Могила Густава Эрикссона. Глава 9. Нинка

ГЛАВА  9.  НИНКА.

        С Лёхой Адвокатом я познакомился в 99-м году при очень пикантных обстоятельствах. И можно было бы о них рассказать всего в четырёх бессмертных строках удивительного Мастера Лукьянова:

Я помню чудное мгновенье,
Вот Нинка с фраером гребёт.
Дай мне, Кюхля, финку,
Я пойду вперёд… *Удивительный Мастер Лукьянов

        Можно и в четырёх, да только, если б не Лёха, вряд ли я бы сейчас предавался графомании. Поэтому чуточку поподробней.
        В том далёком 99-м году я стал начальником криминальной милиции района Савёловский, причём самым молодым начальником криминальной в округе, подающим большие надежды. Именно в тот год у меня на горизонте появилась адвокатесса по имени Нина. Нинка работала с клиентами за большие суммы и была феноменальным адвокатом: так грамотно умела использовать несовершенства нашего уголовно-процессуального кодекса, недостаточность доказательной базы и свои связи в Савёловской прокуратуре и Савёловском суде, что серьёзные люди, заехавшие, казалось бы, надолго, соскакивали на раз. Слава Нинки, как адвоката, способного развалить любое дело, в криминальной среде достигла своего пика.
        Времена тогда были беспредельные. Меньше, чем за десять лет, рухнули все моральные принципы, все этические нормы, все воровские понятия и весь оперской кодекс чести. Чтобы как-то выживать в эти времена, надо было самому быть беспредельщиком. И поверьте мне, если б на месте Нинки был адвокат мужского пола, то, при моей несказанной любви к людям данного рода деятельности, самое лучшее, что его ожидало, - нанесение тремя неустановленными лицами у подъезда дома средней тяжести вреда здоровью на почве внезапно возникших неприязненных отношений. Но Нинка была девушкой, причём девушкой красоты феноменальной, хотя и кукольной. Вокруг неё постоянно витали флюиды секса, безудержного и ненасытного. Я кое-как договорился с ней, что за уголовные дела, возбужденные моим отделом, она не берётся. И стал жертвой гормональной атаки. Причём «играй гормон» был такой силы, что я бегал за Нинкой, как кот во время половой охоты. Я прекрасно осознавал, что объектом моего хотенья является бездушная пустышка, но поделать с собой ничего не мог. А Нинка была не против. Она любила мужчин дерзких и безбашенных, часто заводила романы со своими бывшими подзащитными, причём предпочитала кавказцев. А у меня на тот момент была репутация совершенно безбашенного мусора.
        И вот в один прекрасный день Нинка пригласила меня к себе на День Рождения, как одного из главных претендентов на её постоянную благосклонность. Явился я с опозданием на час, задержался на службе, и стал шестым мужчиной на торжестве. Ясное дело, что из дам присутствовала только именинница. Присев за стол и выпив положенную мне штрафную, я оглядел честную компанию. По левую руку от меня сидел благообразный грузин Важа, манеры которого не оставляли сомнений в его роде деятельности: скокарь. Напротив меня сидели езид Каха, известный и дерзкий барсеточник, и чеченец Куйрасолтан, недавно заезжавший по Беговому за вооружённый разбой и спрыгнувший только благодаря Нинкиным чарам. Рядом с нашей Клеопатрой напротив меня сидел джентльмен лет сорока пяти славянской наружности. Одет он был в стиле свободного художника, но очень дорого и модно, как и подобает серьёзному бандиту. Полное отсутствие жировых тканей на лице говорило о том, что чалился он долго и скорее всего на северах. Представьте себе Дмитрия Певцова, только постаревшего и с очень страшным взглядом исподлобья, и вы получите точное описание этого пассажира. А справа от меня и тоже рядом с нашей египетской царицей местного розлива сидел армейский капитан, который, видимо, несмотря на натёртость мозга фуражкой, уже въехал в какую компанию он попал. Нинку капитан хотел, но природной храбростью не отличался. Поэтому на момент моего появления он уже превратился в окуклившуюся восковую фигуру в капитанском кителе, смотревшую на всё происходящее, выпучив глаза, но признаков жизни не подававшую.
