Завтрак вчетвером

Квартира была почти пустая, с сияющими обнаженными окнами, с прямоугольниками менее выцветших обоев, от висевших там картин. Со следами обеспеченного быта известного пожилого человека. Осталось немного мебели – когда-то шикарный диван с двумя креслами, журнальный столик с серым пятном, на кухне огромный гарнитур из деревянного монолита. Все остальное вывезли, родители готовили квартиру дедов для продажи.
Федьке разрешалось после долгого нытья и уговоров родителей иногда тут ночевать. Да он и не ночевал бы, если бы не дедовский круто запрограммированный виртуальный агрегат -  принтер три Д, который после смерти деда оставался здесь. Когда он появился, вся семья не отходила от него, кружек, которые они настрогали на нем, хватило на всю родню и знакомых, потом это стало не интересно, но дед все возился с ним, намекая на сенсацию, но ее так и случилось, помер дед.
Бабушку с имуществом перевезли в их новый, недавно построенный дом, а принтер, довольно большая хабазина, просто не влез в грузовик.  Да и потом эта Элька, самая красивая девчонка на их первом курсе. Федор целую неделю считал ее своей первой любовью, имеется в виду первой любовью взрослой жизни. Она повертелась два вечерка с ним, изготовила на принтере две кружки, себе и маме, и все.
Потом оказалось, что у нее есть кавалер с «Пежо», и Федор на время возненавидел всех женщин, кроме мамы и бабушки. Вообще то он собирался уходить, но вспомнил, что мама наказала ему привести квартиру в порядок, протереть пол шваброй и убрать мусор. Теперь он думал, считать ли мусором валявшиеся рулоны – написанные маслом на холсте две картины, которые бабушка категорически отказалась брать с собой в их новый дом, где у нее была роскошная спальня с индивидуальной ванной.
- Хватит с меня, шестьдесят три года смотрела я на эту мерзость, больше не хочу, - отрезала бабушка.
 Картины, по мнению Федора, были действительно гнусные, ничего интересного, кроме собаки, на них не было. В живописи девятнадцатого века Федор не разбирался, поэтому весьма недешевые копии валялись на полу. Без роскошных рам, свернутые в трубочки, они имели весьма жалкий вид.  Одна из них называлась «Завтрак вчетвером» какого-то мелкотравчатого художника Тиссо, французские мажоры пили и закусывали на берегу озера.
Мужики чокались рюмками с коричневой жидкостью, тот, что в черной
шляпе и красном пальтеце, держал за талию пухлую дамочку и был по семейной легенде похож на деда в молодости, а белокурая женщина, лихо опрокинувшая рюмку, опять же, по семейной легенде, была точь-в-точь - бабушка в молодости. Бабушка всячески отнекивалась от этого предположения:
- Я в жизни вино не пила, у меня от него изжога, немного коньяку, конечно, позволяла иногда, да и то по великим праздникам.
- В бокале коньяк, всякий это может определить по цвету, и пьет его очаровательная и ветреная богиня, - посмеивался дед.
Эта картина висела в столовой и должна была провоцировать аппетит у семьи академика.
Вторая называлась «Завтрак на траве» художника Мане, сам художник Федору нравился, а картина нет.
И снова эти небылицы и предания старины, что грустный и мечтательный чувак на картине, сидящий рядом с обнаженной женщиной – вылитый дед, на его фотографии в молодости что-то проскакивала схожее, но не очень.  Чувак производил впечатления человека, идущего против течения, у деда это свойство было постоянно.
Элька назвала обнаженную женщину престарелой самкой, но Федор не мог позволить себе такого даже в мыслях, воспитание не позволяло, внук академика все-таки. Обнаженная женщина пристально смотрела (так и хочется сказать в камеру), на кого она смотрела? На художника, на публику…, в глянцевых журналах сестры, красотки смотрели точно также.
На заднем плане в озере, омывалась полуобнаженная, горемычная на вид, женщина, а второй чувак с удовольствием спорил сам собой. Все персонажи картины абсолютно не интересовали друг друга, существовали сами по себе и в общении не нуждались.
Язык не поворачивается и картиной то ее назвать, какие-то противные тетки с такими же мутными мужиками сидели на берегу озера, ели и пили, веселились, короче, чилили как могли.
