Однокашники. Действие первое

 пьеса в двух действиях
 

Действующие лица

М а т ь я ш  В л а д и м и р — прораб участка из Сибири, 28 лет
Ц в е т о в  С е м е н — старший мастер городской станции, 26 лет
М а й с к и й  Г е н н а д и й — парень из райцентра, 25 лет
Л и д а
А л я
В е р а
П и г и н  А р т е м — сосед по общежитию


КАРТИНА 1
 
В коридоре главного корпуса университета толпятся абитуриенты-заочники. Последний вступительный экзамен. Девушки и парни волнуются — суетятся, натужно улыбаются, сосредоточенными взорами упираются куда-то в потолок. Повсюду витает ощущение парадной наутюженности и трепетания.
Семен Цветов стоит у окна и безучастно скользит взглядом по парадному двору университета.

М а т ь я ш (подошел и тихо произнес).Трепещешь?
Ц в е т о в (равнодушно). А ты?
М а т ь я ш. Мандраж бывает только у неуверенных в себе персон. Убиваться жизнью — это не моё. Ей надо упиваться. Я конченый оптимист. Играть в косинусы-синусы — удел “ботаников”. Скучнейшее занятие, скажу я тебе.  Поход к диплому куда важней. Есть корочка, есть движение. Главное в жизни не застыть, а брать все, что даровано по факту рождения…   
Ц в е т о в (мысли вслух). Выразительная внешность у этого явления. Франт, да и только. Интересный жук… А несет от него, как цветов объелся.
М а т ь я ш. Зубы мои изучаешь? У коней тоже смотрят — оценивают здоровье.
Ц в е т о в. И зубы смотрю… Нарядился, как экспонат вот я и изучаю.
М а т ь я ш(с подскоком садится на подоконник). На севере дубак, вот зубы и выстудил, а про чеснок забыл. Пришлось их в металл заковывать. Вот и красиво. А если под металл заглянуть — как борона от трактора и только. Я помню одного якута. Тот, когда последний зуб потерял, сразу Богу душу и отдал. Аппетит к жизни пропал… Поэтому живем в ускоренном ритме — берем от жизни все поспешая. Вот и цепочку одел как оберег — может до пенсии сбережет…
Ц в е т о в (с ухмылкой). Уж больно мрачно судишь — ведь живем еще в начале пути. А оберег — это не Бог. Это всего лишь символ. Бог — это нечто большее, модно говорить, экзистенциальное. Он душу ваяет. Из человека-сырца личность делает…
М а т ь я ш. Ты идейный, что ли?!
Ц в е т о в. В смысле?
М а т ь я ш. Ну, я про Бога-то?
Ц в е т о в. Да нет, но и не язычник, чтобы на бусы молиться…
М а т ь я ш. Ладно, прием — принял!..
Ц в е т о в. Ты вот про диплом, как про аусвайс — предъявил и дальше пошел. А где качество — сделал и забыл? Беспринципность какая-то выходит?
М а т ь я ш. Заочник — это не наука. Скорее специфика. Услышал, увидел, прочитал и внедрил. Все на инстинктах, а не на глубине познаний. Вертеться надо везде, а не грызть годами гранит науки. Это профессорский удел. Время не ждет, а деньги ковать надо не отходя от кассы!..
Ц в е т о в. И что же все измеряется рублем? И цель в этом? Меня бы тоска заела — зачах бы над златом…
М а т ь я ш. Не знаю никого, кто б от лишних денег зачах. Кончают жизнь не от денег — от жадности. Копил-копил, а они обвалились. Плюшкин бы враз повесился… (Жестом рук обозначил на шее веревку, затянул и выстрелил в висок пальцем.) Жизнь — игра, и тем она интересней, чем выше цель. Проще в жизни играть на слабостях и использовать их не упрямо, не варварски, а мягким касанием души, не беспринципно, а с принципом. Что можно предложить преподу? Заставить его думать, что мы единомышленники, что мы так же беззаветно любим его предмет…
Ц в е т о в(отмахнулся). Психоаналитика, эквилибристика…
М а т ь я ш. … Не тупо кивать головой, а философски. Логику мысли его можно уловить, ввернуть пару умных слов, например, «аддитивность», «додекаэдр». Зачем произносить разделение, если напрашивается трисектирование. Или зачем многочлен, если звучно — полином. Даже мы с тобой вполне тянем на гомотетов, то есть равных, а вот тот экземпляр вполне потянет на гексаэдра!  (кивнул на плотного сложения парня, трущегося у противоположной стены коридора.) И непременно нужно обозначить, что ты на короткой ноге с Бойлем-Мариоттом и Гей-Люссаком и так далее. Здесь главное в строчку употребить, поразить не решением задачи, а умеренной эрудицией. Чем решать при подготовке кучу примеров, полезнее за вечер вызубрить сленг — и это гарантия триумфа. Препод — жертва науки, и вписаться в его предсказуемое линейное мышление — семечки.
Ц в е т о в. Да, знакомство с Гей-Люссаком — это струна, по нервам бьет с припевом... База знаний, конечно, больно у тебя сомнительная, но впечатляет. Архаистикой слов можно и убить препода.
М а т ь я ш. До «скорой» не дойдет, а нагдаун получит!.. Все гениальное просто. Я же не с луны свалился. Готовлюсь – познаю, но экстерном, как бы. Например, математику не решаю, а читаю как художественную книжку. Ленин между строк писал, а я читаю. И скорость у него была космическая – по пятнадцать страниц в минуту. Весь фокус в памяти, а память у меня на пять. Почти наследник вождя, кто знает?!       
Ц в е т о в. Хватил тоже… А если всё же провал?
М а т ь я ш. Конечно, тактика эта мало применима к вступительным экзаменам, а вот в сессионной текучке вполне. Знакомые, коллеги все учились-переучились здесь — все схвачено, у всех длинные руки… Группа поддержки — это непременно. Иметь карманного препода неплохо.  Можно предложить переэкзаменовку, например, в ресторане, кафе. Всё может сработать. Главное —  заинтриговать или манерами сразить, запустить весь арсенал средств… и побольше пыли.
Ц в е т о в. Вероятно, легко прыгать стрекозой по жизни, но как-то уж больно авантюрно.
М а т ь я ш. Жизнь — плод нашего опыта, познания сущего и бытия. Важно определение цели как априори жизни. Аморально не все, что служит достижению цели. Если упрямо копать, то аморально даже само пребывание человека на земле. Попробуй взвесить мораль и цель на весах судьбы. Результат заранее предсказуем…
Ц в е т о в. Если цель — спасение души, то я солидарен с иезуитом де Лойолой, но не с Макиавелли.
М а т ь я ш. А чем Макиавелли тебе не угодил?
Ц в е т о в. Тем и не угодил, что не о душе, а о власти. Власть — это цель, больше о борении зоологическом, о душе — церковь. Я все же больше о равновесности понятий. И чтоб исключить предсказуемость результата, то о морали не стоит забывать…
М а т ь я ш(спрыгнул с подоконника, протянул руку). Володя Матьяш — сын венгерско-подданного, сирота и осколок женской русской любви!
Ц в е т о в. Цветов… Семен — сын своих родителей…

