Узел Гл. 7

7
 Не помнит старый Шабан, сколько раз видел, как зеленеет молодая трава на берегах Эдиль-реки. О годы жизни истёрся бабай Шабан, как старое колесо. Словно дерево карагач, молнией опалённый, почернело, скрючилось некогда мощное тело, зубы до десны стёрлись, нижняя губа до подбородка отвисла, глаза в морщины спрятались; память дырявая стала — выйдет старик из юрты, а куда шёл - уже забыл! Одно твёрдо помнит старый ногай - шеджере, которую ему отец пел, а его отцу его отец.
 «Ты Кубугул сын мурзы Косая, имеющего право виселицы, внук Шабана, рождённого по молитвам праведного Коджа Ахмата, потомок страшного Култу-кая, Батыр-кая, Бор-кая, прославленного Кадыр-кая, чьи воины подобны серым волкам».
 Роняя слюну с отвисшей губы, днём и ночью поёт старый Шабан родословную-шеджере Кубугулу. Нечем больше утешить малыша деду: убили мурзу Косая жадные калмыки, мать — начало тепла, от чёрной болезни в лучший мир ушла, нойоны мурзы Косая забрали скот юрта и в Крым откочевали, бросив деда Шабана с внуком умирать в степи.
 Не умер старый Шабан. Не возьмёт старика Высокое синее небо к себе, пока не исполнит Шабан земной долг, Священная земля и вода — Ыдун Иер-Суб от него отвернутся, если погаснет очаг, зажжённый Култу-Каем по молитве праведного Коджа-Гебея.
 Взял на руки малыша Шабан, пошёл к калмыцкому мурзе Гунга-Галсану, который его сына убил. Снял Шабан со своих плеч соболью шубу, на которой сидел, пока нойоны мурзы Косая всё добро из юрты бывшего господина выносили, и с поклоном подал калмыку.
 Ухмыльнулся Гунга-Галсан. «Я бы мог тебя, старик, убить и забрать твою шубу, но я рад, что ты сам ко мне пришёл и выказал уважение. Ты глядишь прямо, а не вбок. Велю - мои люди тебя не тронут. Будешь жить вместе с собаками при моей отаре!»
 Многими унижениями заплатил старый Шабан за жизнь свою и внука. Стал он вместо пса в юрте Гунги-Галсана, выполнял самую грязную работу за объедки с хозяйского стола. Любил показать гостям Гунги-Галсан, как пресмыкается перед ним некогда могучий враг.

 Странный рос внук у Шабана. Когда другие мальчишки играли в войну, уставится Кубугул в траву, рассматривает там что-то, будто хозяин подземного мира рогатый Эрклик над ним власть имеет. Спросит его старый Шабан насмешливо:
- Что ты там ищешь, малай? Алтын потерял?
Он в ответ:
- Бабай, смотри какой цветочек чудной, как девочка в голубом бэрканчеке.
А то уставится в пустое небо. Что он там видит?
 Калмыцкие мальчишки пробовали обижать татарчонка. Кубугул едва не убил их заводилу сына мурзы Гунги-Галсана, подкараулив его, когда тот один остался.
 Разгневался Гунги-Галсан на своего сына Менде: «Как ты такой большой и сильный, которого я кормлю лучшим мясом, не смог победить татарчонка-заморыша?»
 Приказал нойонам мурза привести Кубугула, велел мальчишкам драться. И вновь победил татарчонок. Задумался Гунги-Галсан — из орлёнка вырастает орёл, из волчонка — волк. Сразу убить сына мурзы Косая, или погодить маленько?
 Решил погодить — срубленную голову назад не приставишь. Аркан служит тому, у кого он в руках. «Сделаю из безродного татарчонка такой аркан для своей слабеющей руки. Сын подрастёт, захочет сесть на место отца, татарчонок подрастёт — станет мне верным слугой!»- так решил хитрый Гунги-Галсан.
 Приблизил калмыцкий мурза к себе Кубугула, учит вместе со своими сыновьями Менде и Адызом.
«У мужчин есть два искусства: одно — застрелить и свалить врага, другое — открыть и прочитать книгу»,- поучает Гунги-Галсан сынов, но кто из молодых станет слушать болтовню старика. Пожил сам, дай ним пожить! А тебя давно уже в верхнем мире ждут. Ты сам, как со своим отцом поступил? Остыла твоя кровь. Одна страсть осталась - соколиная охота. Помирай, отец, — всемогущий Тэнгри дозволит тебе самому стать соколом в следующей жизни!