- Может их продать,- мелькнуло в голове у Федора, - а кто их без рам купит, - засомневался он, и разложил картины на диване. Эту голую, бабушка просто ненавидела, предполагалось, что та была у деда до бабушки.
Презрительно вывернув нижнюю губу подковой, бабушка, как заправский экскурсовод, сообщала присутствующим:
- Это не женщина, это же лошадь бельгийская, ступни широкие, косточка на лодыжке опухшая, ляжки провисают, и наглая, бесстыжая морда.
Вообще то лексика у бабушки всегда соответствовала жене академика, но о ненавистной картине она выражалась простонародно, как в молодости.
С бабушкой мужской состав семьи в основном не спорил, естественно.   
Картина «Завтрак на траве» висела у деда в кабинете, и мама, как-то сказала, что от бабушкиной ненависти к обнаженной женщине, взгляд у той с годами тоже стал источать затаенную неприязнь.
Такие дискуссии заканчивались обвинением бабушки к ее склонности к беспредметным рассуждениям. Дед, усмехаясь, наставительно приговаривал:  - Умение женщины красиво раздеваться – завораживает, а красиво одеваться – привораживает.
Воспоминания о недавнем детстве прервал негромкий стук в дверь, так всегда стучал их сосед, недавно вышедший на пенсию, дядя Миша.
Сосед был безупречным обывателем, служил то ли муниципальным сидельцем, то ли банковским скудоумцем, то ли в каком-то фонде, который систематически расхищался для своих личных финансовых нужд.
 В общем дядя Миша был удручающим антиинтеллектуалом с шариковскими повадками.
- Как ты? - спросил он, когда его впустили, и, не дождавшись ответа, сообщил, - а я хорошо! Ой, как хорошо, в жизни так не жил, делай, что хочешь и никому нравиться не надо, - вкусно потянулся сосед, и с воем зевнул.
- Вам хорошо…
- Хорошо! – подтвердил сосед, - а это что у тебя?
- Да вот картины остались, не знаю, куда деть, вам не надо?
- Да кому эта мудистика нужна, - и, присмотревшись, добавил, - и бабенки такие… циничные, ни стыда, ни совести, уже тогда такие были, надо же.
Они еще немного поговорили на эту тему, сожалея об отсутствии целомудренности в современных женщинах и девчонках, потом дяди Миша неожиданно предложил изготовить кружку в виде попы для его супруги, у которой сегодня день рождения.
- Расходных материалов нет, кончились, - холодно ответил Федор.
- Не горюй, мы это сейчас поправим, - ухмыльнулся дядя Миша, и через минуту принес роскошную бутыль на подставке, - подхалимы жене на работе подарили, сейчас попробуем. Вообще-то сосед всегда пил соло, но досадить жене в день рождения было давней традицией и важнее принципов.
- Не, я не буду, мне домой надо, а там…
- Ты чего, ё моё, карась?
- Да нет, я …
- Вот именно, давай.
Напиток был приятный и все было хорошо, мировоззрение в разжиженном виде их объединяло, и они отлично понимали друг друга. Оказывается, дядя Миша все понимал про принтер, и увидев его заинтересованную физиономию, Федька с гордостью рассказал, что дед мог изготавливать на этом принтере много чего.
- При желании, и при наличии необходимых расходных материалов, на нем можно изготовить хоть автомат Калашникова.
В представлении соседа расходные материалы, в частности пластик, был чем -то вроде измельченной в чешую пластиковой бутылки из-под пива. Он вдумчиво пощупал короткопалой рукой холст, и высказался, что это и есть почти что пластик.
- Если рассудить, то что здесь? Олифа – нефть, шпаклевка, краска – нефть, ну и тряпка, все из нефти – пластик и есть. А если он пластик, то чего добру пропадать, мы его сейчас в дело и пустим. В мозгу дяди Миши воображению было отведено ничтожно малое место, несмотря на то, что он тоже был внуком академика. Кроме того, на службе его посылали на различные семинары, на одном из них преподаватель психологии привел пример ассоциативного мышления, пример этот засел в дяди Мишиной голове, и тот как-то незаметно стал применять его в повседневной жизни.
- Что общего между чашкой чая и футбольным полем? – развязно спрашивал аудиторию, якобы профессор психологии, и сам же отвечал:
- Что такое чай? Это вода. А что такое футбольное поле? Это земля. Вода и земля неразрывно вместе, всего три шага в ассоциативной цепочке.
