Век оловянный. Повесть о писателе и путане

                Там жили поэты. И каждый встречал
                Другого надменной улыбкой.
                А. Блок «Поэты»



                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
                ЛЮБВИ БОЛЬШОЙ НЕ БЫЛО               



                ГЛАВА ПЕРВАЯ
                ЯВЛЕНИЕ ГЕРОЯ

               
Зябким осенним утром 20… года любой жилец дома номер четырнадцать, решивший вдруг вынести мусор, мог увидеть такую картину: рядом с грязным пухто прямо на мокрой земле сидел человек и плакал. Человека звали Петром Витальевичем, он был членом Союза писателей, и от него этой ночью ушла жена.

…В кармане плаща у плачущего вдруг запиликала трубка. Мужчина поспешно схватил ее, впился взглядом в экран, но потом огорченно махнул рукой и засунул мобилу обратно. После чего оглушительно высморкался и, выстрелив спичкой, закурил папиросу.

Здесь его сотовый вновь запиликал. 

– Да, – устало ответил мужчина.

– Пёт Виталич? – раздался из трубки не по-утреннему бодрый голос главреда. – Как самочувствие?

– Нормально, – ответил писатель. – А вы как, Семен Аристархович?

– Тоже не жалуюсь. Вы меня, ради бога, простите за столь неприлично ранний звонок, – жизнерадостный  Семен Аристархович начинал свой рабочий день ровно в восемь утра, что было, мягко говоря, не типично для санкт-петербургской богемы, – но новости того стоят. Степашин наконец-то определился и примкнул к нашей славной когорте. Так что я с легким сердцем номинирую вашего «Соколова» на «Повесть года».
   
– Но «Соколов» ведь роман! – удивился писатель.

– Да это не важно, – небрежно ответил Семен Аристархович. – Куда как важнее то, что сам Левин-Коган сражается нынче по нашу сторону фронта. Ты фишку просек, Пёт Виталич? Са-а-а-м Ле-е-евин-Коган.

(Литературный критик Петров, писавший под псевдонимом «Левин-Коган», слыл в газетно-журнальном мире кингмейкером и раздавателем славы).

– Сам Левин-Коган? – удивленно переспросил писатель.

– А то! – самодовольно хихикнул редактор.

– Но это ведь означает, что Наливайко автоматически против?

– А Наливайко, – радостно крикнул главред, – в этом году вообще пролетел мимо кассы! Наливайко в жюри нынче нету. Нынче в жюри есть Кузмин со Степашиным, плюс Илионишвили, плюс Левин-Коган, плюс пара чахоточных дев из Степашинской обоймы. Расклад нынче наш!

Петр Витальевич, как это ни глупо было в его положении, приосанился и захихикал. Расклад получался и в правду хорошим. Въедливый критик Кузмин был подголоском Левина-Когана, Степашин был своим в доску, восьмидесятипятилетний патриарх Илионишвили в литературных битвах давно не участвовал, пара Степашинских дамочек проголосует по знаку шефа. А в жюри всего семь человек.

Выводы делайте сами.

– Ну, а как сам-то? – спросил издатель. – Чего с утра такой квелый?

– Плохо, – вздохнул литератор. – Очень все плохо. Моя-то знаете, что отчебучила?

И он торопливо посвятил едва знакомого ему редактора в подробности своей семейной драмы.
 


                ГЛАВА ВТОРАЯ
                ПОЯВЛЕНИЕ ГЕРОИНИ


А часа четыре спустя на противоположной стороне проспекта Стачек состоялась такая беседа:

– Так, стало быть, обе не от него? – зеленея от страха, спросила Маринка.

–   Ты чем меня слушаешь? – презрительно фыркнула Ксения. – Ты мою старшую видела? Один в один мой уродец. А вот младшая… да. От другого. Ты его всего равно не знаешь. Но самое, Машка, стрёмное, что мой квазимодо именно в младшей души не чает. Она у него в фаворитках. Представляешь?

– Так, может, ничего тогда ему и не сообщать? – осторожно предложила Марина.

 – Н-нет!!! – прорычала красивая Ксения с такой дикой злобой, что вся ее красота вдруг куда-то исчезла. – Если не хочет, гад, по-хорошему – будет ему по-плохому!! Будет!!!

Беседа двух девушек протекала ранним утром (условным утром дам полусвета – около двух часов дня) в недавно подаренной Ксении новой квартире. Квартирка была, если честно, позорная, – двухкомнатная халупа в пролетарском районе – но дареному коню в рот не смотрят. Тем более, что новый Ксюхин поклонник твердо пообещал подогнать ей к Новому году жилье попристойней (трёшку на Староневском,).

А пока что можно ютиться и в этом.

Этот новый Ксениев ухажер как-то резко и сразу выделился в нескончаемой череде ее очень богатых поклонников. Ну, во-первых, ей все-таки пришлось из-за него уйти с работы. Во что и самой не верилось. Ведь все ее прежние ё...и тоже ведь, как один, умоляли завязать с этим делом, но она откупалась расплывчатыми полуобещаниями, твердо зная, что бросить не сможет.

А вот нынче пришлось уйти.

Насовсем.

По первой же просьбе Филиппа. Такого худенького и маленького. Безнадежно женатого. Совсем не в ее вкусе.

Правда, Филя был реально зажиточным и новую белую «Мазду» подарил ей с такою же легкостью, с какою другие ее кавалеры оплачивали в баре пару коктейлей. Но разве можно было ее удивить богатством? Или – тем более – щедростью? Ведь были же, были в ее грешной жизни мужчины куда как богаче Филиппа: например, миллиардер Иванов, содержавший четырнадцать разных девушек на четырнадцати разных квартирах. Или гангстер Андрюша, прокутивший на пару с Ксенией за одиннадцать дней двести тысяч зеленых. Но никто из них не имел над нею и сотой доли той власти, которую сразу забрал в свои нежные ручки этот вежливый мальчик в очечках.

…Хорошо, хоть физической верности чертов ботаник от Ксюхи не требовал, и сегодня вечером Ксюха, почти не шифруясь, могла принять у себя кикбоксера Диму.

– Короче, слушай, подруга, – сказала она приживалке Маринке, отчасти заменявшей ей домработницу, – у нас с тобой сколько текилы с  желтым червем осталось? Всего полбутылки? Срочно дуй в «Патэрсон», возьми-ка там две… нет, лучше три, чтоб не бегать, бутылки, плюс закуску-запивку и сразу назад. Ты Димыча знаешь. Он мужик непростой. Его голой п...ою не встретишь.

Марина вынула из хозяйственной кружки новенькую бумажку в пять тысяч и опрометью помчалась в универсам – исполнять хозяйкино приказание.


                ГЛАВА ТРЕТЬЯ
                "СТЕПАШИН ССУЧИЛСЯ!"


В забитом народом «Патэрсоне» Маринка едва не свалила на пол какого-то лысенького мужичка полубомжатского вида. Как, наверно, уже догадался читатель, столкнулась она с Петром Витальевичем Новокрещеновым – членом Союза писателей, номинантом «Повести года» и брошенным мужем. За те шесть с половиной часов, что прошли после утреннего разговора с главредом, Петр Витальевич успел возвратиться домой, камнем рухнуть в прихожей, великолепно на голом линолеуме выспаться, съесть полпачки таблеток от головной боли и отправиться в магазин за продуктами. Благо деньги у литератора были. Вдова писателя Чушкина на днях выдала Петру Витальевичу очередной аванс под очередную заказную повесть. Аванс был пропит только на четверть, и никакие финансовые трудности в ближайшие несколько дней Новокрещенову не угрожали.

