Погремушки

   
   Был в Погремушках. Селение такое. В Погремушках люди незатейливые, от царя далеко, до Бога близко. По грибы пройдут, покосы затеют - всё с песнями да балагурами. Дед Микиша бобылём жил, у него и остановился.

 Время осеннее, к зиме шло. Микиша к вечеру печь натопил,чтобы поутру вставать тепло. Самовар поставил. И давай потчевать пирогами сытными, чаем ароматным, вареньем клубничным, да рассказом занятным.

   Сказывал, что житье мирное да вольное не всегда было. По молодости застал другой уклад. Повадились к ним приказчики от столичного господина. Места здесь, вишь ты, шибко красивые. Вот и задумал он усадьбу соорудить.
 
 Да не где-нибудь. В Погремушках на озере остров есть – травостой да кустарнички. Зверю до острова не добраться, оттого его птицы облюбовали. Разные, пёстрые. Бывало кречет или ястреб залетит за добычей, так они все разом на защиту вверх взлетают. Красотища! Хищной птице, конечно, несладко приходится. Лохматый и поклёванный стрекача даёт. Дружные они.

 Вот на этом острове задумал столичный богатей себе усадьбу.
 - Вид – говорит – живописный. Птиц выгоним, кустарники выкорчуем, до берега мост узорный с фонарями поставлю.
 А на берегу, где молодёжь хороводы да ручейки водит, задумал место для потехи гостей столичных: с фонтаном, фейерверком и беседками.

 Собрались мужички погремушкинские. Давай думу думать, что делать. И птиц жалко, и остров: пороют, исковеркают. Микиша видный парень был. И голова светлая. А ничего путного в головушку не приходит. Стоят мужички затылки чешут да волосы ерошат.
Прибежала Ладушка, невеста Микиши.
 - Что надумали? – спрашивает.
 - А что надумали? - говорит Микиша – пойдём скажем, что несогласные мы.
 - А коли не послушают?
Микиша только руками развёл:
 - Тогда не знаю.
Ладушка шепчет:
 - Ты к Цыгану сходи. Может он что присоветует.
Мужички кивают:
 - Сходи к Цыгану, Микиша.

   У Цыгана волос тёмен, да на цыгана не похож. Прозвали так, потому что пришлый.С южных земель. Ушёл с тех краёв не по своей воле. Там виноград растил, овец держал, кукурузу сеял. Звали его Немаш. Знатным виноделом был. Секрет знал как лозу вырастить, как вино выдержать.
 За это и пострадал. Промотался барин ихний в кутежах.В долги влез. Приехали кредиторы. Говорят:
 - У тебя виноградник есть. Отдай его, мы долг простим.
Барин рад стараться, а Немаш воспротивился:
 - Загубите – говорит. – Тут чутьё с малолетства надо.
 С бунтарём разговор короткий: в Сибирь на каторгу.
 
   Только до каторги не доехали. Напали разбойнички, конвой связали, имущество казённое забрали. Говорят Немашу:
 - Пойдём с нами. Житьё у нас когда хлебосольное, когда постное, зато вольное и безработное.
 - Нет, - отвечает Немаш – я на земле люблю трудиться. И от чужого добра покоя не будет.
 Те смеются:
 - Да куда ж ты пойдёшь? Кругом тайга, а ты места эти не знаешь.
 Немаш только вздохнул.
 Ушли разбойнички, помолился он и побрёл куда сердце не противилось.

   Всю осень и зиму скитался. Как прожил – то Богу известно. Чем питался где ночевал Немаш и сам плохо помнит. Только очень чутким стал: Природу начал слышать. Птиц понимать, с тайгой говорить. Хищный зверь при нём усмирялся, другие не боялись. В холод не замерзал, в голод не слабел.
 
   По весне набрёл на Погремушки. Увидев его селяне испугались – такой стал косматый и грязный. Мужички даже за колья схватились. Только Таюшка синеглазая не заробела. Отвела к себе на постой. А как помылся Немаш, остригся, косматость с лица соскоблил, - красавцем писанным оказался.
 
 Жители поначалу сторонились его. Но как узнали, что добрый и честный, за своего приняли. А волос тёмен, так что ж? Только имя «Цыган» всё же прилипло. Он не обижался:
- Хорошее – говорит – слово: Цыган.

 И рыбу не так ловил. Местные сетями реку перегораживают, а он с удочкой на запрудню. Закинет лесу, скажет:
 - Дай что не жалко.
 И Таюшка с ним. Сидят, разговаривают. Очень по сердцу пришлись друг дружке. Так не торопясь за беседой полную корзину рыбы и наловит.

 Микиша дружил с Цыганом, потому за советом его послали. Цыган с Таюшкой месяц по лесу походничали. Только воротились. Оттого не знали про господскую прихоть. Сидят себе спокойненько на крылечке. Разглядывают, что в лесу насобирали.
 
