Бытописание продолжается

«ШПИЛИМ МЫ КАК-ТО С ДОДИКОМ ПО БРОДУ...»

     Мне исполнилось 14 и три месяца, Саньке Борисову – без трёх месяцев 15 . Мы уже не бегали по улице в одних трусах. Мы почти по-взрослому гуляли вечером в «техасах», «шведках» и «христосиках» на босу ногу.

     Улица Ленина (ныне Петровская) от Украинского до входов в Парк после 19 часов, а в выходные и праздничные дни и раньше, плотно заполнялась праздношатающейся публикой, преимущественно молодого и среднего возраста. Вечером улица превращалась в «Бродвей» или просто «Брод», где не гуляли, а именно бродили в поисках встреч, знакомств или приключений.
     Начинался «Брод» от ресторана «Волна», где за столами «отдыхала» серьёзная публика под мини-эстрадный оркестр с солисткой. Дальше можно было «сообразить на троих» у «Гастронома», чинно прошествовать мимо Исполкома и Сберкассы, расслабиться у кафешки, выпить в «Молочном» коктейль за 10 коп. или купить большое «Эскимо» за 22 коп. Через «водоворот» у центральной «Аптеки» протолкаться к ещё одному «Гастроному», посмотреть фотовитрины «Рот-Фронта» и, заглянув в популярную «Рюмочную» , следовать мимо Театра в Парк, где в 20-00 открывалась танцплощадка с солидным оркестром, или, развернувшись, пойти в обратном направлении.
     По этой (четной) стороне «Брода» ходили медленно, приветствуя знакомых поднятием головного убора или рукопожатием, с остановками – отчего возникали буруны и заторы, ещё более замедляющие движение. Но ссор по этому поводу не возникало: по умолчанию это не считалось неуважением к другим участникам променада. Однако иногда возникали «незапланированные дискуссии», для решения которых обе стороны в поисках консенсуса, спускались на практически неосвещённую ул. Греческую (им. III-го Интернационала), пополняя через время число клиентов «Аптеки» или 5-й Горбольницы.

      (А.П. Чехов – Чеховым. (Из письма 07.04.1887 г.): «Иду с Егором на Большую улицу. Улица приличная, мостовые лучше московских. Пахнет Европой. Налево гуляют аристократы, направо – демократы».)

     Итак, солидная публика и аристократы сидела в «Волне», помельче – в кафешках Парка, молодожёны и влюблённые предпочитали последний сеанс в «Комсомольце» или «Рот-Фронте», самые культурные шли в Театр.

     Мы с Санькой, не обзаведясь ещё постоянными подругами, гуляли по нечётной «демократической» стороне, параллельно «Броду». Стараясь идти солидно, не спеша, от сквера с «мальчиком, вынимающим занозу», мимо жилых двухэтажек, «Парикмахерской», «Мясного», родной школы, кинотеатра «Смена» (постепенно ускоряясь), Кондитерской фабрики, кафе-кулинарии (уже очень быстро), трёх подвальчиков «Соки-воды – Пиво-раки», сквозь очередь к кассе «Комсомольца», мимо «Красного мака», «Книги», ЗАГСа, «Оптики», бывшего маминого подвальчика, магазина «Культтовары» почти бегом залетали в недавно оборудованный магазин самообслуживания «Хлеб».

     Часто именно с этой целью мы и «гуляли». К этому времени начинали подвозить фирменный круглый хлеб по 26 копеек. На входе у кассира приобретался жетон, за который в поддон автомата выпадала ещё теплая булка. Возникали заторы от сбоев автоматов или претензий к красоте булки. Автоматы убрали. Сделали многорядные наклонные полки с прозрачными шторками и вилками на верёвочках для желающих убедиться в свежести хлеба. Появилась возможность выбора, и народ упорно лез под шторку ткнуть в булку пальцем, чтобы взять соседнюю.

     Если хлеб нам был не нужен, мы летели дальше мимо кафешки, кулинарии, фотоателье, ещё одного подвальчика, Дома Учителя, клуба Кожзавода – до ТУМа. И тут спрашивали друг у друга: – А куда это мы летим, как угорелые?
     Разворачивались и с тем же ускорением через полчаса влетали в свой двор.
Естественно, что по дороге мы обсуждали какую-нибудь животрепещущую проблему, сопровождая аргументы модным тогда в около-студенческих кругах оборотом – «по идее».
     ...хотя, по идее, это должно быть так... или ...по идее, так быть не должно.

     Так вот однажды, уже набрав приличную скорость, мы, громко споря, обгоняли двух прогуливающихся девушек, немного старше нас, но ещё не достигших возраста чётной стороны «Брода», и тут Санька громко выдал очередное «по идее». Девчонки притормозили, пропуская нас, оценивающе посмотрели и одна иронично заметила: – Ишь, ты, идеалисты на прогулке!
     Замечание оказало плодотворное влияние на обоих. Мы, гася скорость, стали, поправляя друг друга, следить за словами-паразитами, старались разговаривать правильно, по-книжному, что постепенно стало выгодно отличать нас от косноязычных сверстников.
     А помните: «Ну, конечно, с точки зрения банальной эрудиции каждый индивидуум не может отрицать абстракций метафизических критериев.» Этим высказыванием, после которого, казалось, уже нечего добавить к дискуссии, каждый старался победить в споре.
     Тогда, собрав из разных источников по слову, после этой популярной фразы я добавлял от себя: «Но что касательно относительного, то – безусловно, а доведись такое дело, и – пожалуйста!» – оставляя последнее слово за собой.