 Сумел татарчонок одолеть книжную науку. К тому времени, как смог тетиву на взрослом луке натянуть, прочёл Кубугул все четыре священные книги. Со спокойной душой ушёл бабай Шабан к Владыке Верхнего мира.
 Но обитатель руин и кладбищ, бань и рынков, враг Аллаха Иблис теряет покой, если люди с кривого на прямой путь становятся. Распалил Васвас (нашёпывающий - Иблис) жаждой власти сердца Менде и Азыма, которые захотели пить свой кумыс, а не допивать отцовский. Подговорили они саклау (телохранитель) Гунги-Галсана Джамая, бывшего ему эмчеком, погубить своего молочного брата. Доверял мурза своему телохранителю всецело.
 Абу-Мирра (Отец горечи - Иблис) наполнил печень саклау Джамая желчью зависти. Ревновать стал эмчек Гунгу-Галсана к безродному татарчонку, который стал вторым саклау у его мурзы, а скоро будет назван первым. Помутился разум Джамая, душа стала как топь с чёрно-мутным дном, где на дне злость и обман.
 Подговорил Джамай Менде и Азима погубить их отца. Придумали изменники такой план: выманить мурзу на охоту и там убить, а сказать всем, что утонул он.
 Дождались дня, когда Гунги-Галсан Кубугула с поручением в дальнее кочевье отправил. Вбежал саклау Джамай в юрту к хозяину, припал к ногам. «О, господин мой, поторопись! На озеро у Эдиль реки лебеди сели. Своими глазами видел. Бери скорей своего сокола. Пора ему показать свой полёт!»
 Быстрее быстрого собрался Гунги-Галсан. Хотел взять шашку из мужской половины. Остановил его изменник: «Некого нам в своих кочевьях бояться. Все наши враги повержены в прах!» Хоть был калмыцкий мурза воином опытным — когда на правом крыле сражался, видел и левое, охотничья страсть разум затмила. Посадил на руку Гунги-Галсан любимого сокола, вскочил на аргамака с ногами мощными, как у верблюда, быстрее ветра унёсся к заветному озеру.