Более того – аванс был почти отработан! Детективную повесть «Братва для героя», (которую оборотистая вдовушка должна была якобы отыскать в архиве покойного мужа) Петр Витальевич за каких-то пять дней железной рукою довел до финала и единственная его проблема заключалась в том, что в набитом Новокрещеновым тексте было сто пятьдесят восемь тысяч печатных знаков, а для серии требовались ровно сто семьдесят. Проблема эта решалась шутя: нужно было купить телепрограммку, выцапать из нее десятка три анекдотов и равномерно раскидать их по тексту. Вдове очень нравился этот метод работы, и она всегда хвалила Петра Витальевича за его чувство юмора.

Не раскалывайся сейчас у литератора одурманенные утренней «Путинкой» мозги, «Братва» через час была бы закончена и всегда пунктуальная в гонорарных вопросах вдовушка тотчас бы выдала ему еще десять тысяч.

Но увы, и ещё раз - увы! Ни о какой серьезной работе сейчас не могло быть и речи, и литератору пришлось ограничивать размах своей фантазии оставшимися от аванса шестнадцатью тысячами.

…Итак, в отношении чисто финансовом все обстояло просто великолепно, но мешало другое – болела душа. Болела и не принимала алкоголя. Петр Витальевич нерешительно потоптался перед длинным, словно Московский проспект, стеллажом со спиртными напитками и с отвращением кинул в тележку двухлитровку  «Охоты крепкой». Потом тяжко вздохнул и всё же добавил пол-литра «Зеленой марки».

(Даже просто смотреть на искрящуюся под магазинными лампами водочную бутылку было сейчас невыразимо противно, но мудрый писатель знал, что где-нибудь ближе к полночи утомленная пивом душа запросит чего-то покрепче, а водку в лабазе уже не укупишь). 

Закуску художник слова проигнорировал, а на правах запивки забросил в телегу большую «Аква Минерале» (ни «Колы», ни «Фанты», ни «Спрайта» весьма заботившийся о своем здоровье Петр Витальевич не употреблял). Несколько раз самому себе напомнив, что нужно еще обязательно взять на кассе пьезозажигалку и два блока «Оптимы», инженер человеческих душ встал в конец длинной очереди и заскучал. 

Человека за три до цели старомодная толстая трубка в кармане его плаща в очередной раз  запиликала. Петр Витальевич с обычной своей молниеносностью выхватил сотовый, впился взглядом в экран и, печально вздохнув, возвратил мобилу обратно. Но, расплатившись,  перезвонил.

– Да, – ответил ему бодрый голос Семена Аристарховича.

– Вы мне звонили, – напомнил литератор.

– Ради бога, простите, что беспокою так поздно, но обстоятельства требуют. Пёт Виталич, беда: Степашин ссучился!

– Перекупили? – осторожно предположил прозаик.

– Вот именно! – всхлипнул главред. – Перекупили!!! Говорят, Наливайко ему обещал две следующие «Повести года» за одну нынешнюю.

– А разве Степашин пишет повести? – недоуменно спросил очень туго соображавший с похмелья Новокрещенов.

– Ну, вы, Пёт Виталич, словно ребенок. Да разве у этого гада мало собственных бездарей? Вербицкий, Лямшин, Максимов, этот… патлатый и неприятный… как там его? … Фердыщенко! Плюс Верховенский, плюс Добронравов, плюс…

– Да-да, я понял, – перебил литератор. – Но Петров-то хоть держится?

– Этот – кремень,  – довольно загудел издатель, – но толку-то, толку-то, Пёт Виталич? В шорт-лист попадем, а что дальше? Наливайко в тандеме с гадом Степашиным – это стра-а-ашная сила!!! Одинокому Левину-Когану супротив них не выстоять.   

– Да-да, – согласился писатель, после чего не выдержал и, продолжая прижимать к уху нагревшуюся от долгой беседы трубку, вынул свободной рукою «Охоту», отвинтил крышечку и, обливая грудь пивом, отпил.



                ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
                БОИ БЕЗ ПРАВИЛ


        Дима был скуповат, вечно под нюхом и, вследствие этой прискорбной привычки, ни на что как мужчина не годен. С виду он походил на огромного грузчика из мясного отдела, манеры имел соответствующие, но Ксении льстила его всероссийская известность.  Когда она шла с ним под ручку по Невскому, каждые десять-пятнадцать минут их догонял очередной поклонник и просил автограф.

За эти мгновения Ксюха прощала Димычу все: и пьянство, и скупость, и дурную привычку мешать кокаин с алкоголем, и внешность уволенного за прогулы слесаря, и даже (довольно постыдные в его годы) перебои в работе самого сокровенного.

В описываемый нами вечер Дима сидел на диване и пил дорогую текилу. Ксения, полулежа рядом, пригубляла «Блэк Лейбл» (от текилы у нее подымалось давление), а полуприслуга и полуподруга Маринка вприпрыжку носилась по комнате и, мешая обоим, лихорадочно собиралась на работу.

– Слышь, Мариш, – лениво спросила Ксения, – и на хрена тебе этот грошовый бл…шник? Ну, сколько ты там зарабатываешь?

(Ксения отлично знала, сколько, но ей было приятно лишний раз унизить подругу на глазах у постороннего).

– Тыщу в час, – покраснев, ответила домработница.

– Но ведь я-то плачу тебе больше! И зачем тебе это? Без секса не можешь?

Маринка еще сильней покраснела, да так, что из розовой стала темно-фиолетовой, но ничего членораздельного полуподруге-полухозяйке не ответила. Она и сама, если честно, не знала, зачем она держится за эту постыдную и очень плохо оплачиваемую работу.

Маринка была некрасива, и ее брали редко. Вместе с чаевыми выходило тысяч пять-шесть за смену. Работала она дважды неделю, потому что появляться в салоне чаще ей не разрешала Ксения. Еще неделю съедала Красная Армия. Набегавшие на круг тридцать тысяч не были хоть сколько-нибудь значительной суммой даже для такого символа бедности, каким слыла среди дам полусвета Маринка. В конце-то концов, в богатой квартире Ксении, где повсюду валялись никем не учтенные деньги, можно было просто украсть значительно больше.

Язвительное Ксюшино предположение насчет «радостей секса» являлось, естественно, полной чушью. Как почти все проститутки, Маринка была абсолютно беспола. Нет, где-то раз в два-три месяца (особенно после больших перерывов и если клиент попадался умелый) она доходила до завершения, но люто за это себя ненавидела. А уж умелых клиентов – тем более.

Она не бросала салона из-за другого. Забросив работу, она б тут же стала простой вещью Ксении, а так сохранялась хоть какая-то иллюзия независимости.