У кромки подоконника вырос новый незнакомец. Тоже на вид ровесник. Тот, которого Матьяш назвал «гексаэдром». Выпученными глазами он жадно поедал собеседников. Казалось, что готов был кинуться и обнять всех вместе широко распахнутыми волосатыми руками. Матьяш и Цветов отшатнулись.
 
М а й с к и й. И совсем вы не так меня поняли. У меня руки не оттуда растут. Я всегда, когда приятное удивление испытываю, растопыриваю руки, как краб. Клешни у меня несуразные и рефлексиям Павлова подвержены. Я тут хлопал ушами и услышал, что вы о глубинах морали общественного сознания речь ведете. Интерес к этому вопросу имею неподдельный… Позвольте присоединиться к вам?
М а т ь я ш. Отчего ж, можно и полюбопытствовать.
М а й с к и й. Я — Гена Майский.
Ц в е т о в. Цветов…
М а т ь я ш. Матьяш.
Ц в е т о в. А отчего Майский?
М а й с к и й. Видно, предки были любителями маёвок. Красная веха российской истории… Так вот, этический рационализм Сократа основан на библейской истине: возлюби ближнего своего как самого себя. Подтверждая это, он ссылался на знание, что есть добро. Если нет знания, то ближний используется как цель. А вот здесь можно и поспорить с мыслителем. Если исходить из того, что добро — это душа, а цель — это зло, то и по определению не может быть никакой гармонии между добром и властью. А если цель есть путеводная звезда к добру, то промежуточным звеном в походе к добродетели есть не духовное, а материальное. Производство материальных благ и является средством достижения света правды и духовной чистоты.
М а т ь я ш. Да ты, брат, идейный марксист! А я-то, следуя веяниям новой эры, возомнил упадок, мало того, сыграл похороны диалектическому материализму. И вот, как снег на голову, новоиспеченный Коба!
М а й с к и й. А разве возможно верить в Бога? Всё мифология… Знакомый моего папаши всю жизнь проработал в планетарии. Смотрел каждый божий день в телескоп, а Бога-то там и не увидел.
Ц в е т о в. Значит, не в ту трубу смотрел.
М а й с к и й. В какую ещё смотреть? Не в тайны же подземного мрака заглядывать? Даже там не черти, а нефть. Только средства производства и двигают историю, заставляют мозг человека шевелить извилинами.
Ц в е т о в. Душа умосозерцательное существо и без средств производства, без телескопа обойдется. Иными соками она питает разум. Она не вещественна, но ощутима. Она о сущем, а орудие производства — о войне, о конце света.
М а т ь я ш. Суровая мысль… Вот вам и дилемма. Вечное борение противоположностей… Марксист в современном обществе — почти изгой. Христианство — писк моды. А сам-то ты веришь в то, что несешь?
Ц в е т о в. Всё умозрительно. Фанатизм — крах цивилизации. Марксисты перевернули мир. Демократы от партии опрокинули марксистов. Заметьте, процессам этим десятилетия. А христианство непоколебимо тысячилетие… Все новаторство истории в пришествии Христа! Остальное бессмысленная мясорубка…
М а т ь я ш. Согласен с тобой. А что Христос принес с собой?! Правильно, любовь ради спасения мира!.. Согласись, а любовь без вулкана страстей — совсем и не любовь даже. Высшее проявление души сносит разум, а это и есть в чистом виде форма фанатизма:
«Любовь, любовь — гласит преданье —
Союз души с душой родной,
Их съединенье, сочетанье,
И роковое их слиянье,
И… поединок роковой».
Это как гора — или ты на вершине, или в пропасти. Нет, безумие любви — это не фанатизм даже, это хуже — падение нравов… Хотя иной раз можно и упасть. В свободное от работы время…
М а й с к и й. Любовь — исключение из порядка вещей. Там, где женщины, там катастрофа. Производственные отношения не терпят безумия, а потому разрушительны.
М а т ь я ш. Коба, а ты мог бы в нерабочее время, ну, например, пригласить девушку на свидание? Чтоб без руин обошлось, без сожалений?
М а й с к и й. Можно и пригласить. Почему бы и нет. Женщина тоже друг человека. К тому же социально полезна и пахнет цветами.
М а т ь я ш (кивнул на стоящих по соседству девушек). Я тут знакомлюсь с образами потенциальных однокашников. Есть одна ягодка, которую не терпится съесть. Поползновения моей добродетели могут нарушить безмятежные помыслы объекта моего внимания.Та, которая к нам лицом стоит. Какова, а?!
Ц в е т о в. Боюсь, съединенья и сочетанья не выгорит.
М а т ь я ш. Федор Тютчев не мог знать о моей мировоззренческой независимости. Он был чрезмерно лиричен. А я в облаках не витаю… И всё же я вдруг подумал о высокой политике. По существу, Вождю народов тоже было не до серенад и высоких материй, но подозреваю, что стишки-то он почитывал. И на женщин смотрел не только как на средство, но и как на цель. Так что диалектический материализм не препятствует лирическим отступлениям. Коба, в связи с этим предлагаю это социальное сообщество, пахнущее цветами, со всем твоим крестьянским простодушием очаровать и охмурить… Что, слабо?
