Опыт посмертной реабилитации Евгения Онегина

 ОПЫТ ПОСМЕРТНОЙ РЕАБИЛИТАЦИИ ЕВГЕНИЯ ОНЕГИНА.

   Почему в заглавии название романа Пушкина не взято в кавычки?  Потому что речь пойдёт о реабилитации именно самого этого героя, а не романа. Почему реабилитации? Потому что, из того, что я читал, слышал, видел по телевидению по поводу романа и его главного героя, можно было вынести только отрицательное отношение к нему или, по крайней мере, мнение, как о «пустом месте», ничтожестве. Странно, что наш гениальный поэт одно из своих главных произведений посвятил ничтожеству, да ещё назвал его именем роман!
    Сразу оговорюсь, я не профессионал в области пушкиноведения и, возможно, я изобретаю велосипед в силу своей информационной ограниченности, но любовь к Пушкину заставляет меня писать эти строки. В душе я даже лелею надежду, что именно в силу своего дилетантизма смогу сказать нечто новое по поводу «Евгения Онегина» и главного героя этого романа.
    Сначала выскажу то, какое сложилось у меня  общее впечатление из прочитанного,  увиденного, услышанного по поводу главного героя (ссылаться на источники буду редко, т.к. моей задачей будет не скрупулёзный анализ пушкиноведческой литературы, а именно высказывание своего мнения).
 Итак, о главном герое вышеназванного романа я в основном слышал, что он «лишний человек», что он «пустое место из имени, потому что не совершает поступков», что он махровый эгоист, светский хлыщ и т.д. Чтобы давать такие  оценки,  нужно  прежде всего пренебречь некоторыми оценками самого автора романа, а именно:
 «…С ним подружился я  в то время.
      Мне нравились его черты,
      Мечтам невольная преданность,
      Неподражательная странность
      И резкий, охлаждённый ум.
      Я был озлоблен, он угрюм;
      Страстей игру мы знали оба;
      Томила жизнь обоих нас;
      В обоих сердца жар угас;
      Обоих ожидала злоба
      Слепой Фортуны и людей
      На самом утре наших дней.»
 То есть, в отличие от критиков, поэту нравились  черты Онегина. Не попытаться ли заглянуть за это «нравились» и попробовать понять, что могло в нём нравиться поэту кроме перечисленного, как-то развернуть эту характеристику? Ведь если этого не делать, то можно и о любимой Пушкиным Татьяне Лариной написать так, как написал в своем школьном сочинении гениальный физик Лев Ландау: «Татьяна – довольно скучная особа». Да, если просто поверхностно перечислять её характеристики, то вполне можно прийти и к такому выводу: ну, тиха, печальна, молчалива, боязлива, часто сидела целыми днями у окна ещё в детстве – вот ведь бездельница; вялая, апатичная, не играет с подругами – нет в ней детской резвости уже в самом раннем возрасте. С точки зрения современной психологии  она просто заторможенный в развитии, психически подавленный ребёнок. Ей скучен звонкий смех, не занималась вышиванием – лентяйка, ну любила романтическую литературу, как бы сказали сейчас - «дамские романы».  Подумаешь, оригиналка! Ну, вставала рано, не спала ночами – больная девичья психика, странности переходного возраста.
 