 Вернулся саклау Кубугул в приютивший его юрт — нет господина. Встретила телохранителя жена Менде Газыке из ногайского рода, которую калмык взял, не заплатив калыма.
 Газыке — это чаша разума и добра, с челом, сияющим подобно луне, отличала Кубугула из всех джигитов юрта, и он ночами мечтал о её подобных лилиям руках. Таил молодой батыр своё чувство, но разве любовь в колчан спрячешь?
 Сказала Газыке Кубугулу: «О, Кубугул, саклау Джамай с сыновьями Гунги-Галсана задумали его умертвить, убьют и тебя. Спасайся, ненавидит тебя мой муж Менде ».
 Понял Кубугул, какая опасность над ним нависла.
- О, луноликая дочь моего народа. Побежим вместе. Такая, как ты женщина - блаженство мужчины. Менде взял тебя не заплатив калыма, унизив твой род. За ногайских женщин лучшие батыры степи по сорок дойных кобылиц давали,- позвал с собой Кубугул прекрасную Газыке.
Отказалась Газыке.
- Я жена Менде. Он отец моих детей. Не могу я пойти за тобой. Женщина хранит юрту, которую ей Аллах дал. Мужчине юрта — весь мир! Уходи прочь, храбрый Кубугул, ищи свой народ, тут не твоё кочевье!
 Не захотел бежать как трус Кубугул, лук свой вынул. Тогда Газыке ему сказала: - Уезжай, храбрый Кубугул, умоляю тебя. Выбери самого лучшего аргамака из аргамаков моего мужа, но поклянись, что не убьёшь Менде.
- Клянусь, не трону твоего мужа!- сказал храбрый Кубугул. Выбрал из стада жеребца буланой масти, подобного верблюду, с ногами, как у льва, оседлал его лучшим седлом - стал сыновей Гунги-Галсана с изменником Джамаем дожидаться, чтобы удостовериться в их измене.
 Ума в маленькой головке Газике с большую папаху. Взяла она в пальцы, подобные медным крючкам, нож и подрезала подпруги всем коням в стойбище.
 Тут и её муж с братом Азымом и Джамаем на усталых конях возвращаются. На поводу ведут аргамака Гунги-Галсана без всадника.
 Увидали убийцы Кубугула - притворно расплакались. Так плачет хищный шакал по своей добыче: «О, наш хан, наш отец, наш господин! Осиротел твой юрт, осиротел твой быстрокрылый сокол. Зачем ты пошёл в болото? Почему нас не дождался!»
 Продолжая плакать, убийцы стали приближаться к Кубугулу.
- Что случилось, и, где наш хозяин?!- крикнул издали молодой саклау.
- Утонул наш хозяин и отец!- заплакали убийцы, размазывая притворные слёзы по щекам, и подбираясь ещё ближе.
- Выхватил стрелу Кубугул, наложил на тетиву лука, закричал, так что вздулись жилы на его шее: «Слова ваши лживы. Эй, отъезжайте подальше и говорите со мной издали! Клянусь Аллахом, я всажу стрелу в рот любого, изрыгающего неправду...»
 Речь молодого саклау прервал хитрый Джамай. Подобрался коварный, дал шпоры коню, выхватил смертоносный клинок…
... Однако Кубугул оказался проворней. Повернулся в седле, пустил стрелу. Попала смертоносная стрела с чёрным оперением прямо в спинной хребет изменника. Упал Джамай в конский навоз… Смешалась чёрная кровь предателя с землёй.
 Отшатнулись Менде и Азым от мстителя, кликнули своих нукеров: «О, люди нашего юрта! Ногай Кубугул Джамая убил! Берите копья, садитесь на своих коней!»
 Не стал дожидаться Кубугул, когда сила калмыцкая соберётся, хлестнул камчой лучшего аргамака из аргамаков Менде и умчался в степь.
 Нукеры Менде и Азыма бросились в погоню, но подпруги, подрезанные хитроумной Газике, лопались, и воины попадали на землю.

 О чёрные планы сыновей Гулги-Галсана разбилась жизнь молодого Кубугула, как седло коня, слетевшее на бешеном беге. Год жил Кубугул казаком, промышляя охотой. («казак» для степняков, человек вне закона, зависящий целиком от своего оружия) Юртой ему была степь ковыльная, очагом два камня, положенные рядом, чашей — собственные ладони, постелью — седло и попона, другом — конь-аргамак верный. Спал юноша, укрываясь буркой, питался дичью, добытою силой своих рук. Летом его пекло солнце, кусали комары и оводы лютые, зимой мороз пробирал до костей.
 Молится Аллаху Кубугул, но Аллах далеко, а Священная Земля и Вода Ыдун Иер-Суб рядом. На земле живёт он, чистую воду рек и ключей пьёт он, земля и вода его хранят и питают.
 К концу года странствий заговорила с юношей Священная земля и вода, ожили небо и звёзды. Пробирается Кубугул по лесу, листья, словно зелёные глаза на него смотрят, подойдёт к реке воды попить, река с ним говорит; ляжет спать - смотрят с неба звёзды в длинных ресницах из света прямо в глаза Кубугула, лишают юношу сна. Звучат в голове Кубугула последние слова Газике, ему сказанные: «Ищи свой народ, храбрый Кубугул!»
«Хватит мне жить волчьей повадкой, прятаться от людей средь кочкарников и болот. Одинокого волка стая трусливых собак гонит, так и человека без его юрта любые двое могут убить».
 Отправился Кубугул на поиски своего народа.