М а й с к и й. Да как бы несообразно… обстановка смущает. Да и время рабочее. С чего бы?..
М а т ь я ш. Обстановка вполне торжественная — на экзамене будет некогда. Это ж цветы нашей жизни скучились. Без нас здесь нет идиллии. Нужен творческий порыв и мы в букете!..
М а й с к и й. А если стена — не воспримут?
М а т ь я ш. А тяжелая артиллерия-то на что? Второй эшелон начеку! Мы как курок — на взводе…
М а й с к и й (бесцеремонно внедрился в щебечущий звонкоголосый кружок девушек). Здравствуйте!
Л и д а. А вы кто?
М а й с к и й. Я Пифагор. Спешу к вам на помощь: доказать, что дважды два четыре.
Л и д а. Но тогда я солнечный зайчик.
М а й с к и й. Почему же зайчик?
Л и д а. Потому что мираж. Потому что алгебра — заблуждение, а интегралы — бред: вероятность невероятного. Математики вообще заблудшие догматики.
М а й с к и й. Тогда хаос — это благо, а жить хорошо — неприлично, — Пифагор на секунду потерялся. — Тогда я бы, пожалуй, застрелился.
М а т ь я ш. А мне нравится ход ваших мыслей. Если сравнивать алгебру с геометрией, то их объединяет только математика, а биссектрисы, кубы и всякие катеты не вещественны, и отличие их такое же, как у местоимений «он» и «она».
А л я. А я бы возразила. Если нет математики, то откуда взяться электричеству? А ГЭС, а атом, а заводы? Без этого ж каменный век…
М а т ь я ш. Всё это плоды прагматиков — скучных, упертых, оклеенных математикой гениев… Бездушие — враг человечества. Они даже чай пьют трагически. А нам, простым смертным, нужен праздник. Чтоб ноги наши ступали по жизни с вдохновением, мягко и со смятением душ…
А л я. Тогда вам не в инженерный институт. Вы ошиблись дверью. Для вас филология открыта. Там двери пошире таким…
Л и д а. Боюсь, Аля, что с черного входа только.
М а т ь я ш. Вот это точно подмечено. Моё благоразумие начинается с черного входа. А любовь — с дверей рая. К этому я больше склонен, чем к наукам.
Л и д а. Да вы донжуан?
М а т ь я ш. Я падший лирик, но благородный… А у вас… как вас?
Л и д а. Лидия!
М а т ь я ш. А у вас, Лидия, разноцветные глаза.
Л и д а. И какого же цвета?
М а т ь я ш. Лилово-земляничного. В них смотришь и ощущаешь себя на необитаемом острове, как Крузо — с романтикой, но без страха.
Л и д а. У вас вид сугубо парадный. Представляю вас в лохмотьях Крузо.
М а т ь я ш. Я бы не прочь, если бы вы были и Пятницей, и Субботой и Воскресеньем!
Л и д а. Мне кажется, что аппетиты у вас чрезмерны и несоразмерны.
М а т ь я ш. Чтоб хорошо меня понять, не следует торопиться верить. Вера в придуманные страхи от непонимания. Она убивает в человеке идею. Я немало знавал безыдейных людей. Они воском пахнут. Пустота и вялость — порок слабых. Идея лечит. Моя мечта — идеализмом очеловечить зоологические инстинкты.
Л и д а.Плюнуть с высокой колокольни на мораль?!
М а т ь я ш. И снова предубеждения… Зоологические инстинкты должны быть управляемы. И управляемы не разумом, а чем?.. Не поверите — любовью.
Л и д а. Но любовь и есть зоологический инстинкт.
М а т ь я ш. Не попали. Любовь — это идеализм с человеческим лицом, и если любовь не разумна, то человеческое-то в ней и правит инстинктами. А иначе на голом идеализме можно докатиться до Адама и Евы. И без райских яблочек…
А л я. Лида, ты разве не видишь? Он наряжается в яркие слова, чтоб мозг вынести. И ты думаешь, что после такого ты вспомнишь про математику?! Он голову забивает инстинктами и сеет там хаос… чтоб запутать… Вот Пифагор ближе к теме: он знает, сколько будет дважды два.
М а й с к и й. Более того, я даже знаю, кто поэму «Мцыри» написал.
Л и д а. Вот и налицо истинный вундеркинд. Чувствуется конкретика и фундаментальная школа. — обрадовалась Лидия и, глядя на Семена, заметила: — А вы, молодой человек, чего приуныли и не проявляете себя?
Ц в е т о в. Я слишком много знаю, чтоб веселиться. Мои друзья шутят по обязанности весёлых людей. Коба у нас безжалостно умён, а Владимир — как фонарь на площади — дарит свет разноцветным бабочкам. А я человек невеселый, болезный. Всё больше болею за своих неординарных друзей.
В е р а. Девочки, мне кажется, пора экзамены сдавать, а не разбрызгиваться словами. Так можно и математику провалить. Ей острые языки ни к чему… и детские теоремы не помогут.

Вера жестом выделила девушек из компании и повела в сторону аудитории.
 
М а й с к и й. Девочки, мы с вами! Мы ваши талисманы!.. И кто бы чего не подумал, а я бы согласился и экзамен за неё сдать, и за всех сразу.
М а т ь я ш. За кого за неё?
М а й с к и й. За женщину с румяными яблоками щёк!..