        Нашу Нинель чудовищная несовместимость людей, собравшихся у неё на Днюхе, никак не смущала, и она мило щебетала во главе стола. А что такого? Все вы, мальчики, любите меня, я люблю всех вас, вот и учитесь ладить между собой и находить общие темы. К защитникам Отечества у нас принято относиться благожелательно, поэтому капитана никто и не думал задирать. То, что я краснопёрый, люди за столом поняли сразу, также как и для меня род их занятий секрета не представлял. И общий язык со мной решил поискать Куйрасолтан. Наша милая дружеская беседа касалась взаимоотношений русских и чехов, последних событий на Северном Кавказе, а также того, кем больше быть в падлу, - беспредельщиком или мусором. В силу своих национальных особенностей Куйра говорил несколько увлечённо, в силу пистолета, который был со мной в оперативной кобуре под пиджаком, я также увлечённо отвечал. Уже после пятнадцати минут нашего задушевного разговора я стал подумывать моего нового друга Куйрасолтана завалить. Не потому, что он чеченец и разбойник, а просто, чтобы опередить его. Судя по некоторым идиоматическим оборотам, у него были такие же планы в моём отношении. Я уже держал руку слева под пиджаком, как вдруг в беседу вклинился сорокапятилетний джентльмен, представившийся Алексеем:
        - Куйра, мы тут все собрались, чтобы поздравить Нину с Днём Рождения, а ты ссору устраиваешь. Зачем? Не огорчай меня, пожалуйста, не стоит.
        Чего-чего, а такой реакции на эти слова от Куйры я не ждал настолько, что чуть не проглотил дымящийся у меня во рту окурок. Куйра встал:
        - Алексей, уважаемый, простите меня, я не хотел Вас огорчать.
        Потом обратился ко мне:
        - Э, брат! Я много лишнего сказал. Так мужчина не должен себя вести. Не злись. Нина, золотая моя! Я хочу выпить за твои снова восемнадцать, и чтобы ты выбрала себе самого достойного мужчину!
        Все выпили, после чего Алексей встал:
        - Нина, детка, я присоединяюсь к поздравлениям и прощаюсь, - нам с Юрой пора.
        Он подошел ко мне, взял меня за локоть и вывел в прихожую:
        - Уходишь вместе со мной. Не обсуждается.
        А я и не собирался ничего обсуждать. Перспектива валить Куйру мне совсем не светила. Кроме того, помимо него пришлось бы валить Каху и Важу, а, возможно, и всех присутствовавших. Так что ситуация складывалась совсем ниже среднего. А учитывая, что у половины присутствовавших, скорее всего были с собой волыны, довести ситуацию до логического конца было сложно.
        На улице Алексей неожиданно перешёл со мной «на Вы»:
        - Предлагаю заехать в одно местечко и часок поговорить. Вы не против?
        Я постепенно остывал и приходил в себя. Потихоньку у меня складывалась картина и я понимал, из какого дерьма вытащил меня этот человек.
        - Конечно, не против. Как мне к Вам обращаться?
        - Друзья, которых у меня давно нет, называли меня Лёха.
        Мы сели в его зелёный «Ягуар» с кожаным салоном и через двадцать минут уже сидели в «Тайском слоне» на Хорошёвском шоссе. Лёха сверлил меня своим жутким взглядом исподлобья. Я решил начать светскую беседу:
        - А не выпить ли нам коньячку?
        - Мне кажется, Вам коньячку уже хватит. Давайте пить кофе.
        Нам принесли кофе, и Лёха спросил:
        - Опер?
        - Нет, начальник криминальной.
        - Чудны дела твои, Господи! Что-то Вы для начальника криминальной слишком молоды.
        - А я, типа, юное дарование, - хлестанулся я и козырнул своей новенькой ксивой первого заместителя начальника отдела.
        - А сколько же Вам лет?
        - Двадцать девять.