 Если желать — свершится, если долго ждать — произойдёт! Наткнулся Кубугул на след отряда: сотня воинов о двуконь идут на север. На головах их железные шапки, на телах стальные юшманы, на узорных поясах хищные кылыши в цветных ножнах, луки за плечами, колчаны, полные смертоносных стрел, пики, щиты, верёвки, чтобы ясырь вязать, у сёдел.
 Не вышел Кубугул к всадникам. Не станут сто с одним разговаривать. Убьют одиночку. Мёртвый волк не опасен.
 Пять дней шёл Кубугул по следу отряда, ночами подбирался к самому лагерю. Понял из разговоров: ногаи из Казыевского улуса идут за ясаком в земли своих старых данников. Идут скрытно, опасаясь калмыцкой орды, торопятся, костры не жгут, спят, не выпуская оружия из рук, питаются сырой кониной. Оголодали.
 Решил храбрый Кубугул открыться соплеменникам. Подстерёг и убил жирную илек с белым подхвостьем, в тайном овражке нажарил мяса. Ночью отвёл внимание караульного, прокрался в лагерь, разложил мясо подле спящих воинов, и стал дожидаться их пробуждения.


 Запах мяса разбудил Кадыр-Берды. Рот мурзы наполнился голодной слюной. Не открывая глаз, Кадыр потянулся на запах... откуда мясо? Острое ощущение опасности пронзило ногая. В ушах зазвенело, сердце стало большим, как конская голова - чужой прокрался в лагерь! Кто это — ангел смерти Азраил, или чёрный шаман, скользящий неслышно, как змей-сарыек, вздумал шутить?
 Мурза протянул руку к секире с лезвием подобным луне, с которой не расставался даже во сне. Рука встретила пустоту. Вскочил на ноги молодой мурза, вскричал: «Поднимайтесь, псы скверны! Что вы спите подобно суркам в норах, беда близко!»
Глаза Кадыр-Берды встретили насмешливый взгляд молодого война. Незнакомец сидел, подвернув ноги калачиком, словно в отцовской кибитке, и поигрывал его любимой айбалтой. Одет незнакомец как степной бродяга, но конь его был ухожен и здоров. На таком аргамаке даже падишаху не зазорно ездить!
 Кадыр-Берды бросил быстрый взгляд кругом — так дерзко вести, как вел себя незнакомец, можно, имея двадцать батыров со стрелами на тетивах, лежащих в засаде.
 «Где дозорный? Так он хранит сон своего господина!»- рассердился Кадыр-Берды
- Буди своих людей, мурза! Я приготовил еду. Жаль, не могу угостить тебя кумысом, и забери скорей свою секиру, чтоб я не порезался,- незнакомец протянул мурзе его айбалту рукоятью вперёд.
 Кадыр-Берды схватил свою секиру. Привычная тяжесть оружия в руке вернула мурзе уверенность.
- Не брани своего дозорного. Он не спал,- мягко улыбнулся незнакомый воин,- я отвёл коней на луг с хорошей травой. Твоему караульщику пришлось их поискать…
... а, вон он сам с конями идёт,- указал рукой незнакомец.
В овраг, где на ночь устроился чамбул Кадыр-Берды, спустился караульный Джептай. При виде незнакомца Джептай схватился за кылыш.
- Так вы встречаете гостя, который пришёл вас накормить,- покачал головой незнакомый воин.
- Ты кто?- выдохнул Джептай.

 Нукеры Кадыр-Берды окружили незнакомца. Их глаза горели любопытством: кто это - дух степей, или живой человек, сумевший обвести вокруг коновязи самого Джептая?
 Прикрыл глаза незнакомый воин, произнёс нараспев, как произносят молитву: «Я Кубугул сын мурзы Косая, имевшего право виселицы, внук Шабана, рождённого по молитвам праведного Коджа Ахмата, потомок страшного Култу-кая, Батыр-кая, Бор-кая, славного Кадыр-кая, чьи стада были бесчисленны, а воины подобны серым волкам».