Сувенир к годовщине

                СУВЕНИР К ГОДОВЩИНЕ
Я всегда любила путешествовать. С самого рождения, сколько я себя помню, любое перемещение в пространстве было для меня событием. В те, уже такие далёкие времена, мы жили в самом центре Киева. Теперь это Майдан Незалеж
ности. Но тогда это была площадь Калинина. На площади был большой фонтан, и он летом всегда работал. Вокруг стояли красивые удобные из лакированного дерева скамейки с красивыми чугунными боковушками и ножками.
Мы жили рядом с этой площадью, на улице Малоподвально
й. И я очень любила путешествовать по нашему дворику, в котором было множество загадочных и привлекательных мест для любого туриста моего возраста. Там была горка и беседка, густо обросшая диким виноградом. И множество всяких других деталей. Но своё самое первое путешествие после рождения я совершила не по этому двору. По какой-то, возможно важной причине, моя мама ездила меня рожат
ь в Харьков. И благополучно это сделала. Так что своё самое первое путешествие я совершила из Харькова в Киев. Но я ничего сама об этом не помню. Я помню только то, что мне рассказывали взрослые об этом. Но видимо стук колёс и покачивание вагона навсегда запечатлелось во мне, потому что это движение и звуки всегда вызывают во мне чувство загадочности и тайны, чего-то неизведанного. Рядом с нашим домом коротенькая улица шла круто вниз, и в конце поворачивала направо. На этом повороте стоял домик Тараса Григорьевича Шевченко. Потом из этого домика сделали музей, но мне никогда не удавалось туда попасть. То он был на реставраци
и, то по каким-то другим причинам закрыт. Расписания для посетителей там нигде не было. А жаль.   
Когда я уже выросла, и у меня уже была своя собственная семья, и правительство разрешило иметь недвижимость в де
ревнях, без необходимости терять при этом киевскую пропис
ку, мы купили домик в деревне. Это был очень старенький домик. И он находился чрезвычайно далеко от Киева.Но он был похож на домик, в котором жил когда-то на Малоподвал
ьной Тарас Григорьевич Шевченко. Вернее, он был похож,  на то, как я себе представляла, жил Тарас Григорьевич. Домик был весь беленький. В нём была русская печь с лежанкой. Электричество давали на час в день, и не было никакого смы
сла включать холодильник. Мы пользовались очень хорошим погребом, который находился прямо в домике под кладовкой. Домик стоял в середине самой настоящей украинской деревни. Деревенские домики были расположе
 ны  вдоль длинной улицы, а сзади домов начинались и прос
тирались до горизонта огороды и поля. Почти во всех кресть
янских хозяйствах владельцы держали домашних животных и курей. Молоко и яйца можно было купить совсем недоро
го прямо в деревне. В городе можно прожить всю свою жиз
нь даже ни разу не встретившись со своими соседями. В деревне всё на виду. Даже туалеты находятся не в домиках, а во дворе. Крестьяне прозвали меня цыганкой. И не только заглаза так меня называли. Были и разговоры со мной на эту тему. Я не считала себя похожей на цыганку, и я никогда не гадала по руке. Я не считаю, что быть цыганкой это плохо. И в любом случае это совсем не хуже, чем быть еврейкой, кото
рой я была и есть. Я это знаю, потому что это записано в моё
м свидетельстве о рождении, и было записано в моём пассп
орте. Но я разговаривала по-русски, хорошо знала Украински
й язык, потому что его преподавали в школе. Русский это мой родной язык, потому что в семье со мной говорили только по-русски. И еврейский язык для меня всегда был загадкой за семью печатями. Будучи еврейкой, мне очень хотелось его учить и знать. Всё, что я знала о евреях – это ужасы войны. Ещё я читала Айвенго Вальтер Скотта и Фейхтв
ангера Еврей Зюсс. Обе эти книги были в домашней библиот
еке моих родителей, и я не могла пожаловаться на недоступ
ность шедевров мировой классики. Мама, как и я, еврейског
о языка не знала. А папа с бабушкой говорили на Идиш, ког
да хотели, чтобы окружающие не поняли, о чём они говорят.