        - Вы уж меня простите, но мне кажется Вам ещё рано такие должности занимать. Времена сейчас страшные. Вы просто не выдержите психологической нагрузки.
        - Да, приходится тяжеловато.
        - А зачем же Вы согласились на такую должность?
        Я призадумался. Врать этому человеку мне совсем не хотелось.
        - Вы знаете, Лёха, я, судя по всему, человек нехороший, у меня множество не недостатков даже, а пороков. Один из них – тщеславие и гордыня.
        - Вот и позвольте мне Ваши тщеславие и гордыню слегка полечить. Только уж Вы не обижайтесь на меня старика, я Вас значительно постарше буду.
        - На обиженных воду возят и… Ну, сделайте одолжение, я с удовольствием Вас послушаю.
        - Юр, Вы ведёте себя просто непотребно. То, что Вы оказались на таком сборище и в такой проигрышной ситуации, - непростительно даже оперу, не говоря уже о начальнике криминальной. Вы просто себя позорите.
        - Да, Вы правы, и я Вам реально признателен.
        - Второе. Вы что, действительно влюблены в Нину?
        Я посмотрел на Лёху зло, но возразить было нечего, и я горестно кивнул головой.
        -  Уму непостижимо! Вы ребёнок ещё. Хоть понимаете, что из всех кукол и пустышек Вы себе выбрали самого пустого человека?
        - Понимаю. Поделать только ничего не могу.
        - Вы, может быть, чтобы ей угодить, и дела в своём отделе разваливаете?
        - Вот это – нет! К моему отделу она теперь вообще не подходит.
        - А, понятно. Вы, стало быть, в Савёловском трудитесь. Так что же Вы не отпускаете братков ей в угоду?
        - А это бы больно било по моей личной репутации и по моему самолюбию.
        - Жаль! Я не такого ответа ожидал, - было видно, что Лёха действительно несколько расстроен.
        - А какого?
        - Я с удовольствием послушал бы о чести офицера, об оперском моральном кодексе, о чувстве долга, о страхе перед Богом, наконец…
        - Вы что, Алексей, посмеяться надо мной решили? Давайте лучше вернёмся к основной теме.
        - Значит так! Если хочется потрахаться, - у Вас что, мало проституток на территории? И ведь знаете, что забавно? Обычная проститутка скорее всего окажется человеком лучше, чем Нина. А если хочется человеческих отношений, неужели Вы такой мерзавец, что не смогли себе найти хорошую девушку?
        - Да нет, уж совсем себя мерзавцем не назову, только некогда мне хорошую девушку искать, работаю всё. А в моей среде обитания, как Вы понимаете, хорошие девушки не встречаются.
        - Понимаю прекрасно. Не встречаются. Другого не понимаю – почему надо себя втаптывать в такую грязь?
        - Эй, полегче на поворотах, Лёха! В самую точку бьёте, а это не вполне приятно, - заартачился я.
        - А вот чтоб было совсем приятно, я Вам вот что скажу, - Вы авантюрист и совершенно безответственный человек!
        - А это ещё почему?
        - Давайте посмотрим, как бы складывалась ситуация сама по себе. Вы припёрлись на День Рождения к негодяйке, которая осознано играет на стороне тёмных сил и зарабатывает этим приличные деньги. Там Вы оказались в обществе профессиональных преступников, в основном – зверей. Вы же знали, что Нина имеет слабость к пиковым?
        Я кивнул головой.
        - Но уж чего Вы точно не знали, так это что Куйра и Каха постоянно таскают с собой плётки. Также Вы не знали, что Куйра приятельствует с Кахой, а Каха и Важа – земляки. Таким образом, получается соотношение три к одному, и можно утверждать, что это был бы Ваш последний вечер. А теперь дальше. Вам было бы поделом за Вашу самонадеянность и авантюризм, а капитан то причём?
        - А причём здесь капитан?
        - А при том, что его тоже бы заколбасили, как ненужного свидетеля. То есть Вы своей безответственностью угробили бы ни в чём не повинного человека.