 Рассказал им Микиша про напасть с островом. Омрачился Цыган.
 - Хотим – говорит Микиша – пойти сказать, что несогласные мы с порчей острова.
 Отмахнулся Цыган:
 - Не послушают. Барина ни совестью, ни жалостью не проймёшь. Он только страх понимает. А боится того, кто сильней его. Надо подумать.
 Спустился к озеру, зашел по колено, сел и давай ладонями воду гладить да приговаривать:
 - Ты вода и я вода.
 Шепчет что-то, бормочет да приговаривает «ты вода и я вода».
 И надумал таки. Собрал всех, сказал что делать и что говорить коли спросят. Мужички только головами качают:
 - Ну, Цыган, ну башковитый!

   Через неделю сам барин столичный пожаловал. С ним целая ватага прихлебателей: приказчики селянами командовать, солдаты птиц истреблять, урядники для общего порядка, инженеры проект внедрять, слуги да лакеи.
 Въехали в Погремушки. Солнце к закату клонится, а в домах света нет.И на улице никого. Постучали в дом, спросили:
 - Отчего без света?
 - А спать легли.
 - Отчего так рано?
 - Всегда так ложимся, чтобы духов не сердить.
 - Каких ещё духов?!
 - Местных…
 Инженеры, люди учёные, ворчат:
 - Тёмный народ, с предрассудками. Надо им лекцию прочитать.

 Заселились в дом. Расположились, поужинали. Барин о подданных не особо заботился, всех в светлицу согнал. Для удобства распоряжений, так сказать. Урядников по лавкам, инженеров на печку, приказчиков на полати, солдат да лакеев прямо на пол.
 Остальные 4 комнаты под свои нужды приспособил: одна для опочивальни, другая под столовую, третья для отдыха, четвёртая – курительная.
 Приказал:
 - Всем спать – завтра дел много.
 Ушёл в опочивальню, лёг на кровать широкую, перину пуховую. Тут бы и уснуть, да не идут из головы слова про «местных духов». Денег нажил много, а на образование не сподобился.

 Тревожно ему как-то. Лежит с открытыми глазами. Вдруг чудится – дышит кто-то рядом. Зажёг свечу – никого. Опять лёг. Слышит, потолок заскрипел будто ходит кто на чердаке. Ходит и постанывает тоскливо, нехорошо.
 Сел барин, сердце колотится, на роже пот проступил, в животе кишки трепака танцуют… слышит, прямо под ним зашуршало что-то, засопело.
 Барин хоть пузат и грузен, а слетел с перины аки ласточка. Хотел кликнут грозным басом, а вместо того заголосил пискляво:
 - Лакеи сюда! Лакеи, чтоб вас!
 Прибежали лакеи, стали шарить под кроватью. Никого. Осмотрели чердак - никого.

 Вышел барин в светлицу. Там тоже никто не спит. Подбежал приказчик, залебезил, зашептал:
- Не можем уснуть, ваше сиятельство: что-то непонятное, жуткое.
 И правда, за окнами со вех сторон такие звуки, будто вся нечисть поганая на шабаш собралась и приезд гостей празднует.
 Приказал барин во двор выйти посмотреть. Не пошёл никто. Боятся. А бывалый солдат, две войны прошедший, виды видавший, седеющий ус покручивает и усмехается:
 - Так всегда бывает, когда с лиходейством приходишь.
 Барин ворчит:
 - Раз такой бравый, пошёл бы во двор и посмотрел.
 - Не пойду – отвечает солдат. – С ружьём на нечисть, что на медведя с поварёшкой. Хоть пушку выкатывай.
 Тут раздался жуткий вой на всю окрестность, а за ним зловещий рёв.
Все похолодели, окаменели. Даже бравый солдат нахмурился.
 - Не к добру – только и сказал.
Так и просидели вздрагивая от каждого звука. Уснули под утро, когда утихло.

 А наутро чёрными тучами заволокло. Обильный дождь пошёл. Серость, мгла туманная посреди лета. Хоть окна занавесь и не выходи.
 Барин по светлице ходит, торопит всех на озеро:
 - Собирайтесь живее, нечего рассиживаться.
 Ему на остров не плыть, вот и хорохорится. Отрядил приказчиков за мужичками.
 Приказчики стукнулись в пару домов, а им в ответ:
- Не пойдём. И никто не пойдёт. Местных духов боимся – рассердили вы их.
 Подданным барским и самим до коликов в животе неохота в экспедицию. Даже инженеры, люди учёные, пуговицей в петлицу попасть не могут.