Я и не понимала. Ещё я не понимала, почему говорили, что
вроде как, еврейский язык Идиш похож вдруг на Немецкий язык. С какой стати? Это почему? Иерусалим и Берлин, кажется, находятся совсем в разных местах. И тогда что такое Иврит? Я знала, что в Израиле государственный язык Иврит, что в Израиле говорят на Иврите, и что передачи из Израиля на русском языке Коль Исраэль, глушат, чтобы люди их не слушали. Ответов на вопросы не было, и загадки манили своей таинственностью. Английский язык, например, я тоже не знала. Хотя его преподавали вроде бы в школе, но никто никогда на нём не разговаривал. Это для меня был мёртвый язык. Хотя была иностранная очень хорошая библиотека недалеко от дома, когда мы переехали уже с Малоподвальной на украинскую Венецию Русановку. Были платные курсы, очень хорошие. Но никакой возможности озвучить язык я тогда для себя не видела. Из тех времён я запомнила несколько выражений на Идиш. Кима гер – иди сюда. Годы спустя, уже освоив Английский и Немецкий, я поняла, что это версия английского come here. И бэкицэр быстрее. Опять-таки, когда я освоила Иврит, стало понятно,
что это ивритское короче – бэкицур. ,буквально (в)кратце, Бэ – это в. Если понимать, что б и в в Иврите это одна и та же буква, то становится прозрачным, что и в Русскй язык этот предлог перешёл из Иврита,как и огромное колоссальное колличество других слов, корней и понятий. Вот это да! воскл
икнула я, когда подобные горизонты начали мне открыватьс
я. Я могла бы приписать все эти открытия себе самой. И никт
о не стал бы оспаривать моё первенство в этом вопросе. Пот
ому что я ни с кем не делилась, что это я сама заметила. Но я
 прекрасно понимала, что ещё совсем недавно с точки зрения человеческой истории, Иврит преподавали в Россий
ских гимназиях совершенно официально. Ну и так далее.
Скажем так – я была одной из первых  в новом поколении, открывшем для себя Иврит. 
Вполне естественный вопрос, который я задала своей бабуш
ке, касался еврейских школ на Украине, где евреев в любые времена жило много. Сама бабушка была круглой сиротой и выросла в еврейском гетто в приёмной очень многодетной семье. И бабушка мне рассказала, что до войны государство очень поощряло и поддерживало национальную эдентичность и открыло очень много советских еврейских школ.Но они спросом не пользовались и популярными не были. Но, так же как и моя бабушка Сарра, все хотели говорить на престижном Русском языке, быть как все. Идиш
звучал местечково, не современно. И это можно было понят
ь. Бабушка Сарра говорила на очень хорошем, литературном, богатом Русском языке. Читала книги, а во
время войны в эвакуации работала главным бухгалтером огромного военного завода, который выпускал военную технику. На Идиш никто говорить не хотел. А иврита тогда не
было. Только для религиозных, молебных целей. До создания государства Израиль было ещё много трагедий еврейского народа и много лет. 
 Иностранные языки самым естественным
образом были связаны в моей голове с путешествиями. Тогда не было в нашей повседневной жизни концепции компьютеров. Но  мне казалось, что как только я пересеку границу, всё должно поменяться, как при нажатии какой-то кнопки. В том числе и пейзаж за окном поезда. И когда я в шестьнадцать лет поехала в Польшу, я была страшно удивлена,  что пересечение границы отмечено только таможенниками. Ты попадаешь в другую страну, а пейзаж за окном остаётся таким же, как и в твоей стране. Но это правда, что жители действительно говорят на Польском языке. Я поехала в Польшу по гостевому приглашению от соученика своего отца по Политехническому институту. Поляков обучали тогда в Киевском Политехническом институте. Они учили среди прочего Русский язык. Пан Лэцык очень хотел, чтобы мои родители приглашали и принимали у себя его детей – сына и дочку. В благодарность он прислал мне гостевое приглашение и я поскорее получила пасспорт и поехала в Польшу. Мои хозяева жили в Варшаве. Не в самом центре,но близко к центру, на улице Маршалковской. И очень удивились, когда я стала интересоваться евреями, и всем, что связано с польскими евреями.Тем ни менее они всячески мне в этом посодействовали.