        - Во всём Вы, Лёха, правы. И даже не представляете себе, насколько я Вам благодарен. Кстати, Ваш уровень я приблизительно понял, когда Вы сказали слово Куйре, а он сразу хвост поджал. Но должен Вас огорчить до невозможности. Вербовочная беседа, считайте, не получилась.
        - Это почему же? – усмехнулся Лёха. – А мне показалось, что вполне получилась. Нет?
        - Должен Вам признаться в ещё одном страшном грехе. Я эгоист до мозга костей, а такие люди редко чувствуют себя кому-то обязанными.
        - Какой же Вы всё-таки глупец, Юра! Слишком Вы ещё молоды и жизни совсем не знаете. Вербовочная беседа… Ха-ха! – когда Лёха смеялся, становилось действительно страшно – смех то у него был упыриный. – Так я правильно угадал, что Вы в Савёловском работаете?
        - Правильно. Это единственный отдел, куда Нинуля больше не заглядывает.
        - Тяжёлый отдел. Граничит с двумя округами. Две железнодорожные ветки и две линии метро.
        - Тяжёлый – не то слово.
        - И как Вы справляетесь?
        - С трудом.
        - Вот Вам моя визитка, - Лёха протянул мне визитку, на которой золотой вязью было написано «Лёха», мобильный телефон и больше ничего не было.
        - Зачем?
        - Давайте условимся. Эту визитку чтобы никто не видел. Номер в свой телефон не забивайте. Когда надумаете мне позвонить, звоните с чистой симки и с другого телефона.
        - А почему Вы решили, что я буду Вам звонить?
        - Сколько Вы уже в должности?
        - Четыре месяца.
        - Ну, значит, месяца через три позвоните. Я поехал, - сказал Лёха и протянул мне руку.
        Я помедлил секунду, но всё-таки руку ему пожал.

……….

        Лёха как в воду смотрел. Вал преступности был такой, что через три месяца я начал захлёбываться. Больше всего меня угнетало, что обычно за ночь уходило по шесть-семь машин. И я позвонил Лёхе. Мы попили кофе в «Тайском слоне», и через неделю кражи автомашин на моей территории прекратились. Совсем. Никаких ответных услуг мне оказывать не пришлось. Мне это понравилось, и я в «Тайский слон» зачастил. Сначала у меня с территории, самой козырной для них, напрочь пропали барсеточники. Потом количество квартирных краж сократилось втрое. Мой начальник отдела Рома Арташевич постоянно спрашивал: «Но как?!»  Тем более, что соседние отделы просто лихорадило. Я скромно отвечал: «Профилактика». И всё ждал, когда же мне за всю эту благодать придётся расплачиваться.
        Но Лёха ничего не просил. Он вообще у меня никогда ничего не просил, даже когда мы сдружились до того, что он заезжал ко мне домой на Преображенку, а я к нему – в Рузу. Только реально повзрослев, я понял, что во время той безобразной истории на Дне Рождении у Нинки Лёха узнал во мне себя, уж больно я был похож на него 28-летнего. И очень уж он не хотел, чтобы моя судьба была также чудовищно искалечена, как его.
