
Раздался удар грома и сильно полил майский дождь.
Заливая водой, показавшеюся  сейчас несправедливость от жизненных неурядиц.
Хотя тоже интересно, куда уличные мухи прячутся во время дождя?





Тахо.
*
Меня называют Тахо.
Почему  так? не знаю, наверно так получилось.
Когда я родился, или меня сконструировали, я произнес — Тахо.
Тахо, — это речка в Испании. Наверно моя родина, хотя и выгляжу я как испанец тоже.
Боль, — в этом разбираюсь не понаслышке, почти как главный специалист по боли, в теории, и в практике.
И считаю себя таким.
Ведь меня создала сама Башня Боли.