                *****

На работу она опоздала, но, поскольку сегодня была смена Розы Абрамовны, это было не смертельно. Ещё одна админша – Света штрафовала всех опоздуний безжалостно, а добрая Роза смотрела на мелкие девичьи прегрешения сквозь пальцы. При виде вбежавшей в салон Маринки она лишь осуждающе вскинула свои очень пышные (почти как у Брежнева) брови и возмущенно выпалила: «Ну, ты, Снежаночка (так в здешних местах называли Маринку), в своем, блин, репертуаре! Быстренько переодевайся и за дело. Клиентов сегодня – море, а половина девчонок где-то попами вертит».

Маринка переоделась и, оставшись в ужасно (для нее) дорогом ярко-красном корсете за восемь тысяч, отработала пару показов.  Ее, как всегда, не выбрали.

Сегодня это ее не опечалило ни капельки. Во-первых, оба не взявших ее клиента были очень и очень… противными, а, во-вторых, недавняя шутка Ксении насчет «радостей секса» как-то странно запала ей в душу. Запала настолько, что ей вдруг захотелось чего-нибудь выдумать и отпроситься до хаты,  но она хорошо понимала, что в ночь с пятницы на субботу при пяти рабочих девчонках (толстая Ева не в счет) даже добрая Роза Абрамовна никаким ее выдумкам не поверит.

– Девчата, на выезд! – крикнула Роза Абрамовна. – Едут Снежана и Лолита.
 
– Далеко хоть? – спросила Маринка.

– Я тебя умоляю! – вновь вскинула свои великолепные брови админша. – В соседнем дворе. Пешком легче дойти.

– Клиент постоянный?

– Да уж куда постоянней. Этот… полубомж-полуписатель.

– Фи! – синхронно скривились обе девушки.

– Дев-ча-та! – сердито прикрикнула Роза. – Нравится или не нравится, работать надо. Такая уж у вас, девчонки, героическая профессия. 


                ГЛАВА ПЯТАЯ
                ВСТРЕЧА


…Вообще-то салонные шлюхи – это дорого. Как минимум,  четыре тысячи. В то время как индивидуалки за ту же пару часов блаженства берут всего две с половиной. Но сегодня Петру Витальевичу не хотелось экономить. 

Кровоточащим воспоминаниям о неверной супруге срочно требовалось противопоставить холеную б..дь из борделя, а не потрепанную наркоманку-трассовку. 

– Правда, – тут же подумал Петр Витальевич,  – нужно как-то решить вопрос с чаевыми. Ведь эти гетеры из дорогих лупинариев привыкли получать немыслимые деньги на чай. Сначала Новокрещенов решил дать  девке сверху ровно тысячу, потом снизил бонус до пятисотки, а, когда он начал подумывать не давать ей вообще ничего, в домофон позвонили.

– Кто там? – тревожно спросил Петр Витальевич.

– Гости! – ответил уверенный мужской голос.

Писатель смущенно кивнул и надавил на белую кнопку домофона.


                *****


Да… элитный салон на Промышленной в грязь лицом, как всегда, не ударил! Обе введенные здоровенным шофером гетеры – и худенькая брюнетка, и склонная к полноте блондинка,– показались Новокрещенову без пяти минут супермоделями.

Немного поколебавшись, он выбрал блондинку. Ну, а дальше… дальше мы все же избавим читателя от слишком пикантных деталей и сообщим лишь о том, что уже ополовинивший «Зеленую марку» Новокрещенов казался себе в процессе совершеннейшим суперменом и все блондинкины ахи и охи принимал за самую чистую монету. В самом конце он настолько разухарился, что продлился еще на два часа, а в качестве чаевых (вся водка была уже выпита) оставил блондинке целых пять тысяч.   

Правда – сказались и годы, и выпитое, и излишняя эмоциональность момента – дополнительные сто двадцать минут Петр Витальевич посвятил не столько службе Венере, сколько громокипящим филиппикам по адресу беглой супруги. Блондинка эти его инвективы не поддержала, чем настолько расстроила Новокрещенова,  что он даже хотел отобрать чаевые обратно, но все-таки – в самый последний момент – не решился.

А вот расставание двух влюбленных сердец оказалось чуть смазанным. Когда склонная к полноте блондинка в накинутом поверх дезабилья плаще уже замерла на пороге, толстая трубка в кармане штанов художника слова вздрогнула и выдала пару тактов из «Болеро» Равеля.

– Пёт Виталич, не разбудил? – раздался из сотового не по-вечернему бодрый голос главреда. – У меня чрез-вы-чай-но хорошие новости! Во-первых, нам удалось заручиться поддержкой Илионишвили. Во-вторых, у Степашинских дамочек тоже нету единства, и одна из них, Виолетта Петровна буквально пару минут назад согласилась примкнуть к нашим славным рядам. Представляете, Пёт Виталич?

– Ага, представляю, – ответил писатель и поднял взгляд.

Блондинки на пороге уже не было.


                *****



– Ну и… как оно там? – спросил у Снежаны водитель Серега.

– Да так… – усмехнулась девушка. – Все как всегда. Обычный в сосиску ужравшийся папик. Представляешь, Серега, у этого кренделя сотовый – древняя «Нокия» с черно-белым экраном. Как у моей бабушки.

– Круто! Ну а что там еще заводного, окромя трубки?

– Да ни фига! Жена от него сбежала. Все ее фотки показывал. И я вот подумала: а к кому ж эта старая-страшная могла убежать? Хотя с алкашом жить, конечно, не сахар. Хоть к черту прибьешься. А он, слышь, Серег, такой вообще стра-анный! Нищий, как бомж. А на чай дал пять тысяч. Какой-то он, блин… неприкаянный. Жалко его, если честно. Ой, б..дь, я корсет свой забыла!

Машине пришлось разворачиваться и ехать обратно.


                ГЛАВА ШЕСТАЯ
                ИЗ ЖИЗНИ  ЛИТНЕГРОВ


…Проснувшийся, как всегда после пьянки, с рассветом, Петр Витальевич пересчитал наличность и убедился, что от всех вчерашних богатств у него уцелело лишь сто сорок пять рублей. Почти вся эта сумма была тут же потрачена на пачку белого «Пенталгина» и пару бутылок пива «Петровское». На последние восемнадцать целковых литератор купил «Панораму ТВ» и, возвратившись домой, тут же сел за работу.

Уже к половине второго обе бутылки «Петровского» были выпиты, пачка белого «Пенталгина» – на четверть почата, а текст заказаной повести, разросшийся до кондиционных размеров, был отослан на электронный адрес Анны Павловны.

Полминуты спустя антикварная «Нокия» Петра Витальевича сбросила на смартфон хозяйки проекта взволнованный маячок, после чего Анна Павловна перезвонила и провела с писателем  короткие деловые переговоры, в результате которых маститый прозаик помылся, побрился, почистился, надел свой единственный галстук, спустился во двор и отправился пешедралом на Невский.

(Двадцати рублей на метро у писателя не было).

Очаровательная Анна Павловна с деньгами рассталась легко и сразу. Кроме десяти штук за «Братву», Новокрещенов разжился еще и пятнашкой аванса под «Демьяна Буяна». Как и всегда, общаясь с хозяйкой проекта,  Новокрещенов буквально всей кожей чувствовал исходящее от нее уважение: владелице бренда явно льстило, что в качестве безымянного негра у нее подвизается не графоман с Прозы. ру, а настоящий член Союза писателей, автор двенадцати толстых книжек, способный свободно читать по-английски и цитировать наизусть Мандельштама. 

