Могила Густава Эрикссона. Гл. 5. Журавли

ГЛАВА  5.  ЖУРАВЛИ.
   
          На работу я вышел, как до предела сжатая пружина. Уж что-что, а собраться и подать себя в нужном свете я умел всегда. Поэтому ни на утреннем совещании руководителей отдела уголовного розыска у Сергея Ивановича, ни на оперативках моих пяти отделений никто даже поверить не мог, что у меня был инсульт. Своих оболтусов я развёл предельно лаконично, чётко, не повышая голос и абсолютно не реагируя на чудовищный снежный ком проблем и задач, накопившихся в моё отсутствие. После оперативок я совершенно без эмоций и правильно расставив приоритеты запустил механизм решения всей этой байды. А в 12 часов спустился в кадры и выяснил, что выслуга лет у меня – 8-го января 2016 года. Уже через пятнадцать минут с рапортом на пенсию я был на третьем этаже, где располагались кабинеты наших начальника отдела уголовного розыска и заместителя начальника полиции округа по оперативной работе.

          Надо отдать должное этим ребятам, разговор у нас был предельно корректный и короткий, рапорт они завизировали. И я их отлично понимаю. Это действительно чертовски неприятно, когда ты хороший профессионал, а кто-то из подчинённых считает тебя подонком, да к тому же ещё и пидорасом. Кто это дал ему такое право, даже если некоторые его считают легендой? Где работа и где человеческие качества? И где между ними связь? Так что не надо путать член с гусиной шеей. К тому же, если у тебя на голове вырастает корона, естественно, что ты считаешь себя самым правильным и самым достойным.

          После этого я поднялся к себе на этаж и пошёл к начальнику полиции округа. Сергей Иванович решил, что я пришёл к нему пообщаться после  долгого отсутствия. По нему было видно, что он без притворства очень рад меня видеть, что моего возвращения дожидался. Он обстоятельно и участливо полчаса расспрашивал меня, как я этот инсульт словил, да как из него выкарабкивался, почему я так бодро и залихватски выгляжу, да как дела в семье. При этом он сбрасывал вызовы мобильного, звонившего каждые две минуты. Наконец, выполнив по полной программу доброго и заботящегося о своих подчинённых отца-командира, он посмотрел на перевёрнутый лист бумаги, который я всю беседу держал в руках:

          - Тебе подписать чего-то надо? Давай, всё, что надо, подпишу!

          Я протянул ему свой рапорт. Что меня всегда восхищало в Сергей Иваныче, так это его способность от спокойного и благодушного состояния резко переходить к нечеловеческому ору. Он глянул мой рапорт, лицо у него побагровело.

          - Ты о-ху-ел! – рёв был похож на взлетающий гиперзвуковой истребитель.

          Но это была только увертюра к симфонии. Сама же симфония длилась не менее десяти минут и сопровождалась угрожающими пробежками по кабинету. Во время исполнения этого произведения я должен был уяснить всё о себе и обо всех своих родственниках и соплеменниках. Поскольку в молодости Сергей Иванович серьёзно занимался вольной борьбой и самбо, а к пятидесяти пяти годам так же серьёзно растолстел, подобные выступления производили неизгладимое впечатление на оперов и даже на их начальников, тех кто помоложе и хлюпиков. Я же сидел себе спокойненько и ждал, когда этот великолепный концерт, подразумевающий только сольное исполнение, закончится.

          Я не раз и не два объяснял своим ребятам, что это огромное везение, коли нам достался такой мезозойской эры начальник, который орёт тираннозавром, как мамонт бегает по кабинету, да ещё и подзатыльник может влепить. Зато никогда не сделает подлостей из-под тишка. И с такой же энергией, как орёт, будет выруливать не свои косяки, а то, что ты, между прочим, накосячил. А когда увидит, что на почве хронической переработки ты на грани срыва, сам лично отправит тебя отдыхать, да ещё и побеспокоится потом, пришёл ли ты в себя. А сам не отдыхает вообще уже много лет.

          Затихал Сергей Иванович так же неожиданно, как взрывался. Вот так и сейчас он неожиданно застыл посреди кабинета. Я встал и подошёл к нему.

          - Товарищ полковник, ну сколько раз Вам можно говорить, ну нельзя так себя изводить, - удар же хватит.

          Он был похож на несчастного обиженного ребёнка, который вот-вот разревётся.

          - Уже хватил! Ты во всём виноват, - и помолчав полминуты, - Юр, ну что же ты делаешь, на тебе же 80 процентов ОУРа, ты хоть сам это понимаешь?

          - Понимаю, поэтому и ухожу.

          - Ну ладно был бы ты какой-нибудь хлюпик или пьянь гидролизная. Ты же сыщик от Бога. Шестой год работаешь, и пять лет у нас одни первые места. И всё у тебя получается, за что ты не возьмёшься. Вон Колька Осипов на твоём месте чуть не того… а потом полгода в дурке провалялся. А Ванька Маснев через полтора года сбежал отсюда, как чёрт от ладана. Ну а ты чего?

