Африканец

Мы познакомились с Ванькой первого сентября, когда «первый раз в первый класс». Он стоял рядом со мною в шеренге испуганных малышей с цветочными букетами в руках. Он сказал мне:
– Здравствуй, девочка. Меня зовут Ваня Аганин. Я – африканец.
– А что это – «африканец»?
– Ну, я – негр.
– Какой же ты негр? Я видела негров, они чёрные.
– Всё равно, я – негр. Мой прадедушка был негром. Настоящим. Из Африки.
– Чёрным?
– Да. Чёрным–чёрным. Мне прабабушка рассказала.
Потом нас посадили за одну парту. Мы стали друзьями с этим кареглазым мальчиком с белокурыми кудряшками. И всю начальную школу просидели вместе. А позже поссорились. Из–за его прадедушки.
В восьмом классе за мною стал ухаживать самый красивый в классе мальчишка – второгодник Жорка Иванков. Он курил, дружил с отслужившими в армии ребятами, носил брюки–клёш и упорно не стриг длинные волосы – вечный предмет раздражения учителей.
Однажды на большой перемене Жорка показывал всем добытый где–то американский журнал «Tame». В журнале была статья о ку–клукс–клане с жутковатыми чёрно–белыми фотографиями. Ребята заглядывали через плечи друг друга, чтобы получше разглядеть ужасы «их капиталистического образа жизни». Девчонки ахали. Прозвенел звонок с перемены. Забирая журнал, Жорка обронил сквозь зубы, как сплюнул:
  –  Ненавижу нигеров.
– Как ты можешь так говорить! – возмутился Иван. – Их же убивали, когда они были рабами. Просто так, ради забавы. Они бесправными были. Мой прадед попал в Россию тоже не по своей воле. Его купил на невольничьем рынке в Маракеше, как товар, эксцентричный русский богач, когда путешествовал по Северной Африке. Это модно было. И только в революцию прадед стал свободным. Мне прабабушка рассказывала…   
– Да заткнись ты со своим прадедом! Надоел уже! – выкрикнула я. Мне очень нравился Жорка, и я предала своего друга детства Ваньку.
– Да, заткнись. Африканец, – лениво процедил Жорка.
В конце коридора показалась учительница математики. Только её появление помешало назревавшей драке. Но с Жоркиной лёгкой руки к Ивану прочно прилипло прозвище «Африканец». 
Мы не разговаривали с Аганиным до окончания школы. Таким он был гордым. Не умел прощать. Но на выпускном вечере Иван пригласил меня на вальс. Может быть потому, что другие девчонки не умели танцевать вальса. 
          Кружились молча, отстранённо. Вдруг он сказал:
–  Я через неделю уезжаю в Москву, в военное училище. А ты что собираешься делать?
– А я выхожу замуж за Жорку!
       Наши с Ваней пути разошлись. Он учился защищать Родину, приезжал только на каникулы. Наш брак с Жоркой продлился не долго, и через год я тоже навсегда распрощалась с родным провинциальным городком. Попав как–то летом на встречу выпускников, узнала, что Иван на последнем курсе училища женился на тихой и незаметной Наташе Мелеховой из параллельного класса.
      
О многом, что происходило в той нашей далекой юности, мы узнавали лишь по прошествии многих лет. Оказалось, что наши мальчики много воевали в те мирные годы: Вьетнам, Йемен, Ангола…
Когда начались военные действия в Анголе, лейтенант Аганин добился командировки в зону конфликта (а посылали, поверьте, лучших). Он всегда мечтал побывать в Африке. В память о мифическом прадеде, от которого и фотографий не осталось, только прабабкины рассказы.  Много позже я узнала, что в Анголе Иван погиб.
Недавно я была в командировке в Москве, и меня пригласил на свой юбилей коллега–журналист. Праздновали на старой подмосковной даче, построенной среди сада–леса: высоченные корабельные сосны вперемешку с со старыми яблонями. Был июнь, и голову кружил изысканный аромат яблоневого цвета.
Гостей было много, все с жёнами–мужьями, детьми и внуками. Я скоро устала от общения с малознакомыми людьми и улизнула вглубь сада. Там обнаружилась уютная беседка, где я и устроилась с бокалом шампанского в руках. Шампанское и аромат цветущих яблонь убаюкивали. Я поставила бокал на парапет беседки, откинулась на спинку удобной скамьи и, вероятно, задремала. А когда открыла глаза, увидела в беседочном проёме высокую женщину. Её густые каштановые волосы были заплетены в две толстые косы, венком уложенные на затылке. Что–то неуловимо знакомое сквозило во всем её облике.   
– Извините, я потревожила вас, – сказала она.
– Ну, что вы, нисколько. Я просто устала от шума, вот и сбежала в сад.
– А я вас искала. Вы ведь Ирина Котова?
– Да. Теперь Вершинина.
– Не узнаёте меня? Я – Наташа Мелехова. Теперь Аганина.
Мы долго сидели с Наташей в беседке под яблонями и говорили, говорили. Вспоминали. Прежде всего, конечно, моего друга детства и её мужа – Ваню Аганина.
– Об одном жалею, – вздохнула Наташа, – что Ваня не увидел сына.
Солнце начало соскальзывать за сосновый бор, в который плавно перетекал старый сад. Последние его лучи окрасили красноватую кору сосен сусальным закатным золотом. Пора было возвращаться к шумному застолью. Там вовсю гремела музыка.
 
На садовой тропинке показалась высокая мужская фигура. Мужчина окликнул:
– Мама, это ты?
– Ой, Антон. Я здесь! – Отозвалась Наташа и, обращаясь ко мне, – Сын за мною приехал. Мне пора.
В беседку вошёл молодой человек в светлых джинсах и белой футболке. Я беззвучно вскрикнула, увидев его: это был Ваня Аганин, одно лицо. Только чёрный. Да, негр. Африканец. Через три поколения вернулся чернокожий прапрадед, столь нежно любимый правнуком. Не зря прабабка, бывало, говаривала: «Гены пальцем не раздавишь» …