Да, недаром, читатель, недаром знавшая счет деньгам Анна Павловна оплачивала Новокрещеновские шедевры с двадцатипятироцентной (по отношению к рядовой черномазой братии) накруткой и явно их выделяла, хотя и, конечно, поругивала за слишком длинные – превышающие восьмисловесный демьянобуяновский лимит – и чересчур замысловато закрученные фразы.

…Выдержав получасовую беседу о жизни и творчестве обожаемого Анной Павловной Иннокентия Анненского, Петр Витальевич снова вышел на улицу, после чего первым делом поел в пирожковой,  а вторым – закинул на счет сто рублей и позвонил по номеру, обозначенному у него в контактах как «Служба Безопасности».

– Здрау-уствуйте! – ответил ему вежливый голосок Розалии Абрамовны.
 
– Простите, – краснея, спросил Петр Витальевич, – а можно мне… ангажировать вашу Снежану? На ночь. То бишь на двенадцать часов.

– Ой, знаете, – опечалилась Роза Абрамовна, – а Снежаночка нынче как раз выходная. Зато есть другие, тоже очень красивые девочки. Может, вы с кем-то из них отдохнете?

– Н-нет, – вконец засмущавшись, пробормотал Новокрещенов, – большое спасибо, но н-нет. А когда она выйдет?

– Ой, знаете, только во вторник. Я, конечно, могу с ней связаться и попросить…

– Нет, что вы, что вы! – испугался Новокрещенов. – Пускай отдыхает. Только вы уж себе пометьте, чтобы во вторник сразу ко мне. Чтобы ни с кем другим, а – сразу. Меня зовут Петр Ви… просто Петя. В понедельник я вам обязательно перезвоню и подтвержу серьезность своих намерений.

– Да-да, конечно! – закивала админша и, отключив телефонную трубку, заржала в голос. 
    

                ГЛАВА СЕДЬМАЯ
             ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ ГЕННАДИЯ


Гламурная Ксения, если честно, не часто баловала Маринку совместными походами в ресторации.  А уж в элитнейшем «Байроне» они и вообще не бывали ни разу. Тем паче с такими завидными кавалерами: депутатом ЗАКСа Геннадием и полковником милицейских войск Вадимом. А то, что оба высоких гостя не обращали на нее никакого внимания и назойливо липли к подруге, для Маринки было делом привычным. Мысль: померяться с Ксенией женским шармом – воспринималась ею примерно так же, как, скажем, мы с вами восприняли б мысль – потягаться в писательском мастерстве с Львом Толстым или постукаться на кулачках с Майком Тайсоном, – т. е. она не могла посетить ее голову даже теоретически.

Так что дамских обид в тот вечер не возникало, и Маринка с интересом смотрела, как оба гостя: и маленький, крепко сбитый Вадим, и сутулый, как знак интеграла, Геннадий – рассыпались мелким бесом перед Ксенией.

  – Ты хоть знаешь, Марин, кто сейчас здесь сидит перед тобой? – спросил милицейский полковник и по-отечески хлопнул Ксению чуть пониже лопаток.

– Как кто? Ксюха! –  удивилась Маринка.

– Перед тобою сидит! – назидательно ответил блюститель закона и, сделав классическую мхатовскую паузу, выпил рюмку элитной водки и закусил корнюшоном. – Перед тобою сидит, – повторил он чуть-чуть просевшим от водки голосом, – хо... зяй... ка самого лучшего в Санкт-Петербурге салона!

– О, да! – подтвердил бородатый Геннадий, являвшийся,кстати, председателем заксовской Комиссии по борьбе с секс-торговлей. 

– Я уже перетер это дело с Челищевым, – продолжил полковник,  – и теперь к тебе ни одна тварь не сунется, Хату снимем во вторник. В субботу начнем работать.

– Что ж, начинание хорошее! – вновь поддакнул нардеп.

– Ну, так что? – спросил Ксюху полковник.

Ксения ничего не ответила.

– Чего ты отмалчиваешься?

Ксения мило потупилась, а потом, похлопав ресницами, одарила Вадима своим фирменным взглядом, от которого сердце у всех нормальных мужчин проваливалось куда-то в мошонку.

– А вот ежели я, – вдруг обиженно рявкнул Геннадий, не простивший, похоже, полковнику этого взора, – возьму и прикрою к едрене фене всю вашу лавочку, что ты, Вадим, будешь делать?

– А я, – спокойно ответил полковник, – просто возьму свою трубочку, наберу один номер, и тебя уже утром в ЗАКСе не будет.

 – Ну, и кому ж ты позвОнишь?

– Да все тому же Челищеву, Гена. Валерию Павловичу.

– Да это же просто юмор, Вадюша, – хихикнул нардеп, не на шутку таинственного Челищева испугавшийся.

– Так и я ведь пока что шуткую, Генаша! – во всю ширь улыбнулся полковник и оба непримиримых соперника тут же обнялись и троекратно расцеловались.   

   
                *****


…Ксения слушала эту ожесточенную перепалку вполуха. Она абсолютно точно знала, что никакою хозяйкой публичного дома не станет ни при каких обстоятельствах. Тому были сотни причин, и самая главная заключалась в том, что возглавить салон для нее означало – расстаться с Филиппом.

А маленький вежливый Филя был для нее в миллион раз важней, чем все вадимы, генаши и все их челищевы и мудищевы вместе взятые.   


                *****


…Вообще-то,  в элитном «Байроне» вульгарными плазмами стен не уродовали. Прямая трансляция спортивных соревнований  – это заманка для заведений попроще.  Но таким дорогим гостям как Вадюша с Генашей администрация не могла не пойти навстречу. И специально для них два вежливых красавца-официанта вытащили огромную плазму, показававшую им супербой Кауфман – Сидоров.

Кауфман – высокий и тощий негр в зеленых трусах сидел в правом углу ринга, а, что касается восседавшего в левом Сидорова,  то описывать его большой нужды нету, ибо он уже и так неплохо известен читателям под именем кикбоксера Димы. Говоря откровенно, на фоне рельефно-мышцастого, сплошь расписанного татуировками Димы длинноногий Кауфман выглядел жидко. Бой казался нечестным, и хилый негр заранее вызывал сочувствие.

Я имею в виду: он мог вызывать сочувствие у нас с вами, но – естественно – не у милиционера с нардепом.

– Порви его, Димыч! – кричали оба Ксениевых поклонника и оглушительно громко стучали ногами.

Маринка тихонечко улыбалась и наблюдала не столько за плазмой, сколько за обоими кавалерами, а смертельно бледная Ксения не отрывала взгляда от экрана и не произносила ни словечка.

В момент, когда топот Ксюхиных поклонников стал совсем нестерпимым, звякнул гонг и бой начался. Боксеры пару-тройку секунд попрыгали друг перед другом, а потом тощий Кауфман вдруг резко выбросил вверх свою тонкую, черную, казавшуюся неправдоподобно длинной ногу и попал сопернику прямо в ухо.

