Последний аксель

Этот кадры взяты из сериала «Последний аксель».
Писать о самом фильме подробно не вижу смысла — сюжет здесь не главное. Гораздо интереснее для меня оказалась работа двух актёров, сумевших превратить свои роли в яркие и болезненно-точные человеческие портреты.

Первая — Елена Подкаминская.
Она справилась с одной из центральных ролей не просто хорошо, а проникновенно. На неё действительно приятно смотреть, но причина не в одной лишь внешней привлекательности.
 Её лицо обладает удивительным свойством: в нём живёт тихая, светлая грусть, которая цепляет зрителя с первого взгляда.
Оно рассказывает целую историю без единого слова.
Ты смотришь и понимаешь: перед тобой человек с внешне благополучной, но глубоко несчастливой судьбой.
Это редкое умение — излучать драму внутренним светом, а не декларировать её громкими жестами.

Однако сегодня я хочу сказать не о ней.

Гораздо более неожиданным для меня стало впечатление от Михаила Трухина. Признаюсь, как зрителю он мне всегда был неприятен.
Его частые появления в многочисленных сериалах, чей художественный уровень я для себя условно обозначу как «проходной», лишь укрепляли мою предубеждённость.
Дело даже не столько во внешности, хотя его специфическая черта — выпученные, будто застывшие в немом крике глаза — всегда невольно ассоциировалась у меня с поздними портретами Надежды Крупской. Это, разумеется, сугубо личная и непростительно лукистская ассоциация.

Но здесь, в «Последнем акселе», случилось маленькое чудо перевоплощения.
 Всё, что я считал его недостатками, вдруг обернулось грозным оружием актёра. Трухин блестяще справился с ролью бытового садиста и насильника.
Его вытаращенные глаза, обычно вызывающие у меня лишь отторжение, стали леденящим душу инструментом.
В них — не просто физиологическая особенность, а пустота, животный ужас и абсолютная, нечеловеческая жестокость. В нескольких ключевых эпизодах он буквально переродился, и его фактура, как у настоящего характерного актёра, сработала на все сто процентов.

Прошу прощения за это неприкрытое отступление в область внешности.
Даже у тех, кто мнит себя «аристократами духа», иной раз прорывается плебейская прямолинейность в суждениях.
Однако именно она позволяет признать парадокс: иногда то, что отталкивает в обыденности, становится главной силой на экране, преображая неприятие в жутковатое восхищение мастерством.