Трамвай

Вези, вези меня, трамвай,
вези куда-нибудь.
Уж сам решай, вперед бежать
или свернуть.

А я, устроившись у заднего окна,
ударюсь, брат, в воспоминанья.
Ох, жизнь-жизнь!
Испита вся до дна,
ни радостей, ни новых ожиданий.   

Изборожден морщинами мой лоб,
и череп мой, что голое колено.
Да ведь и ты другой, и не узнать.
Кругом такие перемены!

«Куплю... Продам…» И ты в рекламах,
как будто тот же коммерсант,
чей нынче ценится талант
поистине, до высшей степени блаженства.

И нет уже ни веры прежней, ни покоя.
Куда?.. Зачем?..  Каким мы катим рейсом?
И что там за углом – все та же жизнь, погост, иль что-нибудь другое?
А ты скользишь, скользишь себе по рельсам –
Красив и прост, почти уж совершенство.

А за окном летят зеркальные авто,
бегут дома в обратной перспективе,
пестря с кафе, с киосками, дымящими шашлычными
в едином коллективе,
сходясь вдали в единое ничто.

Ой-хой! Кто скажет, где они, мои семнадцать?...
Ты был уж стар тогда.
Из парка выбираясь на пути, шипел, скрипел,
стучал фанерными дверьми, потертыми боками, -
и ведь не брали их ни непогода, ни года.

Кондукторша билеты отрывала,
беспечен и безус, я на подножку прыгал на ходу,
со всей страной огромною спеша к учебе и труду,
с значком ВЛКСМ, пылающем на майке,
и разлетались впереди, как стаи птиц,
зеленый шум садов,
дома и пустыри,
арыки и бараки,

И ветер мне трепал вихры
на немощенной Руднева,
широкой Комсомольской,
на Пастера фабрично-заводской,
у церковки Никольской,
и там, где Шапито раскидывал шатры,
над мелководьем бурной, каменной Весновки.

А помнишь, брат, как набирал ты ход,
как трясся и гремел, -
вот-вот развалишься, - а все ж малиново нам пел
твой медный колокольчик, зовя нас в путь, в мечты
на всякой новой остановке.

Ах, где теперь твои дощатые скамьи,
уютный скрип,
подслеповатые оконца,
в пучках упрямого, смеющегося солнца?
Где вездесущие стальные колеи?

Они еще лежат, где веткой, где квадратом.
Но уж разобрана во многом магистраль.
Ты полон сил, ты юн, как я когда-то,
но не зовешь уж звонко в даль.

Как будто бы не я, а ты глубокий старикан,
уж ни к чему которому дороги.
Нас выживает жизнь – меня за то, что уж убог,
тебя – за то, что тянешь, видно, городу карман.

Прибавь-ка ходу, брат, сойду тихонько на конечной.
Как жаль, что не собака ты, не дряхлый конь,
что в крошках сахарных ты не оближешь мне ладонь,
и я в тоске не обниму тебя сердечной!

Фонарь, аптека, небоскреб, и снова бег по кругу…
Иной  хотел бы я тебе судьбы,
потомок Конки славной, сын Шайтан-арбы:
эх, воли бы тебе!
да ветра – друга!

***