de omnibus dubitandum 96. 239

ЧАСТЬ ДЕВЯНОСТО ШЕСТАЯ (1857-1859)

Глава 96.239. ДВА ЗОЛОТЫХ ЧЕРВОНЦА. НУ, РАЗВЕ НЕ ЗДОРОВО?..

    Он, дрожа, стоял перед нами и произносил:

    – Извините меня… извините меня… я больше никогда не буду… думать… о ваших красивых титьках… нет… ах… ах… прошу прощения, принцесса… ваши груди так прелестно упруги… но я больше не буду этого делать… о… какая мука… какая боль… я больше не буду думать о вашей корме… графиня… я мечтал о том, как разорву вашу девственную плеву… милостивая графиня… но я знаю… мне это не позволено… и вы, принцесса… я воображал себе, как сношаю вас… но я знаю… что такого не может быть… прошу прощения…

    – На колени! – приказала Карина.

    Он с готовностью бросился на колени:

    – Вот… я на коленях перед вами… во прахе… боготворимая… растопчите меня… я умру… в смирении…

    – Ты должен целовать мне ноги. Сукин сын… – прорычала Карина.

    Я прекратила наносить удары. Он склонился до земли и покрыл её ноги страстными поцелуями. При этом Карин так стеганула его по торчащему вверх заду, что розга со свистом рассекла воздух.

    Он застонал и забулькал:

    – Ах, графиня… у ваших ног… ваш пёс… ваш раб…

    – Целуй мне влагалище… ты его оскорбил! – повелела Карина ему.

    Он выпрямился на коленях и погрузил лицо в её лоно.

    – Мразь… каторжанин… карманник… висельник… босяк… – поносила она его, охаживая при этом, по плечам розгой.

    – Не позволит ли… мне… и принцесса?..

    – Сначала хорошо попроси… – велела Карин.

    Он повернулся ко мне, стоя на коленях, умоляюще сложил ладони и прошептал:

    – Прошу вас… прошу вас… высокородная принцесса…

    – Послужи красиво… – потребовала Карин.

    Он принялся служить точно собачонка, и у меня при виде этой картины едва не сорвался с губ внезапный смех, но одного взгляда Карины оказалось достаточно, чтобы он умер, так и не родившись.

    – Теперь ползи к ней… – приказала она и нанесла ему для убедительности ещё один удар.

    Он на коленях подполз ко мне.

    Когда он коснулся поцелуями моих ног, и я ощутила на своей коже печать его горячих губ, озноб пронизал меня до самой раковины, и я так забарабанила розгой по его заду, выставившемуся кверху, как будто он был деревянным. Маленькие, ярко-красные капельки крови проступили на его посиневшей коже. Я продолжала лупить, подстёгиваемая горячим щекотанием его губ.

    – Высокородная принцесса… – прошептал он, – никогда больше гнусность, заложенная во мне… не должна… оскорбить вас… наказывайте меня… о, принцесса… вы жестокая… жестокая… но справедливая… я охотно страдаю… потому что заслужил это.

    – Целуй мохнатку… – крикнула ему Карина.

    Он выпрямился и прижался лицом к моему лобку. Его губы целовали каждую частичку моего раскрывшегося тела, и каждый поцелуй пронзал меня в самое сердце, ибо во мне не осталось больше никаких других мыслей, кроме как быть опрокинутой и по всем правилам обработанной.

    Когда он добрался до моей перламутровой раковины, я немного раздвинула ноги, чтобы облегчить ему доступ к переполненным соком внутренним лакомствам. Однако он только целовал сухими губами. Языком он ничего не предпринимал. И эти сухие горячие поцелуи распаляли во мне похоть гораздо сильнее, чем, если бы он лизал меня. Я прекратила бить, потому что целиком погрузилась в пароксизм своих ощущений.

    Внезапно он оставил меня. К нему подошла Карин.

    – Встать! – приказала она. Он поднялся на ноги.

    – Положите… прошу вас… милостивая графиня… положите конец, пожалуйста, моей муке… жестокая… – взмолился он, обращаясь к ней.

    – Хорошо, – ответила та с готовностью, – я сделаю это. Итак, кто будет первой? Принцесса или я?

    – Принцесса… – попросил он, – если только она согласна проявить ко мне милосердие… принцесса.

    – В таком случае, смотри сюда, – наставила меня Карина, – ты берёшь его бонбоньерку вот так… – Она встала перед ним и взяла в руку мошонку, – и затем крепко сжимаешь её… но не яйца, а здесь… – она показала мне то место выше яичек, где можно было перехватить и запереть всю мошонку, – а другой рукой колотишь его по ногам и по ляжкам, куда попадешь.

    Я последовала её совету. Молодой человек стоял прямо, скрестив руки на груди, и я левой рукой крепко взяла его бонбоньерку и с такой силой перетянула, что мои пальцы занемели.

    Его штуцер ещё туже поднялся вверх и теперь раскачивался из стороны в сторону, точно камыш на ветру.

    Другой рукой я, принялась лупцевать его, а сзади его как бешенная обрабатывала Карин. Удары её сыпались градом, и при каждом ударе его зад подавался вперёд и сообщал толчок штуцеру.

    Молодой человек тем временем всхлипывал, кричал и лепетал что-то, а потом вдруг внезапно изверг из себя сперму. Произошло это столь непредвиденно, что белый сгусток угодил мне прямо в лицо.

    – О, принцесса, – воскликнул при этом он, – о, милостивая графиня…

    Карина прекратила истязать его зад, когда увидела, что он брызнул. Но когда из него были выбиты последние капли, она отбросила розгу в сторону и пошла к дивану, чтобы присесть.

    Я, как была на корточках, осталась сидеть на полу, вытерла лицо и следила за тем, что же он теперь будет делать.

    Я всё ещё гадала, кого начнет сношать этот странный человек меня или Карин.

    Он же какое-то время неподвижно стоял на месте, целиком погрузившись в себя, затем собрался с силами и принялся одеваться. Торопливо, не глядя на нас, робко, с усталым и печальным выражением лица. Собравшись, он отошёл в дальний угол комнаты, где стоял шаткий стул, недолго повозился там с чем-то и потом форменным образом вылетел из кабинета, даже не удостоив нас взглядом.

    Едва дверь за ним захлопнулась, как Карина вскочила с дивана и одним прыжком оказалась в заветном углу. Там на стуле лежали два золотых червонца. Она схватила их, в каждой руке по одному и подняла высоко над собой, заплясала с ними по комнате и, в завершение, вручила один из них мне.

    – Что? Ну, разве не здорово? – спросила она, и я, совершенно ошеломлённая, целиком и полностью согласилась с её мнением.