Слайд бездны. Семиотика русских могил

Человечество сидит перед огромным экраном. Оно смотрит слайды о своей безжизненности. Оно ждет зрелища, ждет развлечений. Оно не жаждет революций, не жаждет реформ. Оно забыло и о любви, и о ненависти. Для него все потеряло смысл. Для него ничего не значат термины, которые придумывают ученые и политики. Ему неинтересно и то, что в этот культурный период исчез индивидуальный человек. Произошла глубинная трансформация “человеческого” в “человеке”. Человек из толпы, кортасаровский Авель, творит убийства, потому что он ко всему безразличен. Маканинский “герой нашего времени” считает, что смерть осуществляет свой выбор случайным образом. Террорист не несет ответственности, потому что большая часть человечества жаждет террористических зрелищ. Она смотрит на экраны телевизоров, смакуя все элементы насилия. Вот он “грядущий хам” Василия Розанова. На место индивидуумов вышли безымянные сериалы. Человек толпы уже не “Я”, он утверждает себя как “Мы”.

“Смерть человека” обоснована экономически. Человек в России стал предметом массового производства и потребления. Произошло “овеществление” человеческой психики в СМИ, Интернете, экономике, политике и сексе. Создана внеличностная психика. “Человек” теперь используется как материал. Индивид становится элементом социотехнической системы. Его уже нельзя назвать человеком, это – постчеловек. Лучшие наши умы готовятся “уйти в машину” – стать клоном, мультипликационным, клиповым, техногенным человеком. После них и наша очередь.

С другой стороны, попытки господ воспитать политически активных граждан оканчиваются неудачей, так как людская масса пропускает сквозь себя любую информацию. Информатизация и социализация ведут это общество в тупик. “Человек” умер в политике, потому что реальные индивиды представляют собой нейтральную, индифферентную, асоциальную массу. Долгие годы информационного и воспитательного воздействия на людей приучили их его игнорировать.

Сейчас все стоят горой за “человека” и гуманизм. Это вполне объяснимо. Интерес этот возник на купле-продаже человека. Как же не интересоваться товаром? Универсальным товаром, который сам производит другие товары. “Человек – мера всех вещей”, но раз ничего нет кроме человека, то начинается его дифференциация: начальники и подчиненные, офицеры и солдаты, кондуктора и пассажиры…Человек как тайна начнется тогда, когда все перестанут им интересоваться. Отвернувшись от человека, мы увидим природу и Бога, а затем и самого преображенного человека.

Потеря человека в обществе привела к потере человека и в культуре. В литературе исчезли и автор, и читатель. Глобальная сеть Интернет позволяет любому писать свои романы, редактировать и уничтожать чужие произведения. Индустрия издательского пиратства подменяет автора. Целые коллективы пишут произведения от имени известного автора. Автор исчезает.

Для современной науки субъекта уже не существует. Он является лишь ретранслятором объективного мира. К выработке смысла этого “говорения” человек оказывается непричастен. "Объективное" от него не зависит. Он сам перепоручил вопрос об истине миру объектов, потому что объективная истина не требует от него внутренних усилий. Наука отрицает законность безумия и неистовой веры, значит в ней нет человеческого, а потому ученый предает науку и человека. На Земле устанавливается бесприродный техногенный мир, новая абиотическая реальность, желанное господство человека. Естественно, что на смену общества приходит технос. Все проблемы культуры будут решаться технологически.

Это конец культурной истории человечества. Наступила эпоха посткультуры. В ней реального человека заменил “след”, “человеческий фактор”, “актор”. Можно говорить лишь об отсутствующем человеке. Та сущность, которую мы называем “человеком” является лишь следом, указывающим на "отсутствующее". Скоро свирепое чудовище нашего времени – овца Долли станет нашим новым христом, новым мессией. Оно создаст ему храмы и напишет новые священные книги. 2001 год – год новейшей эры.

Кладбище – это священное место в глазах всякого русского человека. Обычно народ собирается здесь только в известные установленные обычаями дни. Рассмотрим семиотику русского похоронного обряда.

Народная философия утверждает, что смерть - брат человека. “Смерть русскому человеку – свой брат!”. Этого родства ему не миновать, несмотря на все его страхи.

Эпоха советского словесного творчества привела к созданию новых обрядовых форм. Гражданские похороны начинаются в помещении с прощания с умершим, а затем траурное шествие на кладбище. Заканчиваются они траурным митингом. Особо значимые покойники сопровождаются до кладбища специальным патрулем. Гражданская панихида представляет собой не что иное, как траурный митинг: одна за другой произносятся речи специфически траурного содержания. Она представляет собой явление вербального языка: произносятся словесные формулы, девизы, призывы, лозунги.

Смерть – это кончина, успение. Смерть слывет в народе “часом воли Божией”. Смерть, как означаемое, представляло собой изображение дряхлой старухи или скелета с косою в руках. Косарь цветов жизни человеческой.

Народная мудрость гласит: “Всякая душа просит погребения!”. Лишенные погребения становятся, по народной религии, вечными мучениками-скитальцами. Блуждают их души по свету, пресмыкаются вместе с туманами по сырой земле; плачут они кровавыми слезами и стонут тяжким стоном. Тела крещеных душ, проживших праведную земную жизнь, обретаются на воспокоище, гробище, то есть кладбище. Лучшим топосом является буево – кладбище при церкви, обнесенное оградой. Ограда – это защита, охрана, оберег. Для героев и погибших на войне организуют герооны – небольшие мемориальные рощи со скульптурами и памятными деревьями. Русские люди называли гроб и могилу “Домом века” и “жалью”. Кенотафом называлась могила без покойника, умершего и похороненного вдали от родины, в которой лежат его вещи.

