Глава 5 Техникум и свобода

«Его дела величественны и великолепны, и его праведность вечна». (Псалом 111:3)
 
Привет! Вижу, я тебе ещё не надоел. Как не всякая птица долетит до середины Днепра, так и не всякий читатель доберется до пятой главы книги. Тебя, дорогой читатель, уже можно смело переводить в ранг верного читателя. Так что эта глава – для тебя, мой верный читатель.

«Я хочу сказаты щирэ дякую всим выкладачам и працювныкам техникума за ти знання, яки я надбав, навчаючись в цьому учбовому закладе!» - этими словами я завершил публичную защиту своей дипломной работы на тему «Столовый набор». Защита проходила в актовом зале Косовского техникума народных художественных промыслов имени В.И. Касьяна. Это было одно из лучших учебных заведений подобного плана в СССР.

Я учился на отделении художественной обработки дерева, самом престижном и многочисленном. Кроме резьбяров учили в этом техникуме художников-прикладников по металлу, коже и керамике. В Косове, при поступлении, я впервые узнал, что такое блат. Не всякому абитуриенту приносят на дом экзаменационный диктант для переписки, чтобы исправить заслуженную «тройку» на незаслуженную «четверку», дающую право на получение стипендии (30 рублей). Честно, блат мне не понравился, как-то гадковато было на душе после этого, поэтому на следующем экзамене я постарался на славу. Это была математика. Учитель, принимавший мой ответ, даже пошутил: «Паренек, а ты не перепутал техникумы? Тебе на физмат надо идти, а не в художники». Он поставил мне «пятерку» с плюсом. Я же, в свою очередь, заверил его, что ничего не перепутал, потому что мечтал стать художником с первого класса. Итак, получив три заслуженные и одну незаслуженную «четверки», а также «суперпятерку» по математике, я стал студентом.

Учиться было очень интересно. Я выучил родной язык, так как по паспорту я был украинцем, как папа. Грамматики родного языка я не знал, впрочем, как и русского, поэтому конспекты писал на том, который учил в школе, а уроки шли на украинском. Уже тогда попробовал себя в роли переводчика. У нас на курсе было пять представителей Казахстана, и я был для них долгое время гидом по украинскому языку. Первые два года общеобразовательные предметы немного омрачали нашу свободу, но, начиная с третьего курса, пошло идеальное обучение без портфеля, многочисленных учебников и тетрадок. Карандаш за ухом, ластик в кармане – вот и всё, что чаще всего нужно было для уроков. Иногда – краски для живописи и композиции, стек и халат для скульптуры, резцы для основного предмета с звучным названием – майстерня. Для него у нас была персональная мастерская и свой учитель – Микола Юрьевич Федирко - известный украинский резьбяр.

Как уже отметил, учеба шла на «ура», и время на уроках проходило очень увлекательно. Например, однажды на урок скульптуры в мастерскую вломилась съемочная группа с кинокамерами, осветительными приборами, деятельным режиссёром и услужливой ассистенткой. Они заполонили всю мастерскую. Режиссёр попросил показать лучшую скульптуру. Его подвели к работе Вовы Акулова. Володя был единственным женатиком среди нас, у него даже ребёнок уже был! Но самое главное достоинство этого скромного парня было в его таланте. Он на голову превосходил нас в рисунке, скульптуре и резьбе по дереву. Такого таланта я больше не видел за время учёбы. Режиссёр снял один дубль. Потом нужен был крупный план рук мастера, но Вовины талантливые пальцы ему не понравились, поэтому всех заставили вытянуть руки, и выбор пал на Лискевича с музыкальными длинными пальчиками, которые не сделали ни одного произведения выше среднестатистической троечки. Его пальчики и стали теми, которые запечатлел оператор над Володиной работой. Потом режиссёру не понравилось лицо Акулова – уж слишком оно старое для студента, а фильм о техникуме, а не о доме престарелых. Режиссер окинул всех нас быстрым взглядом и ткнул в меня пальцем: «Его лицо будем снимать. Симпатичный парнишка!» Так я временно стал Вовой Акуловым, и был запечатлён у его работы, как вдохновленно работающий над своим шедевром студент. Жаль, что ту работу не отлили в бронзе, а то у меня были бы определенные права на авторство с визуальным доказательством. Я же для себя из той истории вынес важное открытие: обманывают нашего брата! Не всему надо верить из того, что видишь своими глазами. Оказывается, бывает не только оптический обман зрения, но и кинематографический.