          - Всё хорошее рано или поздно заканчивается, Сергей Иванович, - ответил я, выдержав паузу.

          - Ну ты горячку-то не пори. Я понимаю, инсульт - это не дай Бог. Попробуй, поработай, может втянешься, может опять всё хорошо будет?

          - Опять всё хорошо? – я не удержался и лошадисто заржал.

          Сергей Иванович реально огорчился моему смеху.

          - Всё, иди! Рапорт будет у меня. Не подпишу.

          - Как угодно, товарищ полковник. Только не вздумайте отправить его генералу Корзинкину, а то Вы меня знаете.

          - Это ты мне угрожаешь?

          - Ни в коем случае, просто предупреждаю, - и я вышел из кабинета начальника полиции округа.
   
          Я вернулся к себе и до вечера разгребал тот снежный ком, о котором рассказал выше. Или, если вам так удобно, назовите это большой кучей дерьма. Я понятия не имел о том, что после моего визита Сергей Иванович вызывал к себе своего зам по опер и начальника розыска. Девчонки из отделения ИАЗОР, кабинет которых находился рядом с кабинетом начальника полиции, рассказывали потом, что ругань и крики там стояли такие, что в определённый момент они испугались, как бы высшее руководство округа не перебило друг друга.

          Сам по себе день прошёл без серьёзных происшествий, и в семь часов я собрал всех своих на подведение неутешительных итогов. Разбойников, автомобилистов и мошенников, у которых на выход ничего не было, я, к их удивлению, отправил по домам. Грабители и квартирники на вечер планировали реализацию и поехали на территорию.

          Я остался на этаже в гордом одиночестве, не считая начальника полиции. Достал из сейфа бутылку «Старого Кенигсберга» и закурил. Слушать свой обычный репертуар мне сегодня не хотелось. Я глотнул коньяку из горла, нашёл в интернете лещинковских «Журавлей» и поставил песню на цикл.

   Здесь под небом чужим я как гость нежеланный,
   Слышу крик журавлей, улетающих вдаль.
   Сердцу больно в груди видеть птиц караваны.
   Перестаньте рыдать надо мной, журавли! *Пётр Лещенко

          Интуиция меня давно уже не подводила. Шансы на реализацию у грабителей и квартирников были приблизительно одинаковые. Но почему-то я точно знал, что гопникам ничего не грозит, а вот из скокарей сегодня кто-нибудь присядет. И в том, что мои ребята-квартирники сработают нормально, я не сомневался. А вот с закреплением и с раскруткой на эпизоды у них всегда был затык. И придётся мне промозглой ноябрьской ночью ****овать по ветерку в какой-то из отделов Преображенского куста и там эту ночь коротать в милой кампании людей предположительно абхазской наружности. А уж это, честное слово, лучше делать из своего кабинета, а не из дома, в котором я сегодня до боли хотел оказаться. Не судьба.
 
   Дождик, холод, туман, непогода и слякоть,
   Вид унылых людей, вид угрюмой земли.
   Сердцу больно в груди, и так хочется плакать.
   Перестаньте рыдать надо мной, журавли! *Пётр Лещенко

          Да, день сегодня, мягко выражаясь, не сложился. Я хотел сходу моё решение сделать реальностью, а вечером поиграть с сыном. А вместо этого, как порекомендовал мой добрый Сергей Иванович, пробую работать, может ещё и втянусь, может опять всё будет хорошо. Вот только коньяк сегодня какой-то до невозможности жёсткий и курю я сигарету за сигаретой.

           Вот всё ближе они, и всё громче рыданья,
   Будто скорбную весть они мне принесли.
   И откуда же вы, из какого же края
   Прилетели сюда на ночлег, журавли? *Пётр Лещенко

          Я лежал в своём кресле спиной к двери, положив ноги на стол. Мне было глубоко индифферентно, что происходит вокруг меня. Я слушал «Журавлей», но эмоций не было совсем, как будто внутри мне всё выжгли. Когда я слегка обернулся, чтобы отхлебнуть из бутылки, я увидел Сергея Ивановича, молча стоявшего в дверях моего кабинета. Он, видно, пошёл домой, да услышал игравшую на полную катушку музыку и решил заглянуть. Был он в своём смешном кожаном пальто, сидевшем на нём, как на бочке. Глаза у него почему-то были мокрые. Он совершенно не собирался спрашивать меня, что это я не иду домой. Знал отлично, змей, что настоящая работа начинается у меня после девяти вечера.

          - Ну что ты, падла, себя изводишь?! Изводи, вопросов нет. Хоть сдохни здесь под Лещенко! А меня изводишь чего? Декадент ты ***в!

          Я снял ноги со стола. Услышать от Сергея Ивановича слово «декадент» даже в сопровождении такого привычного и родного эпитета «***в» было забавно и неожиданно.

          - Да никого я не извожу, Сергей Иванович. Просто, я так живу.

          - Выключай на хер свою шарманку и налей мне грамм сто. Я сейчас приду.