Таким ударом можно было, казалось, убить слона, но на монументального Сидорова он не произвел ни малейшего впечатления. Димыч лишь улыбнулся, повел своими необъятными плечищами и…

– Размажь его, Дима! – завизжали оба болельщика.

…и здесь вдруг случилось то, что в деталях присутствующим удалось разглядеть лишь на повторе. При обычной же съемке казалось, что застилавший полнеба Сидоров вдруг сам, безо всякого повода рухнул на пол. И лишь при уменьшенной вчетверо скорости стало понятно, что причиной его падения послужил молниеносный удар, нанесенный соперником в челюсть.

С пола Дима не встал.  Бой был окончен.

Как только сконфуженные секунданты, подцепив под микитки огромного Сидорова, уволокли его в раздевалку, Ксения вдруг вскочила и, едва-едва сдерживая рыдания,  помчалась по направлению к уборной. 

Отсутствовала она неприлично долго – почти полчаса. Потом все же вернулась и, как ни в чем не бывало, продолжила оргию.


                *****


 Где-то дня через два чуток оклемавшийся Дима стал ей названивать. Но Ксения не поднимала трубку: ни через два дня, ни через три, ни через неделю, ни даже через пять с половиной месяцев, когда экс-чемпион позвонил ей в самый последний раз.

Ксения презирала неудачников.


                *****


    …Во втором часу ночи, когда их высокопоставленная компания самой последней покинула темный «Байрон», плоский «Самсунг» в Маринкиной сумочке вдруг задрожал и подал голос.

– Хм, – удивилась Маринка, взглянув на экран: номер был незнакомый.

Вообще-то левые номера она игнорировала, но сегодня – назло гаду Геннадию, почти силком затаскивавшему ее в свой «Лендровер», – нажала левую кнопку и громко сказала:

– Алло!

– Сне… жа… на… – зашелестел рядом с ухом чей-то насмерть сконфуженный голос, – извините, что поздно, но…

– А вы, мужчина, простите, кто? – поинтересовалась Маринка.

– Я Петр Ви… просто Петя.  Ваш вчерашний… точнее, уже позавчерашний клиент. Член Союза писателей.

– Ну, здравствуйте, Петя, – ободрила кавалера Маринка. – Как сам-то?

– Спасибо, все, в общем и целом, нормально, но…

– Да-да, я вас слушаю. 

– Но, – продолжил вовсю заикаться голос, – я очень… хотел бы… узнать… вы на работу ведь только во вторник выходите?

– Да, Петя. Только во вторник.

– А можно мне вас… ангажировать? На… на двенадцать часов?

– Да ради бога! Чем вы хуже других?

– Ну, значит… до встречи, Снежана!

– До встречи, Петр!

…И вот здесь в их беседу вдруг активно вмешались посторонние.

– Ты с кем это там расп…лась? – заорал из «Лендровера» уставший ее дожидаться нардеп. – Давай, б…, кончай, б..., базарить и лезь, б…, в машину!

– Целую, Петюш! – прошептала Маринка в динамик сотового, а потом развернулась к «Лендроверу» и отчеканила:

– Слышишь ты, де-пу-тат! Я вообще-то могу домой и на такси доехать. Сто рублей на машину найдется.

– Ты чо?  – недопонял Геннадий.

– А ни чо! Все. Свободен, – отрубила Маринка и гордо направилась к зависавшему рядом с «Байроном» частнику.

Незадачливому нардепу, наверное, было самою судьбой суждено испить в этот вечер до дна всю горькую чашу унижений. Мало того, что он проиграл главный приз менту позорному. Мало того, что публично отпраздновал труса, испугавшись Валеру. Мало того, что ему пришлось лично присутствовать при осквернение чести российского флага проклятым звездно-полосатым негром. Но теперь – так сказать, на закуску – бедный Геннадий был вынужден вылезти из машины и чуть не полночи убалтывать трехрублевую шлюху, едва не вставая перед ней на колени.

…В конце концов, Маринка сменила гнев на милость. Причиной тому послужило не столько профессиональное красноречие нардепа, сколько здравая мысль о том, что мосты-то разводятся, и вернуться к себе на Стачек она сможет разве что по воздуху. 

 
 
                ГЛАВА ВОСЬМАЯ
                СТИХИ НЕПОЭТА
 

…Кафе «Место встречи» давно приносило своим четырем хозяевам только убытки. Кафе умирало лет десять. Все эти годы казалось, что оно ни сегодня-завтра закроется и наконец-то завесит витрину плакатом «Ремонт». Но неизбежное не наступало. Правда, баннер «Сдается в аренду» висел перед входом в кафе много лет, но желающих арендовать помещение не находилось, и жизнь в кафе продолжала теплиться. 

Не слишком веселая жизнь. В описываемый нами вечер роль официантки в этом кафе исполняла уборщица. Именно она принесла Петру и Снежане очередную бутылку «Мартини», после чего торопливо сграбастала оставленную щедрым писателем мелочь и, оглушительно шаркая, исчезла.

Писатель и путана захихикали. В эту ночь их смешило практически все: и дорогущий «Мартини», и потрепанный баннер «Сдается в аренду», и ворчливая подавальщица,  и по-советски огромный зал кафе, где почти что из сотни посадочных мест было занято только одно – их собственное.

– Health to you! – крикнул Петр.

– И тебя туда же! – кивнула Снежана.

Они звонко чокнулись и осушили бокалы.   

…Невзрачные Петр и Снежана являли в тот вечер яркий пример того, что принято называть «красивой парой». Так бывает, читатель. Очень редко, но все же бывает. Все счастливые пары – красивые.

– Ты опишешь все это в какой-нибудь книге? – спросила Маринка.

– Обязательно! – пообещал писатель.

– Опишешь… стихами?

– Естественно!

– А можешь прочесть их мне прямо сейчас? Ну, пожалуйста! – закончила девушка.

– Легко! – ответил Петр Витальевич и, запрокинув назад свою лысую голову, начал вдохновенно импровизировать:

           В кафе «Место встречи», где продается «Мартини»,
           Ценою двести рублей за сто грамм,
           В кафе  «Место встречи», покрытом искрящимся инеем,
           Куда не пускают забывших бюстгальтеры дам,
           В кафе  «Место встречи» сидела прекрасная дева Марина
           И лысый сморчок по имени Петр…

– Ты не сморчок! – возмутилась Маринка.

– Хорошо-хорошо…

            В кафе  «Место встречи» сидела прекрасная дева Марина
            И лысый атлет по имени Петр.
            Та дева была прекрасней новогодней витрины,
            А Петр был тоже по-своему ничего
            И…

– И больше я не могу. Я ведь все-таки не поэт.

– Нет, ты – поэт! – опять не согласилась Маринка и залепила уста Петра Витальевича поцелуем.


                *****


Когда в зюзю пьяный писатель пересекал проспект Стачек, неся на руках свою, надо прямо сказать, довольно увесистую возлюбленную, стоявшая близ светофора компания нарвских гопников сперва проводила его и Маринку тяжелыми взглядами, а потом прокомментировала увиденное злобным и долгим, переполненным громокипящей завистью матом. Но как не напрягали фантазию гопники, сколько не нагромождали похабели, ни один из них так и не догадался, что позавидовали они проститутке с клиентом.

