de omnibus dubitandum 96. 243

ЧАСТЬ ДЕВЯНОСТО ШЕСТАЯ (1857-1859)

Глава 96.243. НАДО ВЫШЕ… ЧЁРТ ПОБЕРИ…

    Она стояла передо мной в рубашке и ждала, пока я не оголилась. Затем подошла вплотную и придирчиво меня оглядела.

    – Сколько же тебе лет? – она вдруг заговорила со мною на «ты».

    – Четырнадцать?..

    – Ещё нет, – сообщила я.

    – Мой муж уже рассказал тебе, что он собирается с тобой делать?

    – Да.

    – Ну, хорошо, – произнесла она и сняла рубашку.

    – Остальное ты увидишь позднее.

    – Вас он тоже будет фотографировать? – удивлённо спросила я.

    Она рассмеялась:

    – Естественно… до сих пор он вообще только меня одну и фотографировал, потому что мы сюда ещё ни одну другую бабу не приводили. Во-первых, это крайне рискованно, а, во-вторых, все они слишком дороги…

    – Сколько же мне заплатят? – полюбопытствовала я.

    – Не беспокойся… – обнадёжила она меня, – ты останешься довольна.

    Её добродушно-приветливый тон пришёлся мне по душе.

    – Я вовсе не беспокоюсь, – с улыбкой сказала я.

    – Он, наверняка предпочёл бы подобрать себе какую-нибудь другую, – словоохотливо продолжала она рассказывать, – но у него есть заказ, для выполнения которого ему нужна молодая девица, как ты…

    – Но ведь и вы ещё тоже молоды…

    Я намеренно сделала ей этот комплимент.

    – О, да… – засмеялась она, – вот смотри… такая большая грудь, да и стоИт ещё достаточно туго, что скажешь?

    Она взяла свои груди и покачала их на ладонях. Они были широкими и крепкими, и так сильно расходились в стороны, что казалось возможным увидеть ее темные соски с двух сторон со спины, если конечно кому-нибудь пришло бы в голову разглядывать их оттуда.

    – Очень красивые… – с похвалой отозвалась я.

    – Ты только потрогай… – пригласила она меня.

    Мне пришлось взять её грудь в руку, и та действительно оказалась твёрдой и эластичной.

    – Вот только живот несколько толстоват… – с сожалением сказала она.

    – Совсем нет, – успокоила я её.

    – И ляжки… – она, шлёпнула себя ладонью по телесам и, расхохоталась. – Когда меня видит Барнабаш, – продолжала она, – его сразу охватывает похоть.

    – Охотно этому верю…

    – Однако мой муж из-за этого сердится… – засмеялась она. – Конечно, но что было бы, если бы он не пожелал у него стоять? В таком случае ему вообще невозможно было бы нас фотографировать?

    После этих слов я начала смутно подозревать, что здесь, вероятно, происходило.

    Вскоре после этого фотограф вернулся и вызвал нас наружу. Мы вошли в ателье, и там оказался ещё один парень лет приблизительно восемнадцати. Это, должно быть, был рассыльной, конюх или нечто тому подобное. Потому что лицо у него было загорелое и обветренное, с красным, довольно крупным носом, и маленькими толстыми ушками. Несмотря на стройность, в нём чувствовалась сила, и одет он был в целом неплохо. Мне, по крайней мере, он очень понравился.

    Господин Кавалли Руджеро, так звали фотографа, тотчас же послал паренька, в котором я распознала вызванного Барнабаша, в комнату для переодевания.

    – Поторапливайся, – крикнул он ему вдогонку, а потом принялся рассматривать меня.

    – Она совсем неплоха… – обратился он к своей жене, – как ты находишь?

    – Да, – серьёзно ответила та ему, – это как раз то, что тебе нужно.

    – Как, однако, ещё соски высоко расположены, – заметил он.

    – Они ещё не до конца сформировались… – объяснила жена.

    – И еще совершенно нет бёдер, – констатировал Кавалли.

    – К тому же несколько маловато волос… – подсказала ему жена, указывая на мою раковину.

    Впрочем, они остались мною весьма довольны, и Кавалли пообещал, что я не останусь внакладе. Он установил фотографический аппарат, сунул голову под чёрное сукно, а я с напряжённым любопытством наблюдала за его манипуляциями.

    Тем временем из комнаты появился уже голый Барнабаш. Он улыбнулся мне, поскольку я точно заворожённая уставилась на его штык, который он нёс перед собой уже в полной боевой готовности.