 КАРТИНА 2

В комнате общежития четыре панцирные кровати. Архитектура сталинских пятилеток: с высоким потолком, своды с узорным орнаментом. Напротив двери большое окно в центре. Под подоконником письменный стол с придвинутыми стульями. Ещё один между кроватями у стены. Направо от двери встроенный шкаф. У окна справа с закинутыми руками за голову лежит с сытыми мыслями Семен Цветов.
Дверь распахнулась и захлопнулась. Прибыл Матьяш, всклокоченный и радостный..

М а т ь я ш. В деканате чуть не захлебнулся звонкой радостью. С ног чуть не снёс Лидию. Помнишь «ягодку»? Она тоже как солнце осчастливилась. Вся так запылала, аж её малиновые губки смешались с лицом. А когда оповестила, что они устроились здесь же, за стенкой, тут уж чуть в пляс не пустились…(Он постучал пальцем по стене.)  Солидность сдержала.
Ц в е т о в. Подозрительное совпадение, не правда ли?
М а т ь я ш. Но это закон жанра! Все предсказуемо. Как только тогда соприкоснулись — и как магнитом потянуло.
Ц в е т о в. Нафантазировал. Каким к черту магнитом?
М а т ь я ш. Обоюдожеланным…
Ц в е т о в. Вова! У тебя энергии, как в кипящем самоваре. Только она вся уходит в ноги. Они как колёсная пара в паровозе.
М а т ь я ш. Так я на самовар или на паровоз похож?
Ц в е т о в. На самовар похож Коба. Особенно когда без трусов… А ты больше на голодного волка. Тому лишь бы увидеть красную шапочку…
М а т ь я ш. А ты что, его видел?!
Ц в е т о в. Кого?
М а т ь я ш. Кобу.
Ц в е т о в. Не видел, но вообразил…
М а т ь я ш. А я уж было подумал чего-то ещё… Скороспелые!..
Ц в е т о в. Ну ты и извращенец. А я-то уж было обожать тебя начал…
М а т ь я ш. Кипяченые у тебя мысли. Чаще пар спускай… Живём, Сеня, не по своеволию, а по страсти, но обуздывать ее — дело богово… Мы народ растрёпанный, лохматый, в противоречиях утопаем… Без узды немыслимо…
Ц в е т о в. Вот философ хренов. Действительно, тебе на фило-со-логию надо было. С гендерным уклоном…
М а т ь я ш. Да я бы и не прочь, если б такая существовала, но с обстоятельствами не совпала бы… (Он выдвинул из-под стола стул и сел. ) Сеня, не видел ты тайгу, болота, трубы, уходящие за горизонт. Не чувствовал романтику бродяги-прораба. Вымученные лица сварщиков, людей от работы, запахов тайги и гнуса. Повертишься, покрутишься в резиновых сапожищах по бескрайностям туманным, вкусишь ароматы и сладость привольной жизни с привкусом обязанности перед людьми… и к чертям собачьим пошлешь все эти академические фокусы. Образование — это всего лишь части речи большой бурлящей жизни.
Цветов. Ты всасываешься в действительность, как клещ. Смакуешь радости жизни. Завидую, чего скрывать. Предупреждаю, зависть у меня здоровая, возвышенная… А я вот про себя. Для пустой души нужен груз веры. Истерически рвусь к образованию, при этом подвигают руководящие головы к этому, и перспективы рисуются лакомые, а нет бескрайностей туманных и привкуса обязанностей… Интереса к работе не ощущается. Как мыльный пузырь надуваешься, а вера в то, что делаешь, сякнет. Хочу по науке, творчески созидать, люблю рацухи, в технологиях копаться, а действительность никогда не будет лучше человека. Она относится к тебе нравственно-небрежно. Куда ни кинь, всюду банальности, тягомотина. Одно утешение — книги да попытки раскрасить суету высшими науками. Не живём, а суетимся… Да что говорить, слова — помёт души…
М а т ь я ш. Семен, ты как холостой патрон: галок пугать. Отгораживаешься фактами, чтоб не следовать им. У тебя всё есть. Работа нормалец — начальник участка. С первого штурма взял универ. В семье благоуханье. Не верю твоим кислым мыслям, тухлятиной несет… У тебя мухи путешествуют по лбу…
Ц в е т о в. А с чего ты взял, что в семье порядок?
М а т ь я ш. А по глазам вижу. На девок не стреляешь или лениво смотришь. Весь такой гладенький, не пылишь, только умничаешь. Значит, всё у тебя по правилам и по душе.
Ц в е т о в. Пожалуй, правду сказал. Жену свою уважаю и боготворю. Уютная она какая-то. Сын не пустышка — увлеченный. От любви к шахматам умирает. Всё сходится. Да и в делах аварийного ничего не нахожу. Ты прав: засамобичевался что-то я. Брюзга напала. Ощущение гложет — живу из любопытства, без одушевления. Наверно, оттого, что очередной барьер взял, а недооценил. Перегорел, что ли… Ненавижу действительность теоретически.
М а т ь я ш (приподнялся со стула и вновь сел).  Вот и приехали. Оказывается, у тебя не жизнь, а поэма! Только пишешь её не рукой, а ногой — брезгливо. (Похлопал Семена по коленке.) Бабу тебе надо. Хандра разрушительна, а женщина вдохновляет.
Ц в е т о в. Ладно, не умничай. Говорят, без сопливых скользко. Как-нибудь разберусь.
М а т ь я ш. Сёма, а у меня не стой тебя, всё чинно и гладко. И жена – красавица, и дочура – умница. Всё сопоставимо и благоустроено. Только я живу без желчи и на жизнь смотрю утонченнее. Это дает жизни кислород… 
Ц в е т о в. Как мотылёк пыльцу с цветов собираешь? А душа-то при этом не болит?
М а т ь я ш. Да как тебе сказать. Иной раз и щемит. Только я не бабник, а веселый человек. Всё не просто. Женщина у меня строгая. При ней вольностей себе не позволяю. Но жизнь-то у меня путешественника. Кочую, как калмык. Сегодня на десятом километре, завтра на тысячном. Монтаж газопроводов дело тонкое, но грязное и динамики требует. Так и жизнь у меня не без грязи… Трудно представить, но среди сварщиков битва нешуточная идёт. Деньжат куча, как кузнецы монету куют. В очередь стоят на работу, хоть и делать шов на больших диаметрах — дело высшего пилотажа. Швы рентгеном просвечивают. Чтоб на работу приняли, жён своих подставляют. Даже, скорее, жёны сами, по своему усмотрению, под начальство стелятся. Оттого и не только в тундре, тайге, но и на душе грязь у многих слоится. Однажды тоже грех поимел. Грешным делом и меня эта участь не миновала. А я прораб — хозяин тайги. И вышла из этого нежданно пошлая амурная история… Выходит ангелочком быть — и не по мне это… Такие дела…
Матьяш замолчал.
Ц в е т о в. Тоже мне, донжуан! Нравы, скажу я, совсем не монашеские… Шаловливо живут северяне… Да, тайга! Каменный век. Укатали сивку крутые горки. У нас трудно представить. Должность-то не вечна. Обрушением чревата.
М а т ь я ш. А ты не заморачивайся. В тайге иное понятие цивилизации. Мозги заточены наизнанку. Длинный рубль — мерило инстинктов. Тайга что тундра, что степь, ничего человеческого. Чем ещё купить кусок удовольствия. Вульгарно? Так я не претендую на утонченность…
Ц в е т о в. А я и не заморачиваюсь. Не такое слыхал. Удивил козла капустой…
М а т ь я ш. Только не думай, что я живу без разбору. Борюсь умом и душой страдаю. Женщина для меня как заноза. Вопьется в душу, а вынимать тошно, как ржавый гвоздь скрипит. Чувство такое, словно насильно наркотик проглотил…

