Глава 514. Малер. Ночная песнь

Густав Малер
«Ночная песнь»
Симфония №7 ми-минор «Ночная песнь»
Чикагский симфонический оркестр
Георг Шолти (дирижер)

alexshmurak: Любимое исполнение любимой симфонии любимого композитора.

Andrew_Popoff: Ну, с Малером и Шолти — понятный выбор. Сам подпишусь. Но почему — Седьмая?

alexshmurak: Седьмая самая экзотическая в плане гармоний и прочего. Хотя у Малера люблю все, кроме Восьмой симфонии.

 Andrew_Popoff: Не нравится ее религиозный пафос? Надо ее Вам лет чрез десять переслушать. Мне она тоже активно не нравилась поначалу, ушло много времени, пока распробовал.

meister: Малер был хорошим мелодистом, а вот используемый им принцип формообразования я бы никому из молодых авторов не рекомендовал.

alexshmurak: Вы композитор? Или педагог?

meister: По первой специальности педагог. В юности сочинял музыку «в стол» (или, как говорил мой друг, «для Бога») и по заказу местного театра, в котором некоторое время служил заведующим музыкальной частью. Потом заметил, что в традиционной мелодической системе мне тесно, а в авангард переходить не стал. Сейчас думаю, что мелодическая система далеко не исчерпана.

alexshmurak: В таком случае, если я Вас правильно понял, Вы призываете писать мелодично, но по форме более стройно, просто, ясно, «безопасно», чем Малер?

meister: Мне больше импонирует форма в том виде, как ее заложили венские классики конца XVIII века и модернизировали романтики XIX-го.
Русские композиторы, включая Скрябина, успешно работали в рамках этой формы.
У Малера форма носит характер сюитности: вместо разработки темы он включает новый мотив, резко меняет темп, размерность и т. д. и т. п. Может быть, из-за этого его симфонии имеют длительную протяженность по времени. Такая же «многоречивость» характерна и для Брукнера, в связи с чем про него писали примерно следующее: «Он умеет начать свои сочинения, но не знает, как их закончить».

Andrew_Popoff: Не думаю, что Малер тяготел к сюитности, как раз наоборот, его симфонии монотематичны — можно проследить, как из одной темы он лепит поразительно контрастные образы. Кроме того, все его десять симфоний представляют единый цикл, создаваемый в течение всей жизни, по сути одну колоссальных размеров симфонию. Многие мотивы-символы встречаются в разных симфониях практически неизменно. Скорее, его метод можно назвать вариативно-симфоническим. Вообще, в музыке Малера много такого, что позволяет отнести его музыку, скорее, к XX веку, чем к XIX-му. Взгляд на то, что его форма неряшлива, растянута, нелогична — представляется мне весьма устаревшим, такими же словами упрекали Малера современные ему критики. Благо, он не особенно к ним прислушивался. Уверен, без Малера не было бы ни Шостаковича (который, в известном смысле, его продолжение — или даже эпигон), ни Шнитке. И все это касается формы, а не теамтизма, который у Дмитрия Дмитриевича был оригинальный. Малер своими открытиями ненадолго продлил существование такого явления, как симфония. Без него все пути были бы исчерпаны на рубеже XIX—XX веков.