 Дело в том, что все поверхностные характеристики главного героя романа - только намёк на огромные внутренние потенции, их можно воспринять по-настоящему, только находясь в определённом умонастроении, в том, которое «презирает тщету этого мира» и уводит к ценностям миров иных, ценностям внутренним, ещё не проявленным в нашем мире и в наших героях.
    Казалось бы, Пушкин "намешивает" в облик своего героя несовместимые черты: «мечтам невольная преданность … и резкий охлаждённый ум». Каким мечтам может предаваться человек с «резким охлаждённым умом»?  Вопрос не простой, ибо такой ум не даст предаваться мечтам тщеславным, низким и пустым. Ясно, что в отличие от светских повес, мечты эти не состояли в том, чтобы «налево и направо побеждать юных красавиц», мы уже видели в романе, что эту стезю Онегин прошёл, и она ему приелась. Скорее всего, в отличие от «типичных представителей» своего круга, он не стремится к военной карьере и военным подвигам (в романе и намёка нет на таковые). Стремление к земной славе и богатству … - этого тоже, очевидно, не могло быть в мечтах Онегина – слишком это мелко для резкого охлаждённого ума.
 Так к чему же он мог стремиться и каким мечтам предаваться? Пожалуй, нам советским и постсоветским людям не может быть понятно то, что почти полностью было утеряно за годы непрерывной революции в нашей стране. Наша идеология направляла нас только в сторону социального служения. Наши мечты были поглощены социумом. А в пору Онегина и Пушкина, несмотря на засилье учителей-французов, всё-таки были в чести святцы, рассказами об иноках и подвижниках согревалось сердце человека с раннего детства. Слова «отшельник», «схима», «келья», «великий святой», «подвижник»… наверно не раз слышал Пушкин из уст Арины Родионовны, которая произносила их, вероятнее всего, с глубоким трепетом. И это уважение к святым подвижникам должно было передаваться ему и многим людям высшего светского общества, несмотря на всё их «заморское» воспитание. А схимники, отшельники – люди уединения, которым в тиши их келий открывалась высшая Правда, которые служили людям и Богу из своего уединения значительно сильнее, чем погружённый по макушку в социум человек. Эта часть воспитания и среды создавала у некоторых наиболее глубоких людей высшего общества и людей простых сословий, в которых «сердца жар угас», страсти откипели, особое умонастроение, призывающее к подвигу уединения, к подвигу поиска высшей Правды и служения ей.
   А с позиции этого умонастроения Евгений Онегин как раз личность неординарная. Что притягивает в нём Пушкина? Сам Пушкин во времена написания первой главы был человеком, погруженным в светскую суету, он «купался» в балах, мимолётных романах, он обожает шумное общество друзей, обеды, пирушки… - но это только одна, внешняя сторона его жизни.
  Как же нам судить о его жизни внутренней? Только по его произведениям! В «Евгении Онегине» как раз видно, что другая часть его души устала от мельтешения светской жизни, охладела от её лицемерия, пресытилась её суетностью и внутренней пустотой, она жаждет и ищет другого, думает об отыскании путей к другой жизни, другой судьбе. Вот это-то, скорее всего, и сводит Пушкина в тот момент с Евгением Онегиным. ЕГО ГЕРОЙ ПОТОМУ И ГЕРОЙ, что в отличие от самого автора совершает то, о чём Пушкин в тот момент только мечтает (видимо, когда гулял по Питеру с ним, точнее с его реальными прототипами): Онегин порывает со светской суетой Петербурга и уезжает пробовать жизнь анахорета в сельской глуши. Видимо (?) для того, чтобы, выписывая из столиц литературу, изучая в тишине философов, созерцая природу и наблюдая жизнь простых людей, найти высокие истины, найти смысл жизни, прорваться за пелену суетной реальности к ценностям непреходящим…? Порвать в молодости, «во цвете юных лет» с миром удовольствий и развлечений, с миром, где к тебе относятся очень неплохо, считают тебя «добрым малым», расстаться с миром блестящих интриг, кипящих страстишек, азарта, или как говорят сейчас «тусовки», где ты успешен, востребован, чувствуешь себя как рыба в воде – на такое способен далеко не  каждый. Для этого надо быть уже в эти годы человеком внутренне глубоким и решительным. Большинство же людей «света» не только были не способны на такой поступок, но даже и не помышляли об этом, их мечтою было – блистать одной из «звёзд» на поверхности светской мишуры до конца жизни.
    Однако все-таки Онегину постоянно не хватает решимости идти по этому пути до конца, видимо тот самый гипертрофированный эгоизм стоит непреодолимой пока преградой на выбранной стезе. Смотрите, он (вероятно вопреки решимости жить уединённо) заводит себе друга – Ленского. Тот «втаскивает» его в круг своих друзей и знакомых, где та же суета, пустое тщеславие и тоска, что и в Петербурге, да ещё хуже, если учесть уровень кругозора и направление мышления сельских помещиков по сравнению с питерской публикой. В конечном итоге, он начинает злиться на свою непоследовательность. Можно предположить, что устранение Ленского было подсознательным желанием Онегина. Другая часть его натуры, конечно, искренне сожалеет об убийстве Ленского, ведь он, насколько был способен, любил его, ведь в тайниках своей души, может быть не совсем осознанно, он понимает, что виноват-то во всем не Ленский, а его собственная непоследовательность и нерешимость на выбранном пути. К тому же ни на пути философии, ни на пути литературного творчества он не обнаруживает своего призвания…
   Не найдя ответов на пути анахорета, он пробует идти путем паломничества: «… им овладело беспокойство, охота к перемене мест, весьма мучительное свойство, немногих добровольный крест…». Опять эта цитата говорит нам, что Онегин - ОДИН ИЗ НЕМНОГИХ. Нужно сказать, что путь паломничества, почти забытый нами в советское время, был в ту пору в некоторой степени распространённым путём. Им шли гораздо чаще люди более простые, чем люди светского круга, ведь простым нечего было терять на этом пути. Русь была наполнена странниками, паломниками по святым местам, искателями высшей правды.
 Валентин Непомнящий, оправдывая тезис о пустоте личности Онегина (см. передачу по телевидению), говорит о том, что вот-де смотрите, насколько пуст этот образ, что автор в нескольких главах обходится вообще без него. Я же думаю, что здесь дело не столько в «пустоте образа», сколько в том, что об опыте паломничества сам Пушкин мало что мог бы нам рассказать (хотя он пытается это сделать в неопубликованных в своё время, незаконченных главах). Чувствуя это, гений Пушкина просто опускает героя в этих главах, имея в виду, что его современникам-то как раз этот опыт был неплохо знаком, хотя бы и не как собственный, но со стороны. Это нам, советским и постсоветским не очень-то понятно, что это он вдруг отправился путешествовать. Но гений Пушкина очень точно чувствует, что Онегин и на этом пути не найдёт ответов на свои запросы, так как его «крутой» эгоизм не даст ему нигде, ни в уединении, ни в каком обществе, ни в каком месте увидеть и найти ничего, кроме себя самого, до боли и скуки знакомого и изученного.