 

                ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
                МЕСТЬ ОБМАНУТОЙ ЖЕНЩИНЫ
 

Анна Павловна была недовольна:

– Нужен отрицательный эстонец, – глядя куда-то вбок, прошептала она.

Это была уже пятая заказная повесть, сданная Петром Витальевичем за последние три недели, и хозяйка проекта давно относилась к этой нежданно нагрянувшей псевдоболдинской осени со все возрастающим подозрением.

– Очень нужен эстонец, – с вызовом повторила она.

– Но у меня уже есть сексуальный маньяк-грузин! – в отчаянии крикнул писатель.

– Маньяк-грузин – это хорошо, – все так же сурово продолжила Анна Павловна, – но ТАМ, – она показала пальчиком на потолок, – ТАМ теперь требуют, чтобы в каждом тексте было по отрицательному прибалту. Без эстонца роман не приму. Переработайте.

…Очередная встреча влюбленных сердец срывалась, и Петр Витальевич пулей помчался к себе на Стачек вставлять в «Витька Согни-Лома» отрицательного эстонца. Имя, внешность и основные черты характера он решил взять у Яака Ойвовича – замначальника лаборатории, в которой будущий литератор когда-то полгода трубил лаборантом, а испарившуюся за давностью лет фамилию пришлось позаимствовать у знакомого литератора М.

Деликатнейшего Петра Витальевича немножечко мучила совесть (М. был пусть неблизким, но все же приятелем), но он утешал ее тем, что детективов коллега все равно не читает, а Гугль и Яндекс здесь никак не могли наябедничать: бережливая Анна электронных бесплатных читателей не выносила на дух и текстов покойного мужа во Всемирной Сети не вывешивала. 

За этот болдинский месяц Петр Витальевич стал настоящим мэтром халтуры. Уже часа через два иуда-эстонец органично вплелся в повествование и начал гадить главным героям по-черному.  Еще через час переделка «Витька Согни-Лома» закончилась, и текст был отослан хозяйке.

Дальнейшее напоминало ледяной душ. Или февральский гром. Или потешный бенгальский огонь, вдруг ставший смертельно разящим напалмом.

Вдова брать "Витька" отказалась.
   

                *****


…Для моих мудрых читателей причина разительной метаморфозы, вдруг приключившейся с Анной Павловной,  особой загадки, наверное, не составляет.  Но крайне житейски наивный (как почти все литераторы) Новокрещенов так ни о чем и не догадался, а только очень и очень обиделся.   

– Ну, погоди-погоди! – думал взбешенный писатель. – Хорошие литературные негры, между прочим, тоже на дороге не валяются. Меня, между прочим, давно уже звали писать боевую фантастику для Фрика Безумова. Расценки практически те же, а гнать хню километрами на выдуманном материале вчетверо легче, чем на фактическом. Так что я-то не пропаду, уважаемая Анна Павловна. Я-то – не пропаду! Но теперь мы посмотрим,как далеко ВЫ уедете на своих самиздатовских графоманах. Посмотрим-посмотрим. Всенепременно таки поглядим-с!

Но это все была лирика. Отношения с Фриком Безумовым еще предстояло наладить, а деньги были нужны уже сегодня.

Их следовало где-то занять.

Иначе… представив, что его возлюбленная выйдет сегодня вечером на работу, а он не откупит своих законных часов, и ее… здесь Петр Витальевич почти что умер от ревности… короче, деньги нужно было достать любой ценою. Хоть ценой выхода с кистенем на дорогу. Хотя кистень – это тоже лирика. Деньги следовало занять.

Нужно было срочно найти знакомого, отвечающего следующим требованиям:

а) он должен быть достаточно обеспеченным, чтобы ссудить неимущего члена СП пятнадцатью – как минимум – тысячами,

б) и он должен быть достаточно щедрым, чтобы не пожалеть эту сумму.

Подобный знакомый у Петра Витальевича имелся. Это был тот самый писатель М., чью короткую иноязычную фамилию он только что вставил в «Витька Согни-Лом». 



                ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
                О БЕЛЫХ ВОРОНАХ
 

Литератор М. жил, естественно, не на гонорары (знакомых, живущих на гонорары, у Новокрещенова не было, за исключением Дмитрия Быкова, с которым он как-то пил водку в «Жан-Жаке»), М. занимался мелким гешефтом и  зарабатывал по писательским меркам неплохо: во всяком случае, пятнадцать – двадцать тысяч деревянными для него критической суммой не являлись.

Что тут же поставило уже подходившего к его офису Петра Витальевича перед нелегкой дилеммой. Новокрещенов никак не мог решиться:  попросить ли ему у приятеля только пятнадцать тысяч или – все двадцать? Отдавать с будущих гонораров что пятнадцать, что двадцать штук было почти одинаково тяжело, а двадцатка давала возможность гульнуть с размахом, к чему Петр Витальевич, как вы уже, видимо, поняли, имел определенную склонность.

Офис писателя М. располагался в полуподвале и выглядел настолько бедно, что кафе «Место встречи» на его фоне казалось заведением фешенебельным.  Но нищета была кажущейся: когда Новокрещенов, оттерев какого-то клерка, прорвался в темный чуланчик, носивший пафосное название «кабинет гендиректора», М., сидя за шатким столом, напряжённо пересчитывал стопку малиновых пятисоток высотою, чтоб не соврать, сантиметров в тридцать.

…Ошарашенный Петр Витальевич попытался мысленно оценить количество денег в малиновой стопочке и – не сумел.

«Все. Прошу двадцать»,   – подумал он про себя, а вслух произнес:

– Приветик, Мишаня!

– Здорово, брат Пинхас! – смущенно ответил приятель и прошипел в полуоткрытую дверь:

– Лена, какого черта вы пропускаете посетителей без доклада?!

– А Ленки нет! – ответил обиженный баритон слонявшегося по предбаннику клерка. – Вы же сами ее отослали к нотариусу.

– Черти что! Бардак! – задрал брови коллега и торопливо запрятал малиновый небоскреб за дверцу сейфа. – Сегодня плачу аренду, – пояснил он, лязгнув ключами. – Еле-еле набрал. Три шкуры сдирают, сволочи!

«Нет, похоже, придется просить пятнашку», – печально подумал Петр Витальевич.

– Ну, так что: по кофею?  – спросил, заперев дверцу сейфа, М.

Новокрещенов кивнул.

«По кофею» в устах приятеля  означало не кружку растворимой бурды, приготовленную очаровательной Леной, а полноценный сорокаминутный поход в ближайшую  кондитерскую. Там щедрый делец-литератор заказал один американо без сахара (для себя) и два молочных коктейля и пару эклеров – для Петра Витальевича (сам М. был фитнесс-фанатиком и сладкого не употреблял совершенно). 

Заставив стол яствами,  М. завел обычный свой разговор – о литературе. А именно: был ли недавно почивший Александр Исаевич реальным талантом или же полным фейком?

Разговор был для Петра Витальевича тягостен.  Солженицына он не перечитывал лет двадцать, и обсасываемые коллегой стилистические тонкости интересовали его, как погода в Антарктиде.  Если честно, то в любой окололитературной беседе Новокрещенова интересовало только одно – последние сплетни, но оторванный от писательской жизни коллега свежих сплетен не знал и прелести их не чувствовал.