  В техникуме я играл в волейбол, баскетбол и футбол за сборную, но о спорте мы позже отдельно поговорим, мой верный читатель, если, конечно, я тебе не надоем к тому времени. А сейчас о преподавателях. «Выкладачи» - так в техникуме называли учителей. Начну с Лёвина, по сути, моего земляка. Более того, я сейчас прописан на его малой родине. И, если бы не сидел в тюрьме, то до сих пор работал бы инструктором по спорту в с. Капустин Яр Астраханской области, откуда он родом. Он был одним из немногих, а может и единственным, кто говорил исключительно на русском языке. Поскольку он вел физкультуру, то я ему обязан тем, что упрочил мою любовь к спорту. Он научил нас играть в волейбол на хорошем уровне – мы были призерами Ивано-Франковской области среди средне-специальных учебных заведений. А еще он показал насколько интересными могут быть тренировки волейболистов.

Хочу также отметить того учителя, который поставил мне «пятерку» по математике на вступительных экзаменах – Лаюк Васыль Васыльевич. На его уроках было очень весело. Он постоянно шутил. Например, о своем предмете он говорил так (привожу русский перевод): «Я понимаю, что физика художнику нужна, как мертвому припарка, но чтобы у вас в голове извилины не выпрямлялись, учите физику, хлопцы и девчата!» Помню, как однажды я решил пошутить на контрольной по физике. Она по-прежнему была у меня в непонятках, поэтому я нашел юмористические ответы на поставленные вопросы и оформил все смешными иллюстрациями в тетради для контрольных работ. В следующий раз в тетради обнаружил запись красной ручкой: «2+3=5. 2 – за работу, 3 – за юмор, итого – 5». В журнал мне поставили «пятерку». Еще он мог играть в шахматы, не глядя на доску и вести при этом урок, читать на уроках фантастические рассказы. Как не любить такого выкладача?

Соломченко Виталий Алексеевич – выкладач рисунка и композиции. Ему я обязан хорошо поставленному рисунку и умению не бояться экспериментировать с композицией и отходить от укоренившихся традиций, что в Советском Союзе в то время не приветствовалось. Виталий Алексеевич часто снимал пиджак и садился или вставал за чей-нибудь мольберт и лично показывал, как надо накладывать штриховку, как передавать фактуру материала и структуру конструкции изображенного. Это было очень наглядно и эффективно. Его отец, Алексей Соломченко, преподавал у нас историю искусств и народных художественных промыслов. Что меня в нем поражало, так это его влюбленность в свой предмет. Он мог всю пару говорить об одном произведении, его авторе, и это было очень интересно. Но потом приходилось просиживать часами в библиотеке, чтобы собрать остальной материал по теме. Алексей был кандидатом наук искусствоведения и при нас писал диссертацию на профессорскую степень.  Уверен, что он успешно ее защитил, так что мне посчастливилось учиться у будущего профессора, впрочем, как и в будущем институте, ведь именно такой ранг сейчас у бывшего техникума.

И, наконец, мой родной дядя, младший брат моего папы – Косьяненко Юрий Алексеевич. Мне не повезло – он учил на других курсах. И, как ты уже догадался, мой верный читатель, это благодаря ему у меня здесь был блат. Хотя, когда он стал директором, а было это уже на четвертом курсе, то мне поблажек не делали, и даже пришлось отдежурить на кухне в последнюю неделю обучения в техникуме. Мой дядя был классным живописцем. Он иногда заглядывал к нам в аудиторию и давал мне советы. Смешно было всем, кроме меня. Но советы были очень дельными, поэтому я жалею, что не довелось у него учиться. Однако, я целый год жил в его квартире, и, бывало, получал хорошие уроки живописи. Однажды я рисовал - не писал, как принято говорить у настоящих живописцев -, так вот, я рисовал натюрморт, когда дядя Юра пришел домой. Спрятать краски я не успел, и он подошёл ко мне: «Да, племяш, тоби парканы (заборы) фарбуваты (красить), а не живописю займатысь. Дывысь, як треба малюваты!» Он сел на мое место, взял кисть и несколькими сочными мазками превратил мою унылую мазню в яркое произведение искусства. «Ось! Николы не бийся ошибатысь! Малюй, а не парканы фарбуй! На!» Он протянул мне стакан томатного сока из натюрморта, а сам взял яблоко и откусил его: «Выпей сок и ставь новый натюрморт, через пятнадцать хвилин проверю. Будешь таких по три-четыре в день рисовать – станешь живописцем». После этого случая живопись у меня сдвинулась с мертвой точки, и я ее тоже полюбил, как и рисунок.

