de omnibus dubitandum 103. 54

ЧАСТЬ СТО ТРЕТЬЯ (1878-1880)

Глава 103.54. ЗАЕДЕМ НА ЧАШЕЧКУ КОФЕ, СОКРОВИЩЕ МОЕ…

    Мы оба рассмеялись, и между нами опять воцарился мир.

    Потом он начал рассказывать. И когда на центральной аллее зычным «тпру!» он заставил своего жеребца остановиться перед «Второй кофейней», я знала о нём уже очень многое.

    Итак, его звали Хирш, венский банкир, на Жаворонковом поле у него был собственный дом, ему было пятьдесят два года, четыре года назад он овдовел.

    Его жена была очень зловредной и сварливой бабой, поэтому он не долго горевал после её кончины.

    Однако о новом браке даже мысли не допускал, ибо:

    – Больше ни одна не запрыгнет ему.., Хиршу, на шею!

    С этим знакомством я попала в самую точку, потому что из банкиров ещё ни один бедняком не умер.

    Хирш доверительно и с плутоватым подмигиванием рассказал мне, что положение вдовца нисколько не тяготит его, что он совершенно «не утратил навыки» и вполне ещё может употребить любую.

    Я спросила, должна ли я сейчас покраснеть от подобных его заявлений, а он в ответ гомерически расхохотался.

    Позднее мы заняли маленький столик в одном из тихих уголков кафе и получили очень изысканный полдник, которые у нас называют «яуз».

    Жеребцу на улице я вынесла пару кусочков хлеба. Он обнюхал мою руку, а я ласково потрепала его по грациозной, блестящей шее и по нежной морде.

    То, что я хорошо отношусь к животным, в высшей степени понравилось Хиршу, и он заметил, что тому, у кого душа лежит к животным, наверняка есть «что-нибудь предложить» и людям. Я лишь показала ему ладонь, как будто снова собираясь залепить ему оплеуху, а он на это только вздохнул:

    – О господи!

    После полдника – во всё продолжение которого он пытался под столом зажать мои колени между своими – я настояла, чтобы он непременно свозил меня к Пратерской звезде и высадил там для небольшой прогулки.

    Я, естественно, точно знала, как события будут развиваться дальше, ибо когда, собираясь в обратный путь, он подсаживал меня на облучок, я случайно коснулась его ширинки, которая была так туго натянута, будто туда засунули канделябр со свечой.

    Мы уселись, и Хирш медленно направил экипаж в сторону Жаворонкового поля. Но из желания ещё немного подразнить его и покуражиться, я просила высаживать меня едва ли не на каждом углу. Хирш налился похотью что твой бык и как малый ребёнок клянчил:

    – Заедем только на чашечку кофе, сердечко моё, и ты увидишь, что я усердный и работящий как монах!

    В доме Хирша царила абсолютная тишина, был воскресный вечер, и все обитатели его разошлись.

    Когда он отворял входную дверь, я сделала вид, что собираюсь убежать, однако он ухватил меня за пояс своими железными лапами, я оказалась внутри, а дверь мгновенно была заперта за нами!

    Он хотел отсношать меня прямо тут же, немедленно, в том виде, в каком я в данную минуту была! В полутёмной прихожей он с такой энергией бросился на софу, что она только жалобно ухнула, прижал меня к спинке, высоко задрал подол и, сопя, принялся разбираться с моими кружевными панталонами.

    Однако у него не хватило ни терпения, ни сноровки, поэтому он, в конце концов, выругавшись, просто сорвал их с меня.

    Затем выпустил из штанов на волю свой нетерпеливый хрен! Нечто, подобное «единорогу» Хирша мне редко случалось видеть.

    Громадный, тёмно-красный, при этом изогнутый как рожок и невиданно толстый! Я совершенно не представляла, как сумею вместить в себя это поленище, к тому же ещё Хирш был возбуждён настолько, что его великан брызнул, едва успев вырваться из заточения!

    Я молниеносно вытянулась под ним, Хирш проворно вдел нитку в иголку и, таким образом я ещё успела удачно поймать часть его заряда, а это для моей души тоже немало значило.

    Затем я прикрыла лицо руками и изобразила «стыдливость». Хирш вынул своего нетерпеливого брата и оставил его в покое, но несмотря на этот маневр, тот сразу же опять брызнул, и ещё долго не мог угомониться.

    Хирш, должно быть, действительно был железным.