        Когда Лёхе было 28, он был капитаном милиции и самым молодым в Москве зам по опер. Отделение милиции, где он служил, теперь называется ОМВД по району Хамовники. В отличие от меня, он действительно был юным дарованием. Не было тогда в Москве другого такого талантливого и перспективного руководителя уголовного розыска. Сгубили Лёху его тяга к слишком красивой жизни и слишком сильные оперативные позиции. В 1979 году он познакомился и тесно сошёлся с Вячеславом Кирилловичем. Тот в те годы вместе с Балдой, Сливой, Жуком и братьями Квантришвили под видом цветных бомбил теневиков и этой дружбе очень обрадовался. Лёха подгонял им милицейскую форму, информацию о сладких клиентах, а главное выполнял в банде функцию контрразведки против МУРовских разработок. Сам на разбои с Япончиком и Балдой ходил всего три раза. Естественно, что при таких «друзьях» все преступления на территории Лёхи раскрывались по оперативной информации и очень быстро, начальство нарадоваться не могло. А у него от больших денег совсем съехала крыша. Слишком шикарные по тем временам машины и шмотки, слишком красивые и дорогие барышни. Но продолжалось это недолго. Весной 81-го года Иваньков с Быковым лоханулись на Аркаше Нисензоне. Ну кто бы мог подумать, что трусливый еврейчик, ранее судимый за валюту, будет мусориться. И 14-го мая весь творческий коллектив приняли. Япончику, как организатору, выписали 14 лет, и освободился он только в 91-м по ходатайствам своих высокопоставленных покровителей. Балда, как обычно, отскочил на дурку. К Сливе и Жуку суд отнёсся с большим нисхождением, и получили они по десятке. Амиран и Отари вообще волшебным образом соскочили. А вот Лёхе на суде выписали больше большего, и он отъехал на Нижний Тагил на целых 16 лет и оттрубил там от звонка до звонка.
        Пока он мотал срок он повзрослел и переоценил свои подходы к жизни. Когда я спросил его, как он умудрился не свихнуться, его ответ меня потряс. Лёха был не то, чтобы из хорошей, а из элитной семьи. Отец у него был народным художником СССР. Конечно, папа хотел, чтобы Алексей шёл по его стопам, и всячески учил его живописи. Но не в коня пошёл корм, юноша мечтал о романтике и, в результате, пошёл работать на угол. Но рисовать он умел. Это его и спасло во время долгого срока. Вспомнил, чему его учили в молодости, и начал писать. Кстати, музей Нижнетагильского исправительного учреждения весь завешан его работами.
        В общем, в 97-м он вернулся в Москву совсем другим человеком с совсем другими ценностями. Вот только жаль, что ни люди, ни духовные ценности в то время уже были не нужны. А жить как-то было надо. Вячеслав Кириллович, который Лёхе очень благоволил, к тому времени стал уже не просто вором в законе, а иконой стиля. Лёха получил совершенно не воровское погонялово «Адвокат» и собрал вокруг себя группу единомышленников с красных зон, конченных отморозков, которых побаивались и «солнцевские», и «измайловские». Да и слово Япончика тоже имело вес.
        А в середине 2000-х началось многолетнее и кровавое противостояние «тбилисских» и «кутаисских». Кириллыч принял сторону Деда Хасана и Лаши Руставского, но при этом выторговал для своих близких небывалые привилегии. Лёху он тоже не забыл, и в 2007-м, вопреки всем воровским законам, краснопёрый Лёха одел шапку. Других подобных случаев в истории криминальной России не имеется. Но корону он носил недолго. После того, как в июле 2009-го Вячеслава Кирилловича завалили у нашего любимого «Тайского слона», всем его близким пришлось нелегко. Господам Усояну и Шушанашвили они никем не приходились. В конце 2010-го года, сразу после похорон Тимура Ванского на Пятницком кладбище, Лёху пригласил на встречу Осетрина Старший. На встречу этот апельсин, помладше Лёхи на пятнадцать лет, приехал ещё с семью грузино-армянами, то ли тбилисскими, то ли кутаисскими, чёрт их разберёт. Уважаемый Эдуард Сергеевич задал Лёхе вопрос: «Может ли мент быть вором?» Лёха ответил, что воровские законы он знает и уважает, мент вором быть не может, а великий Япончик, мир его праху, с коронацией, безусловно, погорячился. Кроме того, Лёха отметил, что стар он стал для воровского хода и остаток жизни хочет посвятить рыбалке на берегу Рузского водохранилища. Обрадованный Осетрина объявил Лёхе, что он больше не вор, но человек правильный и поэтому они его отпускают.
