Глава 3 Школа и коллектив

«Не отвергай мудрость, и она будет защищать тебя. Люби ее, и она будет оберегать тебя» (Притчи 4:6)

«К тому-то и тому-то (текст условный) будьте готовы!» - звонко выкрикнула пионервожатая в красном галстуке, и мы дружно ответили: «Всегда готовы!» 22 апреля 1970 года я стал пионером. Помню чувств гордости за себя, за свою Родину, и радость, с которой я получал поздравления от мамы и папы. Помню праздничный ужин по этому поводу, гордость красным галстуком, который я с удовольствием носил в школе.

До пионеров были октябрята – славные ребята, но звездочку не надо было каждый день завязывать в особый узел, поэтому я о ней почти не вспоминал. Зато я очень хорошо до сих пор помню Елену Андреевну Султанову – мою любимую учительницу. Она была у меня не первой.

Я пошел в школу в Усть–Погожьем. Помню огромный букет цветов, за которым я прятался от окружающих, и угрюмую, строгую учительницу, потому что она была пособником школы, которая вслед за сессией и садиком стала воровать мое счастье. Хотя, здесь стали появляться проблески надежды. Например, уроки рисования. Выяснилось, что я рисую лучше всех. Это было вдвойне приятно, ведь в нашем классе два ряда парт занимали первоклашки, а третий – третьеклассники. Да, тогда такое практиковалось в деревенских школах – на два класса один учитель, да еще угрюмый и строгий к тому же.

Отучившись первую четверть, родители решили переехать в Ленинский район этой же области в село с необычным для СССР и Ленинского района названием – Царев. Как потом выяснилось, мне довелось жить в бывшем уездном городе, основанном на месте бывшей столицы самой огромной империи за всю историю человечества – Сарай-Берке – обители татаро-монгольских ханов, завоевавших в свое время почти весь мир.

В Цареве школа была огромной. Двухэтажное здание царской гимназии после усть-погоженского блочного барака казалось величественным дворцом. Просторные коридоры, светлые классы, вместо чернильниц и перьевых ручек, которые постоянно ставили кляксы в мои тетрадки, что счастья не добавляло, были шариковые ручки. А вместо тетрадок в линейку были тетради в косую линеечку, которые значительно улучшали мой корявый почерк. Первых классов было аж два: «А» и «Б». У каждого был свой класс и своя учительница. У нас была самая добрая учительница на свете. Так считали все в моем новом классе, а было нас около 35 человек. Елена Андреевна возилась с нами, как квочка с цыплятами.

Три первых года школа немало добавила к моему счастью. Но было и горе, когда   Елена Андреевна попрощалась с нами в конце 3 класса. Я шел домой и плакал.

Став пионером, я уже не лил слезы так запросто у всех на виду, потому что стал серьезнее и еще более ответственным. На всех линейках меня хвалили, вручали подарки и грамоты. Ни один праздник не обходился без моего участия в популярных тогда литмонтажах. Приходилось заучивать много четверостиший, а потом памяти не хватало на стишки по школьной программе, за которые частенько получал двойки, потому что просто забывал их выучить. Короче, школа была вычеркнута из моих злейших врагов, и только по утрам, когда учился в первую смену, я проклинал ее про себя, да и то только до начала уроков. Хотя, даже здесь мне повезло, потому что с 3 по 8 класс я учился во вторую смену и мог спать до обеда.

В школе было интересно, я любил учебу. К тому же, мне повезло с учителями. Почти всех своих учителей я помню до сих пор. К сожалению, многих из них уже нет в живых, но я верю в воскресение мертвых, праведных и неправедных (Деяния 24:15), поэтому с уверенностью смотрю в будущее и очень надеюсь еще поучить своих учителей тому, что сам узнал из Библии. Очень хочу так их отблагодарить за то, что они в меня вложили. Про Елену Андреевну я уже писал, а теперь вспомню еще о четверых, хотя я мог бы целую книгу о них написать, а может, еще напишу, какие мои годы! Наша школа была одна из немногих, где мужчин-педагогов было больше, чем женщин. Например, были годы, когда все предметы, кроме английского языка, у меня вели исключительно мужчины. Вот о них и поговорим. Точнее, о некоторых из них.

Итак, первый – это Игумнов Вячеслав Иванович. Его смело можно назвать учителем с большой буквы. Так, как учил он, можно смело описывать в методичках для обучения тех, кто решил стать учителем. Ты любишь алгебру и математику, мой дорогой читатель? Если да, то мы с тобой уникумы, потому что за всю свою педагогическую карьеру больше не встретил таких любителей. Другое дело труды, физкультура и пение с рисованием. Мало кто любит алгебру, но я любил, потому что Вячеслав Иванович умудрялся даже безнадежным двоечникам объяснить, как решать сложные уравнения. Он никогда не заставлял учить наизусть правила и формулы, но очень много внимания уделял практике и разъяснению, как этими правилами и формулами пользоваться при решении задач. На его уроках постоянно использовались разные наглядные пособия и приспособления, часто придуманные и сделанные самим Вячеславом Ивановичем. Кроме того, он был моим соседом по улице, что позволяло часто общаться с ним дома.