«Нет уж, к черту! – твердо решил Петр Витальевич, уже минут восемь поневоле выслушивавший подробный структурный разбор «Круга первого». – Потребую двадцать и дело с концом».

– У Солжа потрясные женские образы! – соловьем заливался коллега. – Ты, Петька, помнишь некрасивую старшую сестру красивой младшей сестры, собирающуюся на свидание с ее мужем? А какой там у Солжика Сталин! «Й-й-ывропа!». Один-единственный штрих и портрет людоеда готов. Нет, все-таки зря вы зачислили Исаича в антисоветские Горькие.  Потенциал у него был огромный, а вот на что он его про... прохихикал – вопрос второй.   Понимаешь, друг Пинхас…

– Слышишь, Мишут, – наконец-то собрался с духом Новокрещенов. – А ты не мог бы меня чуть-чуть поддержать… материально?

– Легко, Петь, легко! – ответил коллега, с неудовольствием делая паузу в интеллигентном разговоре. – Сколько тебе? Одну? Две? Три? Четыре?

– Двадцать… – чуть-чуть покраснев, ответил Петр Витальевич.

– Ско-олько?! Ты шутишь?

– Нет.

– Что ж на тебя, – удивился М., – бандиты, что ли, наехали?

– Нет, не бандиты, – вконец засмущался Новокрещенов, – а жен… щина.

– О, боже! И что это за роковая красотка?

– Ко мне из Москвы Ангелина приехала, – зачем-то соврал Петр Витальевич (Ангелиною звали его широко известную в литературных кругах многолетнюю московскую любовницу). – Ты ее знаешь. От нее парой штук не отделаешься.

–  Вот что, друг Пинхас,  – жестко ответил прозаик, – презентую тебе, – он распахнул свой потертый бумажник и вынул стоявшую желтым колом пятерку, – ровно файф фаузенд деревом. Твоей пафосной дамочке хватит этого за глаза и за уши. 


                *****


…Увидев пятерку, Новокрещенов почувствовал такое отчаяние, что почти что решился поведать коллеге всю правду. Но в самый последний момент передумал: ему что-то подсказывало, что коллега решения все равно не изменит, и ничего, окромя еще одного унижения, из этой достоевской исповеди не выйдет.   



                ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,
                ПОДКРАВШАЯСЯ НЕЗАМЕТНО


Минут двадцать спустя, почти дойдя до «Петроградской», Петр Витальевич вынул свою антикварную «Нокию» и позвонил по номеру, обозначенному в его телефонном списке как «Служба безопасности»:

  – Простите, – привычно смутился он, – а можно мне… ангажировать вашу Снежану? На пару… часов. На двенадцать сегодня, к великому моему сожалению, не получится.

– Да, конечно-конечно, – ответил ему сахарный голосок Розы Абрамовны. – Только Снежаночка нынче опять выходная. Есть много других, тоже очень красивых девочек, может быть, вы с кем-нибудь из них отдо…

– Вы что там, все сбрендили? – вспылил литератор. – Вы же прекрасно знаете, что я только с Маринкой. И почему она вдруг – выходная? Сегодня же вторник.

– У Снежаночки Красная Ар… – заюлила админша, а потом вдруг сменила сахарный голосок на обыкновенный и отрубила. – Уволила я ее. Из-за тебя, мудака, и уволила. А ну-ка, быстро ее ищи. Пропадет же девка!



                ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
                ЗАБАСТОВКА ПО-ИТАЛЬЯНСКИ


…С тех пор как гламурная Ксения перешла на работу в «Лотос», хохотушка Лолита стала почти официально считаться первой красавицей массажного салона на Промке. Хотя ничего такого особенного в Лолите вроде бы не было:  круглое личико, слегка по-калмыцки торчащие скулы, изрядный (несмотря на худобу) животик, не слишком твердая грудь – второй номер. Но господа клиенты, причем не только местные нищеброды, но и периодически залетавшие на огонек селадоны из высшего общества, в девяносто случаях из ста выбирали именно Лолу, а при повторных визитах дожидались ее практически поголовно.

Причина ее успеха была простая - Лолита любила свою работу.

Ей действительно нравились ЛЮБЫЕ мужчины: молодые и старые, богатые и не очень, красивые и уродливые, эрудированные и тупые, как пробки. Любой представитель противоположного пола моментально будил в ней беса и слал незримые вызовы на поединок.

А вот чего в ней не было ни на грош – так это Ксюшиной деловой сметки. Ведь про жуиров из высшего общества мы здесь написали не форса ради. С кем только бедовая Лола не перебывала! Две трети народа из телевизора (или сколько их там по женской части) приходилось друг другу молочными братьями именно через хохотушку Лолу. Но… открывавшиеся перед ней карьерные лифты Лолита самым бездарным образом упустила и из всех вариантов избрала ЕГО.

Подобно герою старинного фильма про не верящую слезам Москву, ЕГО звали Гошей. На этом, впрочем, сходство Лолитиного избранника с актером Баталовым и заканчивалось: Гоша был уголовником, отсидевшим восемь лет за убийство. В их первую ночь он потратил на кокс и шампанское тридцать семь тысяч, и Лола рассказывала об этом подругам с таким восхищением, как будто все ее прежние кавалеры угощали ее исключительно беляшами и пивом.

Рано утром непривычно серьезная Лола вышла под ручку с Гошей в приемную и, подойдя к прикорнувшей за столиком Розе Абрамовне, торжественно заявила, что уходит с работы, потому что наконец повстречала Самого Главного Человека в своей жизни.

Мудрая дочь Сиона разок посмотрела на Гошу и дала их любви  от силы неделю, но, будучи мудрой, с Лолитой прогнозом делиться не стала и ограничилась дежурной сентенцией:

  – Поклянись, – приказала она Гоше (непреклонная Роза Абрамовна брала эту клятву со всех клиентов, уводивших влюбленных в них дурочек-девочек), – что НИКОГДА не попрекнешь Катюшу (так звали Лолиту в миру) ее прошлым.

– Клянусь! – сказал Гоша.

– Счастья вам, дети! – прошептала Роза и смахнула столь же дежурную, как и эта молитва, слезу.


                *****


...Умная Роза как в воду глядела: медовый месяц Гоши и Лолы  продолжался ровно пять дней и закончился в понедельник утром. Именно в этот день подвыпивший Гоша привел на квартиру к Лолите друга Дмитрия и пропьянствовал с ним до субботы. В субботу Гоша на пару с другом пошел в магазин и, с кем-то подравшись, попал в отделение. Лолита (у которой все местные стражи закона были, естественно, самыми добрыми друзьями) Гошу с товарищем из узилища вызволила, любимый благодарил ее со слезами на глазах, после чего отключил телефон и пропал на неделю.

Но в описываемый нами вечер эта мертвая для Лолиты неделя кончилась, и Гоша опять объявился. 
 
          
                *****


…Дело было, собственно, так: только что вернувшаяся на работу Лола, раздевшись, ждала очередного клиента, и клиент (постоянный, небедный, владелец пяти продуктовых ларьков) как раз заходил к ней в Синюю комнату, когда на дисплее Лолитиного смартфона вдруг высветились крупные буквы «КОТИК». Согласно местным обычаям Лола должна была эту надпись либо проигнорировать, либо, спросив у клиента разрешения, ответить односложной эсэмэской, но она – на правах первой скрипки – такой ерундой заморачиваться не стала и, поднеся трубку к уху, выпалила:

– Х..ли надо?