        Лёха отошёл от дел и из своей Рузы нос не высовывал. Рыбу он ловить не очень любил, а больше бродил с мольбертом по окрестностям и писал пейзажи. В это же время я получил должность начальника той самой оперативно-розыскной части, о которой я столько рассказал в предыдущих главах. И начали ко мне с завидной регулярностью заезжать на долгие сроки и тбилисские и кутаисские. Вперемешку, потому что чёрт их разберёт, кто какой. И квартирники, и барсеточники, и разбойники. Причём чем крупнее была рыба, тем больше было у неё шансов. Кончилось тем, что разумные люди начали мой округ презрительно игнорировать, потому что из него легко было отъехать в командировку. А поскольку логической связи между совершением преступления и задержанием с поличным не усматривалось, ситуация раздражала не только тбилисских с кутаисскими, но и моих друзей с третьего этажа. На выстраданный вопрос: «Но как?» я честно отвечал: «Я ясновидящий. А для пробуждения магических способностей мне необходимо выпить бутылку коньяка, желательно «Старого Кенигсберга». И мои друзья с третьего этажа ненавидели меня всё больше и больше, потому что считали себя величайшими в мире сыщиками, а я это незыблимое утверждение ставил под сомнение.

……….

        Я прекрасно понимаю, что для людей, разбирающихся в криминальном мире, Лёха Адвокат – страшный кровавый упырь. А мне он был другом. Другом, который спас молодого дурачка от смерти. Другом, который очень профессионально писал пронзительно печальные пейзажи. Другом, который говорил со мной о Страшном Суде. А уж если я и был в своём деле легендой, то только благодаря ему.
        И вот что я понял ещё. Когда мы встретились, оба варились в чудовищно агрессивных средах. Лёха, будучи человеком зрелым и мудрым, понимал, что жизнь его сложилась так, что друзей у него нет и быть не может. Я же был молод и глуп, но интуиция у меня всегда была развита сильно. И интуитивно я чувствовал, что не ту жизнь себе выбрал, что такая жизнь человеческих отношений не предусматривает. А человеку друг нужен обязательно, хотя бы чтобы можно было сказать ему то, что ты никогда не скажешь всем остальным. В конце концов, друг – это твоё собственное alter ego.
        Но я был не единственным другом Лёхи. В конце 2010-го года, когда Лёху уже раскороновали, я заехал к нему в Рузу. К своему удивлению, я оказался не единственным гостем. На диване в гостиной гордо восседал очень смешной грузин лет пятидесяти, до хохота похожий и лицом, и манерой поведения на Луи де Фюнеса. Зная отношение Лёхи к пиковым, я был крайне озадачен. Хозяин представил нас друг другу:
        - Рамаз, это мой близкий друг, Юра. Он сыщик, подполковник милиции. Юр, знакомься. Это мой старинный друг, имей в виду – по чесноку, Рамаз Кутаисский. Кстати, не знаю, можно ли его так называть, корону то с него тоже сняли.
        - Твой папа, между прочим, снял, гад ты этакий! – оживился двойник Луи де Фюнеса. – Впрочем о покойных (я говорю об Иванькове, а не о нас с тобой) – или хорошо, или ничего… Рад встрече! Раз Вы сыщик, я тогда просто Рамаз Нодариевич. Друг моего друга – мой друг, а мент Вы или не мент – для меня значения не имеет. Надеюсь, Вы тоже без предубеждений?
        - Абсолютно, Рамаз Нодариевич. Все мы люди, а люди – везде разные, что у ментов, что у воров. Выпьем!
        - За знакомство! Рад слышать такие мудрые суждения о людях. Я считаю так же. За одним маленьким исключением: очень грузин не люблю!
        Я чуть не поперхнулся. Услышать такое от человека с фамилией Дзнеладзе было по меньшей мере странно.
        - А позвольте спросить, что это Вы грузин так не любите?
        - А я Вам отвечу! К моему глубокому сожалению, моя нация сплошь состоит из патологически лживых людей, воров и содомитов. А главное – грузины добра не помнят. Нехорошие люди, неблагодарные. Я Вам, как сыщику, советую: с грузинами – никаких отношений.
        - Вот это да!
        - А ты слушай, что Рамаз говорит, - отреагировал на моё удивление Лёха. – Он человек мудрый и порядочный.