 Наконец, вышли. Под ливнем вмиг промокли. Спустились к озеру.В густом сером тумане остров почти не виден. Барин урядников при себе оставил для охраны, а на остров солдат снарядил.
 Сели солдаты в лодку, отчалили. На полпути лодка остановилась. Ничего не понимают солдаты – гребут, а вёсла будто воздух молотят, проскальзывают в воде, словно и нет её. Стоит лодка, ливень её водой заливает, вот-вот наполнится.
 Солдатам бы спрыгнуть, да страшно: бурлит вокруг вода. Один крикнул:
 - Что делать, братцы?
 В ответ тот же жуткий рёв, что и ночью.
 Задрожали те, кто на берегу. Про тех, кто в лодке и говорить нечего. Вдруг опять заревело, но только ближе.
 Эх, сиганули солдатики, да вплавь со скоростью рысаков вмиг до берега добрались. А лодка завертелась юлой и канула в воду. Тут уже все заголосили.
 
 Барин кинулся в повозку:
- Мне срочно в город по важному делу.
 - А мы?! – заверещали подданные.
 - Взять другую лодку и повторить заплыв. – и лакею на козлах крикнул – Гони!
 Тот рад смотаться. Погнал лошадей во всю прыть.
 Стрелой вылетели из деревни, промчались до поворота, завернули… и опять въехали в Погремушки. Лакей на козлах завыл, у барина голова кругом пошла. Рванули по деревне, остановились у дома где ночевали.
 Там его подданные по двору мечутся, в дорогу спешно собираются. Промеж них Цыган бродит. Подлетел к нему барин, завопил:
 - Как выбраться из этого логова?! Почто я обратно возвращаюсь?!!
 Тот в ответ:
 - Надо на озеро сходить, попросить прощения у острова, у птиц. Тогда духи может и отпустят.
 Побежали гурьбой на озеро, попросили прощения.
 - Теперь можно– сказал Цыган
 Бросились в повозки.
 Только бравый солдат не сел. Подошёл к Цыгану, в усы усмехается:
 - Жаль уезжать. Места шибко красивые.
 - А ты оставайся. Не пожалеешь.
 - Примете?
 Цыган улыбнулся:
 - Как родного примем.
 Крикнул солдат барину:
 - Остаюсь я!
 Барин дрожа всем пузом только буркнул:
 - Лиху лихово.
 И вся орава дала такого стрекача, что через секунду их и след простыл.
 
 Тут и дождь прекратился.Туман исчез. Солнце засияло. И стало всё как прежде.

   С тех пор в Погремушки никто не хаживал. Посылали как-то урядников за оброком. Те возвратились через неделю ни с чем, усталые, грязные. Не нашли в Погремушки дорогу – хорошо её Цыган заговорил. А потом и вовсе о нас забыли.

 - Так и живём – закончил рассказ дед Микиша – мирно, вольно.
 Я возражаю:
 - Но я-то нашёл к вам дорогу.
 - Добрым Погремушки всегда открыты. Правда, таких мало по свету шатается. Такие на земле трудятся, блага создают.
 - А что произошло в ту странную ночь?
 - Ничего – усмехнулся дед Микиша. – Да, договорился с водой Цыган, чтобы сотворила дождь да туман. Но на этом все чудодейства закончились.
 - Как это закончились? А жуткий рёв?
 - Он придумал. Сделали мы две большие трубы, подобно альпийскому горну и в них дули. Одна, что подлиннее, выла, вторая покороче и раструбом пошире – ревела.
 - А шабаш во дворе?
 - Собак во двор согнали, да пару волков ручных. Они на радостях такие скачки да кутерьму затеяли, хоть святых выноси. Ну и мы тоже постарались: в саже, в муке измазались и носились в одних подштанниках. Вроде как приведения, значит. Хорошо никто из гостей во двор не вышел – умом бы повредился.
 - Ну хорошо, - не унимался я – а шаги и стоны на чердаке?
 - Бобры – засмеялся дед Микиша. - Мы на чердак двух бобров посадили. В незнакомом месте бобры, как и многие звери, по очереди спят. Один спит, второй ходит – охраняет, значит.
 - Кто же стонал?
 - Да не стонал никто! Это бобёр храпел. Животные тоже храпака выдают. Только по-своему.
 - А под кроватью у барина?
 - Ёж. И шуршал и сопел. У нас в каждом доме по несколько ежей держат. Они полёвок ловят.
 - Но отчего не нашли никого?
 - Как отчего? – удивился дед Микиша. – Оттого что сторонятся звери незнакомых. Прячутся.
 - А лодка? Остановилась, завертелась и утонула.
 - Водовороты подводные. Видимо под островом протока есть.
Вздохнул дед:
 - Невежество. Не знают люди природы, потому пугаются. Мы своим балаганом её покой нарушили. А она не обиделась. Понимала, не для потехи шумим, на защиту её.
 - Немаш с Таюшкой поженились ли?
 - Знамо дело. Правда, ушли в земли поюжнее, где виноград растёт. Соскучился шибко Немаш по виноградному делу. Хороший человек.
 Задумался дед Микиша:
 - Хороших людей много. Главное, чтобы они жили дружно. И поступали по совести, по сердцу, по природе.