Древняя тайна гл. 9

9. Но кто бы мог подумать!...
_____________________________________

что далеко не лучшие времена для Полеёв наступят в конце ХХ века. В деревне не осталось коренных, местных жителей. Все они - на здешнем кладбище. И некоторая часть - в Опочке и в других городах.
Ныне на дороге, ведущей через Полеи, уже не встретишь простых (с виду) русских людей, кое-как одетых, но весёлых, выдающих в беседе сентенции, достойные Конфуция. Вот за эти самые "прибаутки" и любили местных жителей приезжие городские, ныне ставшие единственными представителями рода человеческого на живописных берегах Велья. Но это уже совсем другие люди.
Вся жизнь в нынешних Полеях сосредоточилась  за крепкими заборами.
И даже на кладбище в дни Радоницы и Троицы, когда съезжаются сюда потомки былого народа здешнего, уже не чувствуется прежнего согласия, мира и всеобщего сострадания, а царит нынешняя разобщённость, доходящая до враждебности.

Не повезло "ключку" полеёвскому, который радостно  бил из земли под горой недалеко от Золотухи. У ключа не было имени - просто ключок и всё. Бабушка Маня моя называла его "клюцок". Воду свою светлую и чистую он дарил болотцу, тому самому, на котором возвышается Девичья грудь.
Он не замерзал и в самые лютые морозы, сковывающие болото и озеро.
Именно к этому "ключку" спускалась за водой - метров за сто от дома - моя бабушка Маня. Круча была та ещё! Спуститься с ведром - ещё не вся беда. А вот какими-то судьбами взлезти наверх... Это уже задача.
Зимой по склону в плотном снегу были нарублены ступеньки - не одна сотенка! И бабушка Маня "тягалась" по ним за водой, за чистой ключевой. Потому, может быть, и прожила долгую жизнь...
А для хознужд вода имелась под рукой - в пруду, вырытом упавшей авиабомбой. Взрыв образовал большую и глубокую воронку,  и на дне её забил родник, вода вскоре наполнила эту чашу по края.

В наступившие, свободные от "застойной" этики времена пруд в один прекрасный день, не спрося позволения хозяев, засыпали бульдозером строители новой дороги (при этом той же бульдозерной лопатой выворотили все яблони дядюшкиного сада, сгребя их в бесформенную кучу). Плевали с высокой колокольни эти по-новому думающие "ребята" на ветерана войны.
А родничок под горой загубили рабочие, которые вели траншею из Мякишева, чтобы проложить кабель к имению одного из новых владельцев.
По ключку прошлись траки гусеничного монстра. Не звенеть ему больше.
И только в памяти моей он позванивает порой, и вижу я его по-детски чистые, доверчивые глаза.

Как тут не помянуть пророка русской реальности: "О, электрический восход,/ Ремней и труб глухая хватка"... Претензии, разумеется, не к техническому прогрессу, а к заразительной, заразной, как чума, деградации массового сознания.
"Никуда вам не скрыться от гибели,/ Никуда не уйти от врага"... Эти мотивы в ХХ1 веке ещё куда как актуальнее, чем в 1920-м году, когда Сергей Есенин написал своё упокойное поминание по одухотворённой русской жизни - "Сорокоуст".

Примечания.
На снимке - тот единственный литератор, которого почитали и добрым словом поминали в Полеях "простые" трудовые люди - Сергей Александрович Есенин...