          Куда это он пошёл? Вроде домой уже собрался. Посрать, что ли? Я выключил музыку, достал из того же сейфа стаканы, налил ему сто грамм и себе грамм пятьдесят. Потом подумал и налил поровну. Он вернулся через две минуты.

          - На тебе твой рапорт. Я подписал. Давай выпьем.

          - Прозит, Сергей Иванович.

          - Вот ты немчура проклятая, даже выпить по человечески не можешь, за что тебя ребята с третьего этажа и ненавидят.

          - Ребята с третьего этажа вообще не пьют. Они считают, что это идёт в разрез с интересами службы и подрывает авторитет руководителя.

          - А что такое «прозит»?

          - Ну, это что-то вроде «будем здоровы».

          - Ну давай, будем здоровы!

          Мы выпили и помолчали. Похоже, с Петей Лещенко я переборщил. Совсем довёл старика.

          - А не жалко тебе твоих ребят? Что с ними будет?

          - А что с ними будет? Чай не дети, все взрослые. Каждый пойдёт своей дорогой, а года через два никто из них обо мне не вспомнит, даже на День Розыска.

          - Ну да, ты прав. Но я-то не то имел ввиду. Они же у тебя работают, как часовой механизм, и результат дают.

          - Да ну?! А Вы не знаете, что это я тут в девятом часу сижу и «Журавлей» слушаю?

          - Что, сегодня реализация будет?

          - Будет. У квартирников. Вы что, думали весь этот часовой механизм даёт по четыре задержания в неделю, а потом эти задержания обрастают эпизодами, и всё это само по себе происходит?

          - Да ты меня за дурака-то не считай, всё я понимаю. Иначе кто бы тебя такого Ерша здесь терпел? Тебя же и генерал и ребята с третьего этажа порвать готовы. Кстати, когда там всё будет ясно, сколько эпизодов, позвони мне.

          - Обязательно позвоню. Тем более, что будет ясно часам к пяти утра.

          - А ты не бойся. Думаешь ты один меня ночью будишь? У меня кроме тебя одних начальников райотделов шестнадцать человек. Давай, наливай ещё.

          Я налил ещё. Мы выпили. Сергей Иванович достал у меня сигарету из пачки и закурил. Видать реально я огорчил старика своим рапортом, курит он в исключительных случаях.

          - А я знал, что ты уйдёшь. Ну кто такой кошмар шесть лет выдержит.

          - Не шесть лет, Сергей Иванович. Пять лет и два месяца.

          - Что будешь делать на пенсии?

          - Странствовать.

          - Это что, путешествовать, что ли?

          - Нет, это совсем другое. Буду ходить смотреть на нашу Россию.

          - Вот ты, немчура, насмешил меня! Распяли твою Россию, потом убили, потом продали, а теперь заканчивают растаскивать. А людей превратили в ****ей.

          - Но это моя Родина. Я не хочу сдохнуть, не узнав её.

          - Знаешь, Юр, странный ты человек, не могу я тебя понять.

          - А я всю жизнь сам себя понять не могу, так что всё нормально. А странник – это странный человек, не похожий на других.

          - Ну давай выпьем ещё за тебя, чтобы у тебя всё сложилось.

          Мы выпили и помолчали. Я чётко понимал, что Сергей Иванович что-то хочет сказать, но не решается. Наконец, он плюнул на свой авторитет и спросил:

          - А меня тебе не жалко? Ведь эти же два пидораса приведут на твоё место третьего и тогда уж точно меня сожрут.

          Вот тут Иваныч душой нисколько не кривил. И его зам по опер, и начальник розыска были не его креатурами, а генерала. И свою ближайшую перспективу после моего ухода он описал довольно-таки точно. Как в воду глядел, через полтора года всё так и вышло. Успокаивать мне его было нечего, на такие вопросы надо отвечать честно.

          - Да, они Вас сожрут и выкинут на пенсию. И Вы уедете к себе в Курскую область. И проживёте лет на десять дольше, чем если бы продолжали работать. А жалеть? Как можно жалеть старого 55-тилетнего мужика, полковника? Нет, я Вас совсем не жалею. Люблю, - да, а жалею, - нет.

          - А ну тя на хер! Декадент ты, декадент! – видать понравилось ему это слово, - Хороший ты человек, Ершов, только выглядишь неважно, заездили тебя совсем. Ладно, я пошёл. Как будет ясно с эпизодами, звони мне.

           И он побрёл к лестнице грузными и усталыми шагами.

           Я убрал рапорт, как немыслимую драгоценность, в самую глубину сейфа и снова включил «Журавлей». Но не успел Лещенко пропеть первый куплет, как мой мобильный ожил. Звонил мой Татарин, начальник отделения по раскрытию квартирных краж. Абхазов задержали с поличным на территории Богородки. Я поднял трубку селектора и набрал в дежурку.

          - Костя, - сказал я начальнику дежурной смены, - Мне бы машинку до Богородки доскочить.

           Костик при всей своей простоте был майор правильный и очень меня уважал.

          - Сейчас Владимирыч, всё будет. Спускайся минут через пять.

          И я поехал в Богородку.