– Зайка, – ответил ей Гоша, – прости меня, пожалуйста. Или  прогони меня к черту. Ведь ты молодая, красивая и найдешь себе лучше. А я – мудозвон и дурак, но, зая, запомни: Гошан тебя любит!!!

– Ага. Нашел идиотку, – ледяным тоном ответила Лола, после чего отложила дощечку смартфона в сторону и, повернувшись к клиенту, произнесла. – Извини, но ко мне пришла Красная Армия. Пойди и возьми другую девочку.

Аурел (так звали клиента) очень-очень обиделся и побежал жаловаться к админше. Та вызвала зарвавшуюся приму к себе на ковер и разругалась с ней вусмерть (вообще-то Роза Абрамовна была настоящим гением компромисса, но в этот вечер она и сама – по причинам, о которых мы вам расскажем чуть позже, – находилась на взводе). Короче, обе женщины – и молодая, и старая – переругались вусмерть, и Розалия Лолу уволила. 

Через пару минут об этом в салоне узнали даже шофер и уборщица.  Все местные девушки (кроме ушедшей с веселым ларечником Даны) сбились в кучку и долго-долго шушукались, обсуждая горячую новость.

И вот вам, читатель, очередная загадка так называемой «женской души»: Лолиту в салоне, мягко говоря, недолюбливали. Ее увольнение было выгодно всем, так как приподымало любую из проституток в тамошней иерархии ровно на одну ступеньку. Но узнав, что Лолиту уволили ИЗ-ЗА ЛЮБИМОГО, все секс-работницы, включая заклятую конкурентку Лолиты Милену, грудью встали на ее защиту и договорились немедленно объявить вконец оборзевшей Розе бойкот.

То бишь – начать итальянскую забастовку.


                *****


…Пятнадцать минут спустя в описываемый нами салон заглянул Сурен Гамлетович,  овощник-оптовик, входивший в первую тройку лучших клиентов. Войдя, он привычно уселся на красный диванчик и стал дожидаться просмотра.

Первой выбежала Эвелина. Естественно, в старых растоптанных туфлях. Естественно, без косметики. Естественно, с уксусной рожей, причем ее черные сатиновые трусы фасона «сто лет российскому футболу» были подтянуты под самые подмышки.

Потом вышла Милена – накрашенная настолько щедро, что напоминала вышедшего на тропу войны индейца. Потом выплыла толстая Ева, которая, не мудрствуя лукаво, просто надела бюстгальтер без косточек, отчего ее грудь шестой номер стала свисать почти до колен.

Сурен Гамлетович удивленно приподнял брови. Но здесь появилась Полина: да, тоже без макияжа, да, тоже в разношенных шлепанцах и штопанном нижнем белье, но - на фоне всех остальных красоток она смотрелась почти соблазнительно. Сурен Гамлетович облегченно вздохнул и…

И здесь почти уже выбранная им секс-бомба запустила палец в ноздрю и вытащила козявку.

Овощник грязно выругался, возмущенно покинул диван и направился к выходу.

 
                *****


…И вот именно в эту минуту в охваченный итальянской забастовкой салон вошла, как всегда, припозднившаяся Маринка.

Застрявший в дверях Сурен Гамлетович проводил ее полным надежды взором, но жестокосердная путана отрицательно помотала головой, давая понять, что она не свободна (ведь в том, что ее любимый писака уже откупил свои двенадцать часов, Маринка не сомневалась ни минуты).

Кстати, эти двенадцать часов должны были стать их жизни последними: дальше – как твердо решила Маринка – они будут встречаться без денег. Подбежав к Розалии (а настроение было – хоть песни пой), Маринка умоляюще сложила ручки: мол, простите меня, тетя Роза, опоздала, мол, в самый-самый-самый последний раз.

Взбешенная Роза Абрамовна, увидев Снежану, расстроилась еще больше.

– Ты можешь не раздеваться, – прошептала она.

– Почему? – удивилась Снежана.

– Потому что ты больше здесь не работаешь.

– Ка… ак?

– А вот так, – отрубила Розалия и, приблизив губы к Снежаниному уху, прошипела. – Потому что об этом меня попросил один…  наш с тобою хороший знакомый. А в будущем, девочка, ты все же немножечко думай, кому можно хамить, а кому – не стоит. 
 

               
                ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
                О ПОЛЬЗЕ ПЬЯНСТВА


– Вот ведь сука какая! – глотая слезы, шептала Маринка, бредя по пустому ночному проспекту. – И какого такого черта он целый месяц раскачивался?

Но здесь она вспомнила, что депутат Геннадий сразу же после той идиотской ночи должен был уехать в Брюссель на какую-то межпарламентскую конференцию. Теперь же, видимо, Франция (или что там в этом Брюсселе?) закончилась, и Геннадий, вернувшись домой, припомнил все свои старые обиды.

– Вот ведь сука какая! – повторила Маринка и, вынув свой маленький «Верту» (Петькин подарок), набрала номер Ксении.

– Представляешь, подруга, – вперемежку с рыданиями прокричала она, – по звонку этой сволочи меня выперли с Промки!

– Да. Я об этом уже слышала,  – спокойно ответила Ксения.

– Откуда? – удивилась Маринка.

– От верблюда. Мне Гена сам позвонил и рассказал о всех твоих подвигах.

Здесь Маринка не нашлась, что ответить.

– Ты что о себе возомнила,моя хорошая? – со злобой продолжила Ксения. – Тебя отвели, бл…, в приличное место, подогнали папика на «Майбахе», а ты… ты что о себе возомнила? Корона потолок не царапает?

 – У него «Лендровер», – зачем-то уточнила Маринка.

– Ни тебе судить! – завизжала Ксения. – Ни тебе, копеечной б…и, судить о таких машинах. «Лендровера» ей мало! Вот ведь сука неблагодарная! Короче, подруга, мне это все надоело, и давай-ка мы сделаем так: ты сейчас собираешь все свои вещи и с…ёшься к х…м. Ты меня поняла?

– Поняла, – прошептала Маринка.

– Даю тебе полчаса,  – отрубила Ксения и бросила трубку.


                *****
 
…Крайне взволнованный Петр Витальевич уже в двадцать четвертый раз набирал номер Маринки и в двадцать четвертый раз выслушивал песню «Плохая девочка». На двадцать пятый звонок наконец отозвался пьяный голос возлюбленной:

– Чо надо?

– Маринка, ты где?!! – закричал Петр Витальевич.

– В Караганде. На пятой полке. Чо надо?

– Я просто… очень хочу тебя видеть.

  – А ты мне, что – муж, чтобы спрашивать, где я и с кем?

– А я и не спрашиваю. Я просто очень хочу тебя видеть.

– Честно?

– Честно.

– А-а…

В разговоре возникла минутная пауза.

– Послушай-ка, сладенький, – наконец отозвалась Маринка, – а может ты тоже хочешь послать меня нах..? Так давай посылай, не стесняйся! Пошли меня нах