 Тут нам придётся просто сослаться на работу другого гения, замечательного русского философа Владимира Соловьёва, который в статье «СМЫСЛ ЛЮБВИ» об этом вопросе сказал так, как никто ни до него, ни после него не говорил. Так вот, задолго до выхода в свет этой работы, своим художественным гением Пушкин понимает, что какие-то плоды могут появиться на пути исканий Онегина только, если он полюбит, полюбит по-настоящему, только тогда начнётся постепенное искоренение его эгоизма. И он приводит героя после долгого мучительного и бесплодного пути, но все-таки пути достойного в определённой степени восхищения, к встрече с любовью. К встрече, которую он «прозевал» тогда, в самом начале, когда принял её за «новую мелкую интрижку с глупой провинциальной барышней» и не захотел в неё окунуться, отдаться этому, предав бы, как он полагал при том, свой выбранный путь. Он только теперь разглядел эту женщину! Как в пушкинском «Пророке» у него «открылись вещие зеницы как у испуганной орлицы».
   Поздно ли это свершилось?  Нет, такое открытие никогда не поздно. Однако почему же автор вкладывает в уста героя строки: «Я знаю, век уж мой измерен…»? Почему же на этом и заканчивается роман? Думается, что только потому, что опыта самого Пушкина снова не хватило на тот момент для гениального продолжения…  Именно гений и заставил прервать роман на этом месте, где, можно сказать, для главного-то героя романа только всё и должно начаться.
    Бытует расхожее мнение, что ранняя смерть Пушкина «логична», что поэт-де должен уходить во цвете славы, а не сходить со сцены немощным и бесплодным… Думаю, что это неверно. Если бы его судьба сложилась иначе, как полагает Даниил Андреев в «Розе Мира», мы увидели бы, как из-под пера Пушкина, умудрённого уже более высоким духовным опытом и с более глубоко развитыми не только художественными, но именно духовными способностями, вышли бы произведения такого масштаба, каких не знает литература и до сего времени. Возможно, мы увидели бы и продолжение «Евгения Онегина», где главный герой, последовательно идя своим путем исканий, поднялся бы на такие ступени духовного развития, какими были отмечены только редкие светочи человечества.
  Ещё раз повторю мысль, с которой начал: по всем приметам я вижу в Евгении Онегине великие задатки, которые заставили его вести смолоду уже достаточно неординарный образ жизни, пройти путь от светского повесы до анахорета, пройти путём паломника и снова вернуться в свет, чтобы, как ему самому кажется, закончить отмеренные ему годы на «кругах своя», но тут только и встретить начало своего истинного пути в такой любви, которая также доступна далеко не каждому.

 Так не будем судить о нём поверхностно. Ведь не только Пушкин разглядел в нём человека неординарного, но и его Татьяна говорит «… как с вашим сердцем и умом быть чувства мелкого рабом..», то есть и она любит его не зря, не по принципу: любовь зла - полюбишь и … , но её высокое чувство, неплохо развитый ум и тонкая женская интуиция разглядели в нём и великое сердце, и глубокий ум.

    Итак, я бьюсь здесь за реабилитацию Онегина, я считаю его тем героем, которому можно было посвятить столь гениальный роман. Герой-искатель своего времени, не желающий идти на поводу у суетности жизни, плыть по течению своей среды и эпохи, а желающий найти какую-то иную, более глубокую и высокую правду. Разве не достоин такой человек в любую эпоху звания Человека с большой буквы?
 То, что на протяжении романа его поиски были неудачными – что ж…, не раскрылись его огромные потенции – бывает… Почему мы до сих пор не разглядели эти его потенции? Может быть только потому, что нам самим они недоступны, и мы мерили его своей меркой и смотрели на него не под тем углом зрения? Может быть поэтому в советскую эпоху всех монахов называли бездельниками, а паломников – бродягами. Может быть поэтому мы не понимаем тех, кто карабкается в горы, подвергая себя смертельному риску, не ради наживы или славы земной, и не понимаем, как это и зачем йоги в Индии могут месяцами сидеть в одной и той же позе где-то в глухих джунглях и так далее.
 Не нужно судить об Онегине с позиций «рождённого ползать». Он искал крыльев, и может быть, их нашёл, пусть даже за обложкой гениального романа Александра Сергеевича Пушкина.