- Дед у тебя был – зубр, и у меня зубр, но и мы тоже…, - ассоциативная
цепочка на лицо.
Федор согласно кивал головой:
- Да, зубр, академик всемирный.
Внуки академиков громко сопели, распираемые тихой гордостью.
Трудно рассказать в деталях, как они затолкали, или заложили, в принтер два художественных полотна, пусть даже и копии, но они сделали это, так ведь и принтер был не совсем обычный.  Дядя Миша с усердием дубовой колоды, а Федька в пьяном беспамятстве производили чудовищные манипуляции, которые никто в мире до них не делал.
Было заметно, что для принтера, это было полной неожиданностью, он
гудел, клацкал, завывал и раскалялся, Федор тупо смотрел на него, а дядя
Миша от нечего делать смотрел в окно и лениво почесывался во всех малодоступных местах.  По подсчетам соседа, было самое время для следующей и неизбежной фазы веселья, когда наступала тошнота, муторность и ненависть самому существованию. За окном был странный, и смутно узнаваемый мир.
- Федька, Федька! – вдруг фальцетом завизжал дядя Миша, тыча пальцем в окно, запинаясь нога об ногу, Федор подгреб к окну и оцепенел.
Там, во дворе, за узорным чугунным штакетником, куда не было доступа
машинам и собакам, на ухоженном, с элементами ландшафтного дизайна,
газоне, сидели две компании, слева, живая копия картины «Завтрак на траве», через два метра, справа копия картины «Завтрак вчетвером», персонажи были настоящие и шевелились, на заднем плане блестело озерко, было пасмурно.
У дяди Миши отвисла челюсть, Федор неистово тер лицо, оба молчали.
Действующие лица обеих картин недоуменно озирались, голая женщина
рукой шарила по траве в поисках платья, и нашарив его, быстро одела задом
на перед. Блондинка проглотила напиток, нежный комочек прокатился по горлу, бокал бесшумно упал на скатерть, она судорожно вцепилась в загривок пса, тот вырвался и залаял на проезжавшую машину, мужчины опустили руки.
Собака из картины бодро перемахнула через чугунный штакетник и уже
дружелюбно нюхалась с белым пуделем на поводке у почтенной дамы.
- Тоби, Тоби, - грудным голосом позвала собаку блондинка.
- Это типа артисты, - хрипло спросил дядя Миша.
- Не знаю, - тихо заскулил Федя.
Тем временем мужчины встали, купающаяся женщина прокралась к своей одежде, оделась, и встала, прячась за спинами мужчин, которые во все глаза смотрели на проезжающие автомобили.
- Надо что-то делать, я к ним пойду, - хмель слетел с Феди окончательно.
- Да это артисты, сам что ли не видишь?
- Какие там артисты, пошли, - дядя Миша вяло поплелся вслед.
- Месье, мадам, бонжур, - люди на лужайке повернули головы к нему…
В это же самое время тучи раздвинулись, и выглянуло солнце, невероятно яркое, яростное, и под его лучами лужайка, люди, скатерти, озерко, стали расплываться, размываться, как акварельная краска от воды, все растаяло, как будто и не было. 
Так ни один из них, конечно, не высказался, что бытие – это всё, тем или
иным  способом существующее, но в мозгу каждого занозой сидела
очевидность случившегося.
- По телевизору говорили, что пластик на солнце разлагается,- высказался дядя Миша, как будто подтвердились его смутные догадки.
Вот он газон, с нелепыми элементами ландшафтного дизайна, безжизненная территория реальности, хотя, ах, простите – не безжизненная.
По газону беззаботно и радостно бегала собака. Собака! Это та собака, из картины «Завтрак вчетвером», блондинка звала ее Тоби.
- Тоби, Тоби, - дрожащим голосом позвал ее Федор, собака развернулась и помчалась на его зов.
Семья на веранде пила чай, именно о таком чаепитии они мечтали несколько лет, пока строился их дом, все были в сборе, кроме Федора и покойного деда.
Федор, крадучись, вошел на веранду и дрожащим голосом сообщил:
- Вот наша собака, ее зовут Тоби, мне ее как бы подарили, - Федор отпустил радостно суетящегося пса с поводка.
- Какая прелесть, настоящий французский бульдог! Тоби, Тоби, - закричало несколько голосов, пес секунду постоял, а потом подбежал к бабушке, и улегся у ног ветреной и очаровательной богини.