Глава 580. Бетховен. Тридцать первая соната

Людвиг ван Бетховен
Соната для фортепиано №31 ля-бемоль мажор
Эмиль Гилельс (фортепиано)

Aelina: Откровение Свыше...

Leb1: Восхитительно, божественно! Надо будет найти год этой записи...

sir Grey: И многие, я — точно, скажут Вам спасибо.
 
Leb1: 8 сентября 1985 г. За месяц до смерти.

sir Grey: Но я так понял, что смерть была внезапна. То есть человек не болел и все такое. Выступал.

victormain: Рихтер в Дневниках писал, что Гилельсу перед гастролями был сделан укол прививки, после которого он умер. В общем — убили. Судя по всему, или ошибка медперсонала, или какая-то внезапная индивидуальная реакция организма произошла.

sir Grey: Ничего себе.

Кстати, я ничего не знаю об общении Рихтера и Гилельса. Одного поколения люди.

victormain: Не только одного поколения, но и одного Нейгауза. Прохладные были между ними отношения. Но с должным взаимным уважением.

musikus: Насколько я помню, Гилельс, особенно в зрелые годы, очень возмущался, когда его называли учеником Нейгауза.

victormain: Да. Но из песни слово не выкинешь.

weina: Может быть, это тот случай, когда можно выкинуть, хотя бы из уважения к памяти Гилельса. Вот что он говорил А. Вицинскому еще в 1945 году:

«Я был очень привязан к Берте Михайловне [Рейнгбальд]... Подход Генриха Густавовича был совершенно другой. Он мог вызвать меня к себе, сказав, что ему нужно со мной поговорить, а когда я приходил, начинал говорить совершенно о другом. Человек настроения, неорганизованный человек, как художник он позволял себе Бог знает что. Он не в такой степени именно педагог, как Берта Михайловна... Я не понимал, куда должен двигаться, чего от меня хотят, что происходит... Берта Михайловна могла со мною очень долго говорить о том, что у меня хорошо и чего мне не хватает. А Генрих Густавович этого не делал... конкретных разговоров с Генрихом Густавовичем я не помню. ... Я аккуратно на занятиях слушал его разговоры с кем-нибудь, слушал и понимал, что нужно мне...»

Генрих Густавович Нейгауз и Эмиль Григорьевич Гилельс — это совершенно разные творческие и человеческие индивидуальности, и взаимопонимания между ними никогда не было. Гилельс «достался» Нейгаузу уже вполне сложившимся, зрелым пианистом, и в данном случае ставить Нейгаузу в заслугу «воспитание таланта» было бы несправедливо. Гилельс со своим исключительно честным отношением к музыке и к жизни вообще этому противился, как мог.