        Нет, я всё-таки в воровском мире ничего не понимаю. Как сошлись Лёха с Рамазом? Лёха был человеком Иванькова и автоматически признавал верховенство Деда. Рамаз был человеком Таро. В 2008-м Япончик и Вася Воскрес кинули Рамазу предъяву серьёзней некуда о растрате общака. По этой предъяве в марте 2009-го на «Матросской тишине» с Рамаза сняли шапку. Когда Кириллыча вальнули у моего любимого ресторана, ситуация для Рамаза стала совсем безысходной: смерть вора, предъявившего претензии другому вору, означает нерушимость этих претензий – живой мёртвому уже ничего не докажет.
        Я не мог понять, как при всех этих замесах Лёха с Рамазом могут дружить? Но Рамаза я встречал у Лёхи много раз до того момента, как в июле 2011-го Дзнеладзе не приняли на Ивана Франко с белым. Кстати, вторая предъява Япончика и Воскреса к Ромазу заключалась в том, что он крепко сидит на белом. И тут я должен уважаемым людям возразить. Наркотики Дзнеладзе никогда не употреблял и во всём воровском мире последовательнее всех держался старых понятий о том, что торговать наркотиками – последнее западло.
        На мой взгляд, по-человечески сближало Лёху с Рамазом то, что оба они чрезвычайно тяготились своей «работёнкой» и хоть и были большими знатоками воровских законов, в частной жизни предпочитали от них отступать. Например, вор к вору домой не приходит, потому что дом у них общий. А эти двое постоянно друг друга навещали. Лёха тоже наведывался к Рамазу во Фрязино. У обоих была своеобразная манера говорить на хорошем литературном языке, без всякой фени и, упаси Бог, без мата. Со стороны казалось, что беседуют два старых профессора-гуманитария. Возможно, читатель гневно меня осудит, но я рискну сказать, что оба этих упыря сумели каким-то немыслимым образом сохранить в себе людей, когда обычно в их среде всё человеческое выжигается дотла.

……….

        В 18-м году Лёха умер от саркомы лёгких. На следующий день мне позвонил Рамаз, который незадолго до этого вышел после семерика:
        - Я тебе выражаю свои соболезнования и скорблю вместе с тобой.
        - Тебе тоже мои соболезнования, Рамаз.
        - Знаешь, кто похороны организует?
        - Вася Воскрес.
        - Хороший человек Вася, но полагает, что я считаю его автоматчиком. Да и молодёжь у него слишком наглая и невоспитанная. Поэтому меня, к сожалению, на похоронах не будет. Полагаю, что и ты не придёшь.
        Ясное дело, что с Воскресом Рамаз пересекаться никак не хотел. Пока Дзнеладзе сидел в Удмуртии, Шакро единоличным решением в 15-м году восстановил его в статусе. Шакро понять было можно, он пытался остановить тянувшуюся уже второй десяток лет бойню. Но его решения нравились не всем, тем более Васе, который в своё время с Кириллычем кидал Рамазу предъявы.
        - Ну, я, понятное дело, не приду.
        - Слушай, Юр, тогда у меня предложение. Приезжай ко мне во Фрязино, посидим помянем друга.
        - Давай, только у тебя дома. В кабак не пойдём. У нас молодёжь тоже наглая и невоспитанная, мне не нужно, чтобы о тебе вопросы задавали.
        - А я и хотел тебя домой пригласить. Приезжай.
        Мы сидели с Рамазом у него на кухне, пили водку и поминали Лёху. Я был совершенно подавлен. У Рамаза, видать, друзей тоже много не было. После последней отсидки, когда ему впаяли по полной, он здорово постарел.
        - Ну, а как живётся на пенсии, Юрий Владимирович?
        - Ты знаешь, Нодарыч, вроде бы хорошо живётся, вроде бы по-человечески жить начал. Да, вот есть одна беда…
        - Это какая же?
        - Ты обращал внимание, что мир бесповоротно изменился и стал совсем другим?
        - И обращал и более того, скажу тебе, Юр, - я смертельно боюсь этих изменений.