Дверь распахнулась. С торжествующим лицом вошел Майский.

М а й с к и й. О, мыслители! Как живые — Маркс и Энгельс на заре своей безбородой юности!
М а т ь я ш. Влазишь в комнату как трамвай. Умереть с перепугу можно.
Ц в е т о в. Он озабочен насущным. Мыслит вождями…
М а т ь я ш. Сдаётся мне, что он чувствует запах вчерашнего дня. Только заблудшее человечество может жить регрессом.
М а й с к и й (сел на кровать). Здрасте, где регресс?! Вы что, с луны упали? Глубинная Россия вышла из безмолвия и как броненосец несётся к социалистической идее.
М а т ь я ш. Задним ходом и в пропасть.
Ц в е т о в. Возомнил себя пророком в нашем отечестве. Да, все же болтать — удел романтиков…
М а й с к и й. Вы что, чувство интуиции потеряли? Даже Гегель говорил: «Люди и русские». Запад мы можем обойти только социализмом. Для них мы рыночные обмылки, а они мировые баньщики — следят за своими установленными правилами в общественной бане.
М а т ь я ш. Не живётся тебе, Гена, радостями мирной действительности. Всё куда-то тянет в иллюзорные дали, в колхоз «Красный лапоть», в очередь мясного магазина за обсосанной косточкой по два двадцать.
М а й с к и й. А меня, может, грызёт неравноправие, беспредел доллара, жирные морды олигархов, яхты, дворцы и презрение. Презрение к мере, презрение к оболваненным ими же, к тому, что называется народом. Русь теряет свою идентичность с убийственной настырностью. Мы — рабы Запада, а вы упиваетесь собственной свободой. Она у вас в голове, а на деле мы для них функция, производная от ресурсов наших и богатств.
Ц в е т о в. Человек, явившийся из мрака забвения. Мое горе — это самоуспокоение, а твоя деятельность — фальшь. Как бы петух не кричал, а яиц всё равно не несет. Зачем жизнь на дыбы ставить, Гена, она и без того чувственная.
М а й с к и й. А когда лезут в русскую душу, и любой вшивый пёс облаивает её? Поляки, балтийские карлики над русскими, как над изгоями и нищебродами изгаляются, распинают… А наши онемеченные только карманы набивают. Они ведь не в России живут, а если и живут, то одной ногой. За державу-то не обидно?..
М а т ь я ш. Видно, Пётр Великий онемечил нас напрасно.
Ц в е т о в. А мне не обидно. Моя Русь и Всея патриархальная, и Всея либеральная. К чертям собачьим, Гена, твои иллюзии. Десятилетиями старую рубашку на себе носишь — устарела, не актуально. Не может возврата быть в прошлое. История — это генная инженерия развития. И никуда от этого не свернешь.
М а й с к и й. Стула под тобой два, а сидеть тебе не на чем. Глухота ваша святая, в корень зреть разучились. Погляжу я на вас и чувствую право жить подло, а жить подло не сезон.
М а т ь я ш. Ну это ты хватил лишка. В день открытия пред тобой врат высшего образования, Гена, ты должен в облаках летать, а ты политическими дрязгами упиваешься.
Ц в е т о в. Испортили сельскую интеллигенцию советской идеей. Вот и брызгают душами во все стороны. Все бы ничего, но Веры нет…
М а й с к и й (махнул рукой и пошёл к двери). От вашего социального нигилизма кишки взрываются… и уши вянут. Пойду сброшу с души ваш словесный мусор…
Ц в е т о в. Давай, быстрей стучи колёсами, пока табличку «Занято» не повесили.
Майский хлопнул дверью.
М а т ь я ш. Мне кажется, если рухнет институт, то он непременно пойдет революцию делать. Главное — отчаяние выплеснуть… А вообще он крепыш, чувствуется мужицкая стать. Не было бы марксизма, он бы с не меньшим ожесточением за Христа рубился. Таким без идеи — как без жизни: плоть умирает. А про подлость он так, для красного словца, — не способен.
Ц в е т о в. А если по совести, марксизм и христианство — социальные близнецы. Он не додул еще до социализма христианского, — засомневался Цветов. — Любитель резать правду-матку. Главное, что б ее  сам не испугался…