  Опять же, мой верный читатель, я очень люблю учиться и тех, кто меня учил, поэтому готов писать о каждом, но это в другой раз и в другой книге. А сейчас о музыке! Да, именно в это время у меня прорезался слух, но это и не удивительно. Во-первых, мой папа играл на гармошке и на семиструнной гитаре, а во-вторых, полутораметровые колонки в актовом зале техникума и несколько децибел композиций «Пинк Флойд» и «Дип Пёрпл» даже у глухого слух прорежут. Я захотел научиться играть на гитаре. Учителей хватало, а вот терпения у них на меня явно не доставало, поэтому пришлось обучаться самому и в глубоком подполье, иначе мне грозило линчевание за измотанные нервы двенадцатью куплетами про несчастную японку с берегов Амазонки. Я абсолютно не чувствовал разницы между настроенной и расстроенной гитарой, а это вызывало бешенство у тех, кто был не столь равнодушен к этому. Так или иначе, но пришлось прятаться, ведь играть-то хочется! Когда я выучил три аккорда и все двенадцать куплетов «японки с Амазонки», то стал появляться на публике. Возникла новая проблема. Оказывается, у всех песен свои неповторимые мелодии, поэтому не достаточно выучить только слова и те из них, где надо менять аккорды. Надо еще запомнить и воспроизвести именно её мелодию, а это было очень сложно даже для «японки с Амазонки». Здесь помог мой аналитический интеллект: раз нельзя чужие песни неправильно петь, то со своими я могу делать все, что захочу. Так я стал бардом. Причем, своеобразным: я мог, как Окуджава, играть на расстроённой гитаре и, в то же время, петь одну и ту же песню так, что никто не догадывался об этом. Однажды я так спел эту песню, что сбежалось все четырёхэтажное общежитие, чтобы послушать, что за заезжая звезда горланит на третьем этаже. Тогда я впервые был пьян. Поэтому, поняв, что чтобы петь надо пить, я решил больше так не петь, чтобы не спиться.

Техникум – это друзья, которые учили как полезному, так и бесполезному, а иногда и вредному, но о друзьях поговорим в последней главе, мой верный читатель. А пока вернёмся к моей защите диплома. Защитился я на «отлично». В последствии мою дипломную работу даже показали по центральному украинскому телевидению вместе с другими работами из группы Соломченко В. А. Я был счастлив, видя, как моя мама плачет от радости, специально приехав на мою защиту вместе с сестрёнкой Ларисой. Был горд за сестрёнку – рыжую красавицу, сводившую с ума местных парней на выпускном балу. Счастье растёт намного быстрее, когда ты сам становишься частицей чьего-то счастья. Так и моё счастье неразрывно связано со счастьем тех, кого я люблю. В тот день я был счастлив, но на следующее утро меня со всем моим счастьем забрали в ряды Советской армии. Хочешь узнать, что с ним и со мной там было? Тогда прочти следующую главу, мой верный читатель! А за прочтение этой – очередной бонус:

  Ворон мне вчера поведал,
  В чем моя над ним победа:
  «Ты счастливый человек –
  Можешь жить не только век.
  Бог вложил вам в сердце вечность,
  Если прочь прогнать беспечность
  Поколенья, что копили,
  Когда Бога не любили.
  Но Иисус не зря учил,
  Где не надо жалеть сил.
  Соблюдай его закон.
  Из двух заповедей он:
  Люби Бога всей душой 
  И стоящего с тобой.
  Не о вороне здесь речь,
  Как себя тебе сберечь.
  Надо бросить воевать,
  Друг у друга воровать.
  Люби Бога и людей,
  Вместе будет веселей!»
  Ворон каркал, я молчал.
  Волны бились о причал.
  А в бескрайней вышине
  Бог махал с улыбкой мне.

«Нашу веру можно сравнить с костром. Разгоревшись, он ярко пылает. Однако, если огонь не поддерживать, то вскоре от него останутся лишь тлеющие угли, которые, остыв, превратятся в пепел. Но если в костер постоянно подбрасывать дрова, он может гореть и гореть. Точно так же, регулярно читая Слово Бога, мы можем сохранять свою веру живой. Когда мы исследуем Библию, наша любовь к её Автору становится глубже. Такая любовь – хорошее основание для крепкой веры» (из Прибалтики)