А. Посохов Несчастные

Александр Посохов


Несчастные

   Суббота. Сижу, думаю. Стук в дверь. Открываю.
   – Давай! – предложил Вадим, показывая бутылку коньяка. – Выходной же.
   – Это у вас выходной. А у нас, писателей, самый что ни есть рабочий день.
   – Да какой ты писатель! – махнул бутылкой сосед, чуть меня не задел, и на кухню без спроса прошёл. – Баснописец несчастный. Куда ты рюмки прячешь? И закуску доставай.
   – Ну, ты нахал! Я же тебе объяснял, что у Крылова 236 басен, а у меня 118, ровно половина. Мне пахать и пахать ещё.
   – Да кому нужны твои басни! – скорчив брезгливую рожу, сказал Вадим. – Вон артист один сбежал из России, так его басни читают.
   – Господи, ну сколько раз тебе повторять, что это не басни! Артист этот и себя и жанр позорит. Сам по себе злобный стишок не может быть басней. Басня, она, как такса.
   – Какая ещё такса? – удивился Вадим и налил.
   – Собака, которая со времён древнего Египта не изменилась. Те же уши и тот же хвост. Других собак скрещивали, преображали, а такса сохранилась в первозданном виде. Вот так и с басней, которую можно сотворить только, как басню. А этому учиться надо и особый дар иметь.
   – Да брось ты, поехали! Дай мне сюжет, и я завтра принесу тебе готовую басню, – заявил вдруг Вадим, опрокинув первую рюмку.
   – Ладно, запоминай. Допустим, пьяный кабан завалился на муравейник. Насекомые в панике. И тут один храбрый муравьишка кричит, что залезет сейчас на дерево и спрыгнет на кабана. Смотрите, хвастается заранее, как я ему хребет перешибу. Понял?
   – Понял, – ответил Вадим и снова налил. – А мораль?
   – Сам думай. Всё просто же.
   – А как назовём мой шедевр?
   – А как заблагорассудится. Главное, не бойся, пиши смело. Любые твои иносказания я пойму правильно.
   – Что значит, правильно?
   – Ну, вот есть у меня такая басня, например. В ней судят льва за то, что он убил шакала, который, мечтая прославиться, напал на него.
   – И что?
   – А то, что получаю я на эту басню гневный отзыв от одного молодого человека. Какой, дескать, нормальный шакал на льва нападать будет. Дебил он, что ли!
   – И что?
   – А то, что басню нельзя воспринимать буквально. У того же Крылова журавль сам свой нос к волку в пасть суёт. И про ворону он пишет, что она сыр во рту держала. А никакого рта у вороны нет. Понял?
   – Понял.
   – Или вот ещё пример. Написал я недавно басню про медведя, который порядок наводит. Заключение там такое. Когда порядка нет в своём краю, а ты решил вдруг навести его везде, то это значит, что нигде.
   – И что?
   – А то, что один, тоже молодой читатель, высказал мнение, что за такую басню меня точно посадят.
   – Не пудри мне мозги! – отрезал Вадим и опять налил. – А то и меня вместе с тобой посадят.
   Допивал он бутылку уже без моего участия. Я после двух рюмок отказался. Потому, что сто девятнадцатая басня давно томилась в компьютере, ожидая своего конца.

   Воскресенье. Сижу, думаю. Стук в дверь. Открываю.
   – Давай! – предложил Вадим, показывая бутылку коньяка. – Выходной же.
   – Ты басню сочинил?
   – Про таксу, что ли?
   – Нет.
   – Про кабана?
   – Нет.
   – Про льва?
   – Нет.
   – Про шакала?
   – Нет.
   – Про ворону?
   – Нет.
   – Про медведя?
   – Нет.
   – Про тебя?
   – Нет.
   – А что, оригинально, басня про баснописца!
   – Да при чём здесь я! Ты же про муравья обещал написать.   
   – А зачем? – удивился Вадим. – Ну какой нормальный муравей на кабана прыгать будет. Дебил он, что ли!
   – Всё ясно. И у тебя, значит, с иносказаниями проблема. Но ты над моралью-то хоть подумал?
   – Какая ещё мораль! – воскликнул Вадим. – Все морали давно… профукали, выражаясь без рифмы. Нам, айтишникам, она ни к чему.
   – Да какой ты айтишник! Программист несчастный. Откуда вы только берётесь такие?
   – Какие?
   – Без художественного мышления.
   – Из будущего мы, – улыбнулся Вадим. – А ты из прошлого. 

* * *