Наступила тишина. Цветов развалился на кровати и закрыл глаза. Матьяш зачем-то достал из кармана расческу, вытянул руку с зеркальцем и начал тщательно гладить свою леску волос на голове. Покрутил лицом, даванул ногтями прыщ на лбу и замурлыкал себе под нос:

М а т ь я ш. «Древняя таёжная деревня,
На воротах кружево резьбы.
Возле школы хороводят кедры,
Распушив белесые чубы.
Снегири — летающие маки —
Полыхают, инеем пыля.
На снегу пушистые собаки
Спят, во сне бровями шевеля…»
Лирика, ещё не вечер. К чему привязалась?! Деревня, тайга — одним миром мазаны. Только мы, иноходцы, там по заблуждению…

Дверь с грохотом растворилась, и в проеме вновь появился Майский.

М а й с к и й. Нет, друзья, вы не правы — покой нам только снится!
Ц в е т о в. Ты что, с унитаза упал?
М а й с к и й. Прошу друзей дышать глубже. Тут робостью томимые соседи отметиться к вам возжелали.
В глубине двери, стояла Лидия. Потом вынырнула, опередив её, Аля.
А л я. Мы не страдаем от безделья, чтоб возжелать кланяться всем. Мы шли мимоходом…
Л и д а. Да брось, Аля. Не кочевряжься. Мы действительно заглянули отметиться в мужской берлоге. Вдруг вы не в силах обустроиться? Ведь мужчины по природе — такие неряхи.
М а т ь я ш. Вот и мы только что вместе с Семеном подумали — как без женской руки жить-то здесь. Прозябание и бессмыслица. Нам повезло. Соседки, похоже, не позволят нам упасть в забвение и в хаос холостяцкого быта.
Девушки вошли в комнату и окинули взглядом высокие потолки.
Л и д а. Да, к счастью, всё то же, что и у нас за стенкой. Опошлиться ещё не успели. Но мы вам и не дадим это сделать, если сопротивляться не будете.
Ц в е т о в. Какой сопротивляться. Вы уже нашу волю подавили. Мы, как чайники, можем только разливать.
Л и д а. Разливать?.. И что разливают чайники?
М а й с к и й. А что пожелают Венеры, то и исполнят Адонисы.
Л и д а. А мы думали, что Майский — поклонник не мифологии, а социальной мечты.
М а т ь я ш. Он у нас сеятель идей. Живёт тенями чужих мыслей. Когда прочтёт очередную книгу, попусту не расплескивает впечатление, а сеет.
М а й с к и й. Володя, не благодатная ты почва для посева...
М а т ь я ш. Каюсь-каюсь, что у тебя я плохой ученик… А разлить мы, кстати, можем вино! Чуть не забыл — завалялось… Семен, а ты что хотел разлить? А ты, Гена?
Ц в е т о в. Я хотел радость души разлить! 
М а й с к и й. А я чувства.
М а т ь я ш. Хороши субчики, уже пронюхали… И так, кто не согласен с первым днём сессии, кто против праздника окончательно постригшихся в студенты?
Л и д и я. Все за!
Ц в е т о в. А кто же не враг своему здоровью?!
А л я. Ну если только по рюмочке…
Л и д а. Аля, кто ж вино пригубляет, его смакуют глотками… из фужерчика, желательно хрустального.
Ц в е т о в. А я из стакана. Не привык крошить удовольствие и пить из мелкой посуды.. Общага не ведает хрустального звона. Чре-ва-то…
Матьяш подошёл к одёжному шкафчику. Достал две бутылки красного вина. Выставил торжествующе на стол у окна. Вынул стопку разовых стаканчиков, несколько яблок и апельсин.
Л и д а.  Виртуоз, чего скрывать!
М а т ь я ш. Вино Краснодарского края — «Ренессанс». Четыре сорта винограда. Как заметил Семен, неоценимая польза для полезного кровообращения и всего, что с этим связано.
Л и д а. Ну, Матьяш, на сессию прибыл, а в чемодане вместо учебников — эксклюзивные южные вина северного разлива!
М а т ь я ш. Вот до розлива еще не додумались… Не обессудьте, сервант с хрусталем не прихватил. Стаканы ценнее хрусталя — беззвучные.
Ц в е т о в. Вот спасибо, что угодил.
М а т ь я ш. Я же запросы друзей знаю.(Штопором открыл бутылку и разлил по стаканчикам.) Выпьем за страну, которая подарила нам счастливое студенческое детство! Ура!..
— Ур-ра-а!
 
КАРТИНА 3

В комнате тишина. Четыре кровати вдоль стен. Второй стол стоит рядом со входом в зоне прихожей, отгороженной шторой во всю ширину комнаты. На столе электрический чайник, стаканы и хлебница с яблоками. На кровати у окна, свернувшись в клубок, спит Лида. За столом у окна сидит Вера. В руке учебник, делает записи в тетрадке, иногда вдумчиво смотрит в окно, пожевывая кончик авторучки. В комнату входит Аля.