    Он взял меня сзади за груди, прижал ко мне свою горячую колбасину и в таком виде провёл меня перед собой по всем комнатам. Он показал мне всё, при этом беспрерывно протирая меня и обтачивая, а когда мы проходили мимо портрета его «покойницы», он с громким «брр!» протолкнул меня дальше в спальню. Там, на просторной супружеской кровати, застланной коричневым плюшевым покрывалом, я и получила свою «чашечку кофе».

    Он грубо швырнул меня на ложе, одним рывком забросил мои ноги себе на плечи и с таким ожесточением вонзил свой гигантский полумесяц в переполненную расселину, что я только вскрикнула. До этого он целиком внутри у меня так и не побывал, но сейчас я могла вкусить его в полной мере.

    Хиршу, правда, несколько мешал его объёмистый живот, однако длина и замечательный изгиб его хобота оказались для нас весьма кстати. И между увесистыми ударами он, прерывисто посапывая, говорил:

    – Вот такая как ты… давно уже нужна была мне… у-у-ух, чёрт побери… вот дуракам-то счастье привалило… как только я увидел тебя, меня точно к тебе рвануло…, и мой «жеребчик» мигом на дыбы встал… ты должна стать моим лакомством… татарским игом, а-а-ах… я не буду тебе обузой… ты должна стать моим лакомством… разве можно голодать Хиршу…, а квартирку я тебе обустрою… клянусь всем святым… но я должен иметь тебя рядом… как прекрасно он притирается к твоей пышечке… сейчас-с… сей-ча-ас-с… у-х-х-х!

    Затем он тяжело осел на меня, в расселине у меня всё булькало и хлюпало, настолько я была наполнена, и несколько минут мы, тяжело дыша, лежали без движения.

    Спустя некоторое время он очень тихо и медленно спросил:

    – Ну что, порешили?

    – Мне ещё надо подумать, господин Хирш… Но, Хирш, ты меня совсем в лепёшку расплющишь!

    – Ах, господи, очень жаль было бы такой красивой жопки!

    С этими словами он быстро поднялся на ноги, а мне необходимо было срочно привести свою одежду в порядок.

    Мои кружевные штанишки и шёлковая блузка походили скорей на лохмотья. Но Хирш, с грохотом перерыв всевозможные сундуки и комоды, вскоре принёс мне новую чудесную блузку из голубого бархата, которая только немного пахла камфарой.

    Исключительно модной её, конечно, назвать было уже нельзя, однако она вполне годилась, чтобы в ней добраться до дому, тем более, если не обращать внимания на то, что она мне была слишком велика в груди. Впрочем, в создавшейся ситуации это была мелочь.

    Мою же блузку Хирш захватил крепкой хваткой и оставил у себя, с довольным видом заметив:

    – Мы здесь малость надставим, так сказать, для резерва. Молочное хозяйство должно быть как две тыковки!

    Затем мы ещё договорились о свидании на следующий день, когда я должна была приступить к своему «ангажементу» у Хирша.

    Но когда я была уже в прихожей, совершенно разгорячённая и уставшая от многочисленных объятий и траханья, и уже положила, было, руку на щеколду входной двери, Хирш снова оказался у меня за спиной!

    И моя бедная попка опять была обнажена, и я получила в себя его веретено сзади. Далеко отставив попку, я тёрлась и раскачивалась, потому что мне это раз от разу всё больше нравилось.

    Хирш жарил с такой мощью, что я летала туда и обратно, а створка двери, о которую я опиралась, постукивала и дребезжала, а когда на него накатило, он спокойно оставил веретено внутри.

    Я хотела, было, вынуть её, но он тесно прижался ко мне, дал стержню остаться внутри и буквально через минуту – наверняка, не больше – его шалун опять стоял!

    Но затем, когда был исполнен заключительный номер, так сказать, гвоздь программы, его гигантский удав всё-таки, наконец, выполз наружу и на весь остаток дня получил выходной.

    Я, разумеется, была из тех, которые многое могли выдержать, но даже я действительно очень устала и по дороге домой наняла коляску.

    Щель моя горела огнём, и мне приходилось всё время сжимать ляжки, так как из меня до сих пор текло. По прибытии, расплачиваясь с извозчиком, я обнаружила у себя в сумочке две банкноты по десять гульденов. Заснула я, как убитая, но преисполненная самых радужных надежд!