    Госпожа Кавалли громко рассмеялась и воскликнула:

    – Он и вправду у него уже снова стоит.

    Кавалли проворчал:

    – Угомонись.

    Барнабаш был прекрасного телосложения. Я залюбовалась выпуклостями его груди, подтянутым животом, сплетёнными из сплошных мускулов руками и бёдрами, и, прежде всего его толстым и прямым детородным солистом, величаво поднимавшимся вверх прямо из подбрюшных волос.

    Кавалли провозгласил:

    – Итак, приступаем.

    Он пододвинул на авансцену небольшую, обтянутую ковром скамью без спинки и заявил:

    – Стало быть, сначала ты, Джудит, Барнабаш и ты – как тебя зовут? – добавил он, обратившись ко мне.

    – Хелена, – сказала я.

    – Стало быть, Хеля… вот и славненько… Барнабаш, ты садись в центре.

    Тот сел, как ему было предложено.

    – Так… теперь Джудит располагается справа от него, а Хеля помещается слева.

    Мы поспешили исполнить указание.

    – Так, а теперь каждая берётся рукой за член.

    Мы ухватились.

    – Барнабаш, – воскликнул Кавалли, – не сиди сиднем, ты тоже должен что-нибудь предпринять. Положи-ка обе руки каждой на плечи… замерли… один момент…

    Он исчез под чёрным сукном:

    – Так, – раздался из-под сукна его голос, – не шевелиться. Джудит, смотри на Барнабаша… ты, Хеля, тоже… а ты, Барнабаш, смотри вверх… возведи глаза.

    Мы последовали его приказанию. От стержня Барнабаша, с двух сторон обхваченного нашими руками, наружу глядел только самый кончик.

    – Один… два… три… четыре… пять… шесть… – отсчитывал Кавалли. – Готово.

    Мы вскочили на ноги.

    – Занимаем новую позицию, – приказал он.

    – Какую же? – спросила жена.

    – Ложись на спину, Барнабаш!

    Барнабаш улёгся на узкую скамью, его ноги ниже колен свисали вниз.

    – Джудит… ты встань над ним…

    Жена подложила на пол справа и слева по мягкому валику, на которые и взобралась, чтобы казаться выше.

    – Согнись над ним… – крикнул Кавалли.

    – Мы ведь такое уже не раз делали, – заартачилась, было, Джудит.

    – Делали, да не так… сейчас сама увидишь… – возразил маэстро.

    Она наклонилась вперёд, опершись на руки, и её груди спелыми плодами повисли прямо над лицом Барнабаша.

    – Барнабаш, возьми груди в руки… – сказал Кавалли.

    Барнабаш ухватил обе округлые дыни и начал поигрывать сосками.

    – Он меня опять возбуждает… – пожаловалась госпожа Кавалли.

    – Барнабаш … – заорал фотограф, – держи руки на привязи, иначе я тебе помогу.

    После этого тот спокойно держал в руках груди, однако на сей раз расшалилась Джудит, которая, покачивая телом, тёрлась дыньками о ладони Барнабаша.

    – Вот видите, – сказал Барнабаш, – теперь она же сама играет…

    – Джудит! – фотограф произнёс это укоризненным голосом.

    – Ну, конечно… – надулась та, – а если я теперь уже возбудилась.

    – Хелена… – обратился он ко мне, – возьми член Барнабаша и вставь его ей… только не отпускай руку.

    Я схватилась за флагшток Барнабаша и подняла его вертикально. Другой рукой я нащупывала входное отверстие Джудит.

    Однако она опередила меня и, схватив затычку, сама сунула её в предназначенную для этих целей скважину.

    – Ах… – вздохнула она при этом, – ах… опять сплошные мучения начинаются.

    – Не так глубоко, Джудит, – предостерёг её муж, – должна быть видна рука Хелены…

    – Может быть, так? – спросила она и высоко приподняла попу, чтобы почти весь стебель Барнабаша, за исключением жёлудя, оказался снаружи.

    – Вот так правильно, – согласился он.

    – Просто беда какая-то, – воскликнула она, – так он у меня сразу выскальзывает, – и снова нахлобучила свой шлем на эту голову.

    – Нет, так не пойдёт! – зарычал её муж. – Надо выше… чёрт побери…

    Она, нехотя приподнялась снова и сказала:

    – Как изволите… однако я думаю, что так было бы просто изумительно… – и с этими словами опять нанизалась поглубже.