        - И дело тут не в том, что мы стали стариками. Знаешь, как говорят, прекрасно всё, что было в молодости. Нет, дело совсем в другом. Тут как в законе перехода количества в качество: накопилось такое количество изменений, что качественно это уже не продолжение того мира, а нечто совершенно новое…
        - Ты абсолютно прав, и я тебе скажу – в этом новом мире чертовски неуютно.
        - Вот именно, Рамаз, - неуютно. Если ещё пять лет назад я мог проанализировать события и выдать относительно точный прогноз на будущее, то теперь это всё не работает. Логика событий отсутствует напрочь, причинно-следственные связи – тоже…
        - Вот-вот! А заодно с логикой канули в небытие законы и традиции, за что не возьмись! Ты, Юр, всегда очень сильным аналитиком был. Помнишь, как в 2011-м ты мне с точностью до недели рассчитал, сколько мне на свободе гулять?
        - Помню, конечно, Рамаз. А теперь все мои аналитические способности можно спокойно выбрасывать на помойку. Сегодня дела хорошо, а завтра – катастрофа. И никакой логики.
        - Ты знаешь, что? Пока я на свободе, я кое-что могу. Если, не дай Бог, что-то будет плохо, ты не думай – звони.

……….

        С того разговора прошло больше двух лет. И вот, любезный мой читатель, в сентябре 20-го зазвучала для меня тревожная музыка, её аккорды становились всё пафосней. Интуиция подсказывала мне, что время солдатиков и туров по России закончилось. И я позвонил Рамазу. Оказалось, что он теперь базировался на Тверь.
        - Что-то случилось, Юр?
        - Да, Рамаз, есть проблема. Встретиться бы.
        - Где памятник Кругу находится знаешь?
        - Знаю.
        - У него встретимся. Подъезжай.
        Я доехал на «Ласточке» до Твери, с Тверского проспекта свернул на бульвар Радищева и пошёл по направлению к лавочке, где навсегда присел бронзовый Миша с гитарой. Рамаз меня уже ждал. Выяснилось, что за прошедшие два года мы постарели ещё больше. А все пожилые люди становятся сентиментальными. Обнялись, Рамаз даже слезу пустил:
        - Да, не молодеем… Но, слава Богу, пока живы. Что случилось, Юр?
        Я долго думал, как сказать. Ничего не приходило на ум, и я решил – без предисловий, как есть.
        - Вот уж не думал, Рамаз, что когда-нибудь буду у воров просить. Но ты же мне близкий, Рамаз?
        - Близкий. Не трави душу, говори. Я же вижу, ты не просто так приехал.
        - Мне тема нужна – жить не на что.
        - Давай-ка пройдёмся, - и мы пошли по Трёхсвятской в сторону Волги. Долго молчали, Рамаз думал.
        - Слушай, у Таро много бизнеса в Москве осталось. Давай я поговорю, чтобы тебя куда-нибудь начальником службы безопасности взяли.
        - Спасибо, Рамаз, но начальником службы безопасности я работать не смогу.
        - А что так?
        - Понимаешь, если меня в ментовке отформатировать не смогли, то с коммерсами – точно ничего не получится.
        - Так чего же ты хочешь?
        - Дай мне нормальную воровскую тему.
        Мне показалось, что Рамаз был готов к такому повороту беседы.
        - Я надеюсь, ты не думаешь, что люди нам деньги несут чисто с уважением?
        - Конечно, не думаю. И думаю, что ты сейчас размышляешь, что бы мне такого дать, чтобы меня по доброте душевной в командировку не отправить и, в то же время, самому не светануться, какие у тебя близкие.
        - Всё правильно понимаешь. Есть одна тема. Она сложная. Так и ты парень не простой.
        Рамаз достал из внутреннего кармана бумажку, на которой были корявым почерком написаны фамилия, имя, отчество и мобильный телефон.
        - Вот человек из Москвы как раз. У него проблемы. Встреться с ним, побеседуй. Скажешь, что от меня. Если решишь, что тема неподъёмная, приедешь ещё раз, придумаем что-нибудь ещё.