Александр Иванович Анисимов – учитель физики и наш классный руководитель. У него я учился не физике -алгебра затмевала физику и химию в моей учебе. У него я учился тому, как увлечь ребят, казалось, самым скучным делом. Например, обязательные в те времена политинформации. После того, как он проводил этот формальный для многих пункт школьного расписания, я стал смотреть «Международную панораму» по телевизору! Вот так можно зажечь интерес там, где им и не пахнет.

Николай Антонович Евглевский – учитель рисования и трудов. Его знаменитая фраза: «Мальчик, я тебя сейчас расчешу!» и настораживающее постукивание щеткой для чистки верстаков по широкой мозолистой ладони ясно давало понять, чем будет производиться расчесывание. Ну, а на рисовании и черчении, где расчесок не было, в ход шли богатырские руки Антоныча, как мы его величали меж собой. Он был огромным и очень сильным, поэтому обычно шел через класс к озорнику напрямую, раздвигая парты вместе с учениками. При этом он высказывал своё тайное увлечение фигурным катанием, потому что обычно говорил: «Сейчас, мальчик, ты у меня сделаешь из класса двойной тулуп!» В итоге получались даже четверные, так что у нас в школе четверные крутили не хуже, чем у Тутберидзе. Я его помню больше за то, что он привил мне любовь к труду и творчеству. Николай Антонович любил творить и заряжал нас своей любовью.

И последний, о ком я хотел вспомнить, - это Александр Васильевич Бурьянов – молодой учитель физкультуры, позднее ставший моим другом. Саша научил меня играть в футбол, волейбол и хоккей. Он заложил в меня новую мечту – стать спортсменом. Эти и другие учителя нашей школы зародили во мне еще одно желание – стать учителем. Об этом тоже будет отдельная глава.

А пока вернемся в наш класс. Он был очень дружным. Даже спустя сорок лет мы находим время иногда собираться вместе, чтобы вспомнить былые годы. Ведь в нем я себя когда-то чувствовал, как в семье.  Тогда мы не делили друг друга по национальности и материальному достатку. Все были одинаковые, но, в тоже время, такие разные. От этого жить и учиться было очень интересно!

Помню совместный поход с ночевкой в соседнее татарское село. Мы были с параллельным классом. С ними было весело и увлекательно, но свой класс, как рубашка, - ближе к телу. Я до сих пор помню всех поименно, хотя прошло уже более 45 лет, как мы расстались.

Когда я стал комсомольцем, то в моем счастье завелась червоточинка. Мне стало казаться, что это не настоящее. Что-то во всех собраниях и комсомольских делах было искусственное с ощущением того, что это надо делать, потому что так надо, а зачем – так толком никто и не объяснил. Такие чувства не покидали меня все время, пока я был комсомольцем. А был я им очень долго, поскольку в морской пехоте служил секретарем комсомольской организации реактивного дивизиона. В школе даже воодушевляющие речи нашего комсорга Веры Сахновой не вдохновляли на подвиги. Хотя становилось стыдно, но ничего поделать с собой не мог. Я больше всего не любил притворяться тем, кем не был на самом деле. Комсомольцем я значился, но так им и не стал. А значок висел себе и висел на моей рубашке, его тоже не надо было завязывать в особый узел.

Закончилась моя школа в 1976 году. После восьмого класса, сдав успешно экзамены и получив аттестат всего с четырьмя четверками и остальными пятерками, я поехал поступать в художественный техникум осуществлять свою давнюю мечту – быть художником-мультипликатором. Для начала надо было стать хоть каким-то художником. Мама повезла меня в Украину, в Прикарпатье, учиться на резьбяра. Само собой, когда спешишь к мечте, не особо смотришь на то, что оставляешь позади. Однако, это уже другая история. И, если я тебе еще не надоел, мой дорогой читатель, то жду в следующей главе. А сейчас, как обычно, бонус за прочитанную - небольшой стих из тюремных зарисовок и отрывок из письма того же периода:

   Небо утонуло в синей глубине.
   Облака осели на крутой горе.
   Остывает вечер на углях костра,
   Расправляет Млечный ночные паруса.
   Мастер постарался и шедевр создал,
   Подарил эмоций, восхищенья шквал!
   Сколько ни любуйся, сколько ни смотри –
   Не вместить мне в сердце всей его любви!

«Шестилетний сын ничего не понимает из того, что говорит его годовалый брат и спрашивает: «Мам, а ты уверена, что он русский?» (из Сибири)