Гаснут ночные звёзды уступая небо рассвету

Гаснут ночные звёзды уступая небо рассвету. Тишина сменяется трелями птиц.. Мир неспешно просыпается, потягивается, сонно вдыхая прохладный воздух. Накинув на плечи старенькую бабушкину шаль, она выходит на крыльцо.
— Тью-тью… поприветствует её маленькая птичка, сидящая на ветке грушевого дерева. — Тью-тью… отвечает вселенная голосами других птиц.

Она поправляет шаль, спускаясь со ступенек и идёт в сторону заливных лугов. Дойдя до излучины, где уже точно никто не сможет её увидеть, сбрасывает шаль вместе с сорочкой и входит в высокие травы. Мурашки бегут по телу от осыпающейся на обнажённую кожу росы. Глубоко вздохнув, чуть задержав дыхание, улыбается небу и раскинув широко руки несётся сквозь разнотравье, вспоминая давно забытые запахи трав. Набегавшись, падает на спину и смотрит как плывут над головой облака, ощущая дыхание земли, слушая стук сердца, вплетающийся в ритм мирозданья. Кажется, вся тьма прошедших лет испаряется вместе с капельками утренней росы.

Вернулась к излучине, натянула сорочку, подмигнула поднявшемуся из-за горизонта солнцу. Первый день её новой жизни. Она сама так решила. Оставила город с его суматохой, вечной погоней за временем, которого вечно не хватало, чтобы стать лучшей копией самой себя. Но теперь это в прошлом. Больше не нужно ничего доказывать, рваться к недостижимому, перекраивая свой мир под чужие реалии.

— Тью-тью… взмахнула крыльями птичка, перелетев на другую ветку.
— Нужно испечь грушевый пирог и наварить джема с коричной палочкой, — подумалось ей, пока поднималась по скрипучим ступенькам в дом. — На запах слетятся пчёлы и бабочки, они будут кружить над блюдечком с пенками и требовать свою сладкую долю.
Ещё набрать трав, для чая, душицы, мяты, донника, зверобоя… засушить на зиму смородиновых и земляничных листьев. Затопить баньку. Обменять у соседей корзину со сливами на пару крепких берёзовых веников. Такой сливы как у неё, больше нигде не росло. Это прадед привёз саженец, когда женился на прабабушке. Их уже давно нет, а старое, огромное, в три обхвата дерево каждый год приносит вкусные, в тёмно-синей, почти чёрной оболочке плоды с жёлтой мякотью брызжущей соком, стоит лишь чуть надкусить.

Трёхцветная кошка легонько бодает под коленку, напоминая, что пришло время завтрака. Мурлычет и трётся об ноги. Ей наливают молока, и угощают паштетом.
На сковороде уже румянятся сырники. Свистит чайник. Она достаёт бабушкин сервиз. Огромный заварник, сахарница с нежными фарфоровыми розочками оплетающая белоснежную крышечку, чашки, блюдца, молочник, розетки под варенье. Вечером будут гости, нужно намыть.

А пока, раскладывает сырники по тарелкам, четыре себе и два домовому Мефодию, под печку с обещанием обязательно научиться её растапливать и готовить в ней кашу, как делала бабушка. И печь пироги, с черникой, лесной клубникой, щавелём и картошкой с грибами.

Легкий ветерок, влетевший в раскрытое окно, качается в букете ромашек, шебуршит листочками настенного календаря, забирается под вышитую луговыми травами скатерть. Она улыбается, представляя, как подружится с этим проказником, и сколько он нашепчет ей давно забытых историй.

— Тью-тью… птичка сидит на подоконнике заглядывая внутрь кухоньки освещаемой лучами солнца.
— Тью-тью… всё правильно, ты там, где сердце, там, где ткётся материя вселенной, стоит лишь чуть-чуть прислушаться и ветер донесёт стук коклюшек, плетущих кружево жизни…