У очень близких друзей Лэцыков были близкие друзья из ев
реев. План был такой. Чтобы меня нигде не оставлять одну,
пан Лэцик со своими друзьями подвезут меня к этой еврейск
ой паре, а потом поедут дальше по каким-то своим делам.
Когда я садилась в машину, пан Лэцык был за рулём, и я должна была сесть на пассажирское сиденье рядом с ним.
А на задних пассажирских сиденьях уже расположились бли
зкие друзья Лэцыков – муж, жена и их сын – молодой очень симпатичный, как мне показалось, мальчик. И хотя, с одной стороны, я была чрезвычайно застенчивой, я тем ни менее
не упустила случая пококетничать и позаигрывать с этим юношей. Чем я и занималась всю дорогу. Я  видела, что он
этим очень доволен, а его родители как-то очень радостно на всё происходящее реагируют. Когда я выходила из машины, и к тому моменту уже готова была утянуть этого их сына с собой, и чувствовала, что я произвела на всю компанию чрезвычайно хорошее впечатление, в этот самый момент  я поняла, что мальчик этот полностью порализован.
Помимо того, что я была глубоко потрясена этим , я ещё была смущена и готова была извиниться за своё недостаточно сдержанное при таких обстоятельствах поведение. Но родители мальчика уверили меня, что всё хорошо и чтобы я не чувствовала себя неловко. Позже Генык рассказал мне,что это их единственный ребёнок, и что это для них колоссальная трагедия. Но тогда в машине я ничего этого не заметила.
Они познакомили меня с пожилой еврейской парой,  Давид был часовых дел мастером, а Зина, его жена, домохозяйкой. Они рассказали мне очень грустную, даже трагическую свою историю, как это часто бывает с евреями, и, к великому сожалению, не только с евреями. Евреев в Польше почти не осталось. Сначала, в шестидесятые годы,  всех репрессировали, уволив с работ. И при этом не выпуская из страны. Жить было не на что, и была очень тяжёлая обстановка. У Давида был свой частный бизнес, и он не зави
сел от государства. Но их дети, сын  и дочь, очень тяжело переживали случившееся. У сына началась депрессия, и он выбросился из окна седьмого этажа. А дочь, когда стали выпускать, и Австралия согласилась их принять, уехала в Австралию. Давид и Зина с нею не поехали. Они остались ухаживать за могилами. За могилой сына. Давид подарил мне древний толстый молитвенник на Английском и Иврите.
А Зина подарила красивый, недорогой медальончик и пла
тье из синтетики. Они повели меня в действующую синагогу в самом центре Варшавы, Старэ Място – Старый город. Рядом с синагогой находился тогда музей холокоста. В синагоге я познакомилась с молодым израильтянином. Это был новый израильский стереотип, не похожий на евреев из
Средней Азии или Западной Европы. Темноволосый, смуглый, с маленьким носиком, очень спортивный. Возможн
о мы общались с ним на Английском, и совершенно невозможно, что на любом другом языке. Тем ни менее он
мне рассказал, что он математик, приехал в Варшаву на ка
кой-то математический симпозиум. очень приглашал в Израиль и предлагал дать ему свой адресс, чтобы он мог прислать мне приглашение. Но я так всего боялась и отказал
ась. Имени этого человека я не помню. Он подарил мне суве
нирный набор израильских монеток, выпущенный к 26-й го
довщине создания государства Израиль. Это чудо, потому что у меня крали всё ценное, что у меня когда-либо было. Но этот набор я храню по сей день. И очень им дорожу. Несколько раз мне настоятельно предлагали его продать или поменять, но мне удавалось всегда отказаться. Молитвенник на Иврите и Английском остался в Киеве, когда мы уезжали в Америку. А монетки улетели со мной и по сей день бережно у меня хранятся.