Таинственное исчезновение

Петр Аркадьевич шел на работу и думал, что вот, директор обещал добавить зарплату, а сам все не добавляет.
Петр Аркадьевич получал меньше минималки. Но куда было деваться, он был бедный больной старик, и где и кому сейчас нужны мужчины 59 лет с давно отмершей специальностью: «учитель русского языка»?
Петр Аркадьевич шел мимо бывшего завода «Химволокно». Обширная, размером с Люксембург, территория, была отвоевана лесом назад; вернулись звери и птицы, и что делалось по ночам в этом Йеллоустоне, не знали даже бомжи.
Дорожка вдоль бетонного забора, обсаженная когда-то деревцами, превратилась в тоннель-колодец из-за сплетенных над головой ветвей.
Тоннель не зарастал, потому что тут ходили многие, не желавшие тратиться на маршрутку.
Петр Аркадьевич тоже ходил, экономя десятку. Много или мало, но это были полбуханки «селянского» плюс три коробка спичек, и на дороге они не валялись.
Этим июльским утром в тоннеле было пусто. На работу ходили на семь, а сейчас было полшестого. Петр Аркадьевич работал сторожем и любил приходить заранее, чтобы почесать язык со сменщиком Мишей, оригинальным философом и мыслителем.
Впереди Петра Аркадьевича шла только одна бабка, старушка лет восьмидесяти трех, точнее не шла, а тащилась, переваливаясь на коротких кривых ногах и тянула за собой «кравчучку», целый сундук на колесиках.
«Да-а, - подумал Петр Аркадьевич, - тут не знаешь, как до шестидесяти дожить, а тут вот, пожалуйста.»
Вдруг бабка исчезла.
Петр Аркадьевич заморгал и всмотрелся – старухи не было.
Он протер глаза – то же самое.
Петр Аркадьевич просунул голову сквозь зеленую стену и огляделся – старушки не было, только, скрипя, пролетел «крук» - так в их местах назывался ворон.
Петр Аркадьевич подался назад, поглядел в оба конца – пусто.
Он как-то не привык встречаться в жизни с необъяснимыми фактами; не верил ни в какие явления, а когда слышал по телевизору, как кто-то опять засек летающую тарелочку инопланетян, только хмыкал и говорил: «Бре-хня…»
Но здесь необъяснимый факт оставался фактом – он лично видел: была старуха с тележкой – и не стало. Он как раз смотрел на нее и думал: «И куда тебя, старая, несет, с утра пораньше?»
Петр Аркадьевич двинулся вперед, по направлению к кусту дикой груши, где пропала старуха и, не доходя, остановился. Узкая дорожка асфальта, взломанного корнями, низкий свод над головой – все было как обычно.
«Брехня», - подумал Петр Аркадьевич и шагнул…
У него потемнело в мозгу, а потом прояснилось, но это было привычно – Петр Аркадьевич был старый сердечник; кровь неохотно струилась по узким каналам его тела, не достигая отдаленных частей мозга и больших пальцев на ногах, отчего они мерзли даже летом. Но, видно, сегодня на Солнце была буря, потому что Петр Аркадьевич не мог вспомнить, как долго был в состоянии помрачения, как миновал аллею-тоннель и очутился на совершенно другой дороге.
Ноги его ступали по дорожке из разноцветных плиточек, а деревья по бокам странно напоминали пальмы в Ялте.
Петр Аркадьевич в который раз протер глаза и пощупал пульс: 70. Такого пульса у него не было уже лет пятнадцать, а был гораздо меньший – 50, а то и сорок ударов в минуту, и называлось это неприятными словами: «брадикардия, опасная для жизни».
Новое открытие удивило его: воздух пах. Обычно в промзоне тяжко воняло очистными сооружениями, или угарным дымом с фабрики «Изоват», или мясокомбинатом, но в любом случае чем-то крайне неприятным, навевающим забытые слова: «первый список вредности». А сейчас пахло как ранним утром в Адлере, когда, бывало, выйдешь на балкон санатория «Солнечный Лоо», закуришь и вдохнешь такое, черт его знает, какое, совершенно южное и эдемское!
Петр Аркадьевич, почувствовав легкость в руке, посмотрел и увидел, что посеял тормозок. Потом посмотрел вниз и содрогнулся – вместо калош на синтепоне, в которых он ходил на работу, на нем были чужие сандалеты, а военные пятнистые шаровары кто-то снял с него и надел белые брюки.
Петр Аркадьевич опустил голову пониже, как кошка, лижущая себе грудь и обнаружил, что на нем не его рубаха цвета хаки, а розовая с кружевным жабо, распахнутая до пупа. На груди его, выпуклой и коричневой, колосился черный густой волос. Петр Аркадьевич сзватился за лицо, потом поводил руками по голове, как будто отряхивал перхоть. Не оставалось никаких сомнений – у него съехала крыша, или разбил инсульт, либо он вообще «крякнул» - на лице росли усы, а на голове была львиная грива вместо его редкого полубобрика.
Петр Аркадьевич в отчаяньи вгляделся вдаль – сомневаться не приходилось, вдали действительно зеленело море, а по нему плыло нечто, напоминающее испанский галеон.
Петр Аркадьевич вспомнил о работе, мучительно застонал, посмотрел на часы – часов не было – сошел с дороги и сел в травку, отливающую синевой.
Он оглянулся на шум и неожиданно увидел, что к нему кто-то спешит, зовя его и серебристо смеясь.
Он сразу узнал покойную мать.
- Не бойся, Петушок! – сказала мать, юная и свежая как Анжелина Джоли. – Это параллельный мир! Ступай за мной – тебя ждет наш папа!..
Петр Аркадьевич вскочил с голубой травы и побежал назад по дорожке, и бежал, держась за сердце, до тех пор, пока по лицу не захлестали ветки и он, споткнувшись о бугристый асфальт, не упал и не увидел в просвет звезды и Большую Медведицу.
Что с ним стало потом, как он оправдывался перед женой и руководством за свою недельную отлучку, неизвестно, и тем более неизвестны судьба и местопребывание безымянной старушки с сундуком на колесиках.