А л я. Обалдеть, обалдеть! Я чувствую себя автомобилем, из которого пытаются выжать все, чтоб взлетел. Моя головушка как радиатор уже вскипает. Столько всего наворотили, особенно по начерталке — это пипец, тёмный лес.
В е р а. (повернулась к ней) Аля, ты мыслишь автомобилем, застрявшем в лесу. Откуда у тебя пристрастие к механике? Из штурмана в рулевые пересела?
А л я. Пересядешь тут. Здесь до рулевого далеко, а там муж. У него бешенство за рулём. Я только и торможу в пол: «На взлёт пошёл?» — «Нет, — говорит, — я тебя пытаю — может, разродишься». «Я тебе что, курица, чтоб с испугу? Надо прежде семя заронить, а не геройствовать за баранкой». Так и пререкаемся. Всё бы ничего, только голова кипит, когда переживаю. Там разобьешься, здесь завалишь. Вот и приходится разбрасываться шоферскими символами.
В е р а. Аля, у тебя голова не кастрюля, чтоб кипеть. У тебя голова — гнездилище словесных ужасов. Накручиваешь, накручиваешь, а потом раз и в дамки — пятёрками откупаешься.
А л я. А от мужа чем откупиться?
В е р а. Дышать надо не страхами, а оптимизмом. Дети — неизбежная тень любви, по крайней мере. Вот и думай о нём с любовью. Собачиться-то мы все с мужьями горазды, а любить не каждому написано.
А л я. До какой степени малодушия надо дойти, чтоб влюбиться в собственного мужа?
В е р а. Вот и приехали! А я о третьем думаю, только после диплома. Думаю, любовь не расплескаю — смалодушничаю.
Л и д а. Вера, ты у нас прямо мать-героиня! Вся такая правильная. Даже любишь того, кого положено.
В е р а. Потому что я думаю мозгами, а не передком. Даже душу любить заставляю мозгами. А вам мешает ненормальное половое любопытство. В чём и разница.
А л я. Во, раскидала! И диагноз выписала.
Села на свою кровать.
Л и д а. А я вот хочу, чтоб спокойная и сытая жизнь полетела к чертям. На душе так мерзко и горько, словно объелась полыни. Душу грызет какая-то тревога, что ли…
В е р а (настороженно). Это что ж тебя так угораздило? Любовь обуревает, тарелки бить просит. Ну-ка, ну-ка, гляди на меня… На венгре, что ли, заморочилась?
Л и д а. (кивнула). Плакала-плакала, глаза стало жалко…
В е р а (подвинула стул к кровати). Да ты что, матушка, поплыла в романтику никак? Вольница очаровала?.. Что ж, до такой степени, что ли?
Л и д а. Да я уж и не пойму степень своего бесстыдства. Но мне кажется, оно какое-то священнодействующее, неприкасаемое.
В е р а. И разрушительное…
Л и д а. Не знаю. И поднимает… и страх катится по душе.
В е р а. А себя, а мужика-то не жалко?
Л и д а. Счастье приобретать не жалко, а мужа что ж жалеть. Он носит свой живот с достоинством, проносит так и по жизни…
В е р а. Ну ты, девка, сбрендила: либо жизнь пополам, либо голова вдребезги…
Л и д а. Да я ещё ничего и не знаю. Его-то я не слыхала. Он-то, может, и не ведает, не чувствует меня…
В е р а. Вот и не мути себя. Он человек с лицом блудного сына.
Л и д а. А сердце не выбирает лица. Оно выбирает душу.
В е р а. Вот у него-то душа и больна забавами распутного ума…
Л и д а. Заладила: распутного, распутного. Придираешься, словно из собаки блох вычесываешь.
В е р а. Ну ладно. Он эффектный, жжёт умом, от него пахнет одеколоном и золотом, но внешняя оболочка-то несопоставима с духом правды…
Л и д а. Вот ещё придумала! Откуда ты вычислила, где правда в нём, а где ложь? Это никому не ведомо.
В е р а. У тебя глаз выпал. Ты одним глазом ценишь его, а он и рисуется, старается… Ужом вьется, разбрызгивается перед тобой. Эдакий павлин надутый. Этим-то и виден весь его маскарад и душонка мелкая… У тебя, Лида, взгляд тоскливый и невидящий.
Л и д а. Ты мыслишь только черными мухами и хочешь моей смерти…
В е р а. Здрасте!.. От этого ещё никто не умирал.
Л и д а. А как же Джульетта?
В е р а. Начиталась детских сказок… Лида, я поняла: ты насильно воспринимаешь чужие истории. Ты бредишь любовью. Тебя надо в смирительную рубашку и срочно посылкой отправлять домой, к мужу.
Л и д а. Ещё чего! Вера, у меня от тебя беззастенчиво скрипят нервы…
В е р а. Да он тебе голову вскружил так, что пропастью пахнет…
Л и д а. Бывает, что и головокружение большая роскошь. У тебя, видимо, голова стальная, и тебе этого не грозит.
В е р а. Я жизненное равновесие удерживаю здравой головой и цепкими руками. Мне хоть потоп, а мой Ноев ковчег непотопляем.
Л и д а. Вот что, Вера, мы с тобой друг друга не чувствуем — не созвучны.
А л я. Ну чего ты прилепилась к несчастной женщине.
В е р а. Ты ошибаешься Аля. Она счастлива потому, что глупа… Мало того, скажу — её восторг религиозен.
А л я. Не преувеличивай. Молодая женщина влюбилась, что ж теперь, линчевать её?.. Мне, например, симпатичен Семен. И что — это трагедия?
В е р а. Нет, девоньки, это какой-то Содом и Гоморра! Хотите всучить мне, этого, как его там — Пифагора?.. Это действительно какое-то священное бесстыдство…
А л я. А почему бы и нет?! Каждой твари по паре… Против законов природы волю свою напрягаешь.
В е р а. Аля, ну ты вообще с дуба упала. С какого перепугу я буду искать любовников?! У вас очумелые головы. На волю выбрались и рыщете как голодные лисицы. И причём здесь этот Пифагор? Он похож на деревенского лавочника.
А л я. Ты же сама его выдумала.
В е р а (задумалась). А что?.. По начерталке можно и обратиться. Ты, Аля, иногда генерируешь идеи? С кем не бывает…

Вера повернулась к столу, сосредоточилась. Взяла ручку и с каким-то остервенением стала её жевать.

А л я. Вот и нашлось применение твоему проницательному уму… Лида, а Семен, как ты думаешь, надёжный мужик?..
Л и д а подняла с подушки голову и удивленно посмотрела на подругу.
А л я. Да ты не думай, я не о любви. Я о принципе. Ведь мужская рука и здесь востребована.
Л и д а. Так рука, опора или что-то ещё?
А л я. Что значит ещё?
Л и д а. Ну мало ли…
А л я. А, ты о том! И не то, и любовь меня не интересуют, — отгородилась от подозрений Аля и упала спиной на кровать.
Л и д а. А разве всё это не о любви?
В е р а. Нет, это всё о похоти.
Л и д а. Вера, у тебя, как у любого русского, душа-то хоть есть… кроме мозгов?
В е р а. А как же, у моего дяди была такая душа. Дай бог такую любому.
Л и д а. А ты при чём?
В е р а. А у меня по наследству… Ой, девки, какой у меня был дядя, не дядя, а настоящая мать…
А л я. Вот ты-то и есть извращенка. Ничего не стоит переодеть мужика в бабу. Ну при чём здесь мать?
В е р а. А при том, что душа… У мужиков что? У них половой инстинкт, а у матери — тотальная обнимающая печаль! Но умный он был феноменально. Ну просто Юпитер. Не бог богов, а бог сирого человечества!
Аля. Ну, ты нас ещё балладами накорми. Нам здесь духа древности не хватало. Надо же, и умный, и обнимающая печаль. Нарисовала себе папика и кормит образом…
В е р а. А потому, что сочетание очевидное. У бездумных не может быть души по определению.
А л я. Это ты что о сумасшедших, что ли?
В е р а. О дураках!..
Л и д а. Ну, ты как Кулибин — изобрела что-то новенькое… только в психологии. А как же Цицерон: лицо — зеркало души?
В е р а. Вот это и есть ответ. По лицу всё до мозга костей видно. Если дурак, значит, лицо пустое, как душа. Всё гениальное просто.
Л и д а. Это и чувствуется, что я имею счастье быть рядом с гением. А я бы определила так: если у Али, например, доброе лицо, то она и лицом думает, и душой…
В е р а. Неудачный пример. Она только что корыстью умывалась, когда Семена примеривала на себя, как блузку… А вот мой дядя Сергей — он только о добром. Тот врет, другой с чертями водится, а у него не образ, а вечность. С сердца каждого пылинки сдувал. Потому что ум у него душу счастьем обливал.
А л я. Да что ж за дядя-то такой, что ты все уши прожужжала, от него столько лет плывёшь, как любовью обожжённая?
В е р а. Знаешь, Аля, бывает человек вроде бы и не заметный, а люди вокруг счастьем светятся. Героических поступков вроде бы не совершал, а словом мог в человеке ангела воскресить. Всю жизнь пытаюсь подражать ему, а на первом же слове пресекаюсь, скатываюсь не в ту роль. Умел он по правде жить. Может, потому, что сердце у него с детства больное было. Вот и болело за всех…
Л и д а. По правде надо уметь жить, собачий нюх иметь на неё надо.
А л я. А как её узнать-то? Она ж уму непостижима…
Л и д а. Правда — это когда душа полна и больше ничего не хочешь. А полна бывает совсем и не часто. Душа-то у нас чесоточная, суетная. Оттого в быту вязнем, а сами, как слепые котята. не видим ее.
В е р а. Я всё думаю — а если бы человек отказался от сладострастия? Какова жизнь бы стала?
Л и д а. От конфет отказаться-то, что ли?
В е р а. Лида, у тебя выключатель в голове замкнул… От игр плоти.
Л и д а. Вера, нет в тебе романтики, или какая-то вывихнутая она у тебя. Ты банально парадоксов друг. Как можно думать о счастье без любви? Нужно быть не человеком, а кремнем, неодушевленным предметом. Никогда и ни при каких обстоятельствах не озадачилась бы я. Это же наше естество, и если отказаться от него — значит, похоронить всё человечество впору…
В е р а. Ну уж хватила. А как же святая монастырская жизнь? Живут, отказываются от страстей и служат идее. И даже не обязательно служить Богу, а жить просто идейным. Служить, например, идее выжигания страстей и извращений в обществе.
Л и д а. И чем же ты выжигать это собралась? Не огнём и мечом ли?
В е р а. Зачем же так. Ты в палачи меня не записывай. Есть понятие воспитания, которое в любом обществе определяет мозг нации. Направь его в нужное русло и получишь результат.
Л и д а. Тогда общество будет банкротом.
В е р а. Надо же, наследница Адама Смита. Я о морали, а она об экономике…
Л и д а. Я не о том. Общество становится банкротом, если лишено материнства и бездетно.
В е р а. Я же не настаиваю на кастрации мужиков. Я настаиваю на перепрограммировании их плотских инстинктов. Увлеките их красивыми идеями, и они их полюбят больше, чем женщин.
Л и д а. А вот такого и даром не надо. Из мужика какой-то прилагательный мускул изобрела. Амёбу!
А л я. Что ж, получается, вроде бы и без кастрации, но не мужик?! Нет, идеи идеями, а мужик должен быть сильным, как станок…
В е р а. Вам все бы об этом. Да самая простая идея лежит на поверхности. Води в театр, прививай культуру, а телевизор нужен, как звуковое и идейное сопровождение жития. Заинтригуй их, и они оттуда не вылезут… А если еще их любимая футбольная команда будет каждый день играть, то и про любовниц забудут! Совсем домашними станут…
Л и д а. Да-да, животы отращивать… и с пивцом. Открыла Америку! Такое болото всем женщинам известно. Это говоришь не ты, а лягушки с тебя квакают. Хороша идея втащить бегемота в то же самое болото!.. Верка, ты только не совращай остальных — женщинам поэзия нужна…

Занавес