     А по поводу подзаголовка могу рассказать популярный в то время анекдот:
     В Народном районном суде слушается дело двух стиляг по обвинению в изнасиловании. Судья предлагает одному из обвиняемых рассказать свою версию происшедшего.
     Тот встаёт и говорит:
     – Шпилим мы как-то вечером с Додиком по Броду. Зырим – две чувихи с кентами. Ну, мы этих кентов быстренько отшили, чувих на хату фаланули, поранули и васер.
     Ничего не поняв, судья просит второго:
     – Гражданин Додик, может, вы, что-то поясните.
     – А что тут пояснять, гражданин судья, – клёвые были чувихи! – удивлённо воскликнул Додик.

ОТ КУТЮР – 2
     С 1964 года у бабы Пани жил её племянник, отставной военный. Однажды, разбирая свои вещи, он наткнулся на парадный офицерский пояс без застёжки и за ненадобностью подарил его мне. Красивая штука, золотое шитьё, но форменная, к чему его надевать, да и как застёгивать. Положил на полку в шифоньере – может пригодится когда.
     В семье появился некоторый достаток, а в магазинах какое-то подобие джинсов. Синие рабочие брюки, простроченные толстыми красными нитками, с чьей-то легкой руки получившие в народе название – «техасы». «Великолепную семёрку» мы уже засмотрели до дыр и кое-что поняли в ковбойской жизни. Нужно было чем-то удержать штаны на моей осиной талии. Кожаного армейского ремня ни отец, ни Борис мне не передали по наследству, и тут я вспомнил о парадном поясе. Бабушка отрезала от него изрядный кусок, обработала край, пришила скобочку и крючок, и я немного стесняясь, вышел во двор и на улицу. Дефиле прошло практически нейтрально, без восторга и остракизма. Всё лето я в гордом одиночестве сверкал на солнце желто-золотистым офицерским поясом, так и не став законодателем модного течения текущего сезона. Только через год мне стали попадаться на улицах такие же пояса и даже с форменными застёжками.

ПРИКОЛЫ НАШЕГО ДВОРА ЛЕТОМ И ЗИМОЙ
     Многие семьи держали курочек в сарае, кто-то покупал на рынке живую птицу. В любом случае для приготовления бульона птицу нужно обезглавить. Я иногда видел, как это делали мужчины-соседи. Маленьким топориком, быстро, молча, без эмоций и эксцессов. У одиноких женщин это выходило по-разному. Без папы этим заниматься приходилось бабушке. Женщины народ эмоциональный, впечатлительный, поэтому маму мы к этому делу не привлекали.
     Я это всё к тому, что когда (уж простите за натурализм) из-под топора брызгала куриная кровь, многие инстинктивно отдёргивали руки, отворачивались, птица в агонии вырывалась, и по двору некоторое время носилось странное безголовое существо, орошая землю или снег красными каплями. Произошел такой казус и у бабушки. Поэтому, как только я стал уверенно обращаться с топором, освободил бабу Шуру от этой проблемы.
     Первые два раза прошли не очень уверенно, в последний момент возникало естественное чувство жалости. Потом я представлял себе, какой будет вкусный бульон с клёцками, сводил оба крыла за спиной птички одной рукой, клал её боком на колоду, приподнимался, прижимая крылья стопой в старой калоше и – тюк. Топор, удерживаемый с наклоном от себя у шеи жертвы, предохранял от попадания капель на штаны. Через 20 секунд топор в сарай, тушку в тазике бабушке для ощипывания. Психика маленьких соседей не травмирована, женщины спокойны.

     Однажды мы расписывали «Кинга» в палисаднике Ивана-жестянщика, когда он вышел с небольшим ножом и живой курицей в алюминиевой кастрюле с крышкой. Вернулся с «лобного места», поставил кастрюлю на край стола и в ожидании супруги, наблюдал за игрой.
     Вдруг крышка со звоном отлетела в сторону, на стол из кастрюли выскочила свежеубиенная курица со скособоченной шеей и, перемахнув через невысокий штакетник палисадника, помчалась на нашу спортивную поляну. Вслед за хозяином курицы мы со смехом кинулись её ловить. Иван припадал на колени, пытаясь растопыренными руками накрыть беглянку, и удивленно орал: – Стой, зараза, я же тебя зарезал!
     Курица игнорировала его крики и отчаянно уходила от погони. Насмеявшись, мы поймали её, и выяснилось, что от ножа пострадало только сухожилие, кура впала в обморок, а в кастрюле пришла в себя и выставила взрослого мужика на посмешище.

***
     В сарае закончились дрова для растопки. Мама дала рубль и отправила меня к бабе Тосе, у которой всегда можно было купить вязанку-другую мерных отходов мебельной фабрики, на которой она работала. С зажатой в кулаке купюрой я спустился на первый этаж. Баба Тося впустила меня в комнату, выслушала просьбу, попросила чуть подождать и шмыгнула за занавеску. Я думал, она хочет накинуть пальто, чтобы выйти в сарай за дровами. Но баба Тося, пошуршав чем-то, вышла в комнату и открыла дверцу новенького, недавно приобретённого небольшого холодильника «Саратов».
     Свет внутри не появился, – холодильник стоял неподключенным к сети. Когда хозяйка повернулась ко мне лицом, в её руке была стопка коротышей, обвязанная бечёвкой. Внутри «Саратова» на полке стояла ещё одна стопка. От такого применения холодильника я обалдел.
     Мама посмеялась и сказала, что Тося не собиралась покупать холодильник, да родственники её уговорили. А она не знает, что с ним делать, тем более – зимой. Вот и приспособила.