Очень важными знаками являются намогильные сооружения. Язычники поклонялись столбам. Русская “свая” идентична хеттскому “siwannis” – “бог”. Слова со значением “столб” соотносятся со словом “святой”. Русское “кол” идентично древненемецкому “heil” (святой).

Герма – бюст на опоре прямоугольного сечения, обычно ссужающаяся книзу. Самым распространенными архитектурными знаками являются монументы – священные столбы, являющиеся воздаянием умершему последнего долга и почестей. Обелиск – вертикальный монумент в виде очень узкой пирамиды, обычно четырехгранный. Цветочница – это небольшой газон с цветами перед надгробием, обрамленный бордюром. Над могилой святого человека устанавливали часовню - божницу.

Гибель – это пагубный конец, который сопровождается исчезновением, разрушением. Она является бедой для индивидуальной души. Гибнуть всегда означало пропадать для Бога, гнить, разлагаться, разрушаться. Некрещеные же младенцы становились жертвою нежети-нечести, превращаясь в подвластных Водяному духов, кикимор или русалок, если ребенок был утоплен. В старину было в обычае хоронить возле проезжих дорог застигнутых смертью в пути. Голубь-душа должна была иметь свой дом, защищенный Духом Святым, поэтому ставили голубец – четырехгранный столбик на могиле, при дороге, завершенный иконой или двускатным покрытием. У индоевропейцев голубь считался птицей, символизирующей или предвещающей смерть, гибель. От наименования “голубь” произошло русское слово “глубокий” (чрево, бездна). “Глубина, дно, бездна” – это нижний мир, преисподняя, вместилище душ умерших. “Считалось, что там, где пролилась кровь убиенного (пронзенные громом небесным) – там и погреби его! В городах и в той части кладбища, где находится сторожка, где хоронили за общественный счет нищих, самоубийц и найденных вне дома мертвыми, создавались божедомки, т.е. места, куда доставляли трупы убитых или внезапно умерших на улице. Были еще жальники – лесные кладбища, на которых хоронили самоубийц и мертворожденных детей. Жальником назывались и специальные могилы для этих умерших.

Кладбище – это текст на разных языках. Еще Соссюр отмечал близость архитектурного и естественного языков. По мнению Э. Роджерса “архитектура есть закрепление времени – эпохи в пространстве”; она “преобразует преходящее в вечное”. Организуя пространство средствами архитектуры, человек воплощает свое видение мира, свои представления о красоте, свою мечту о гармоничном бытии. Выступающая в роли каменной летописи архитектура имеет ценную особенность, а именно объективность информации, заключенной в ее творениях.

Цветы, венки, знамена, ленты – это первоэлементы вещно-символического языка кладбища. Значимым является и цвет ткани, которой обивают гроб: красный с черной каймой – для пожилого человека, розовый с черной каймой – для ребенка, белый с черной каймой – для молодого человека. Монументы, обелиски, курганы – элементы архитектурного языка. Все они указывают на возвышенность, величие воспеваемой личности. Вся архитектоника несет на себе знаки иконографического языка: эмблемы, гербы, геральдику, скульптуры. Похороны иногда сопровождаются произведениями на музыкально-символическом языке: траурные марши, песни. На юстах делаются специальные надписи – эпитафии. На монументе помещают надгробную табличку. Это все словесные знаки. Используется также проксемический язык: на похоронах первым выносится флаг с траурной лентой (или христианский крест, икона), а затем уже портрет, награды и знаки отличия, крышка от гроба и сам гроб; в первой траурной машине едут родственники и друзья, а потом уже все остальные; создается зрительный контакт с умершим на кладбище – все стоят вокруг могильной ямы. Все эти знаки обозначают, демонстрируют умершую личность, дают ей новую – вечную символическую жизнь. Чем сложнее семантическая структура обряда, тем более высокое социальное положение занимал умерший. Это образ его в истории. Похороны всегда были демонстрацией власти (или отсутствия таковой) уже отсутствующей в социуме личности.

Сейчас похоронный процесс остается рядом означающих. Гражданина хоронят в гробу, а бомжа в полиэтиленовом кульке, не упоминая его имени. Современный человек оказался вне смерти. Она не является знаковой. Смерть потеряла свои означающие. В миру ее уже не обозначают. Единственное ее обозначение – через похоронный комплекс. Символическое пространство смерти сузилось до размеров кладбища. Кладбище живет своей орбитальной жизнью. Можно сказать, что современный русский человек бессмертен, так как смерть потеряла свою социальную значимость. Массовые убийства стали просто сюжетами эфемерной реальности, созданной человеком. Похороны превратились в спектакль, потерявший свой сакральный смысл.

Сама по себе “смерть человека” – ничто, но именно в силу этого она присутствует во всех сферах человеческого общества. Она также бессмысленна как жизнь самого этого общества. Она открывает бездну в которой тонут все смысловые, информационные потоки.

Мы приблизились к Пустоте, но нам не суждено вступить в нее. Мы только ее спутники, а потому жизнь наша выстраивается только по отношению к ней.

Пустота обращается к нам, но мы не слышим ее. Отгородившись от нее ноосферой, мы строим ловушку для себя. Бросая клубок судьбы, мы уповаем на его возвращение к нам. Вечное возвращение. Вечная смерть … Какой же смысл в “смерти человека”? Он затерялся в ходе наших рассуждений.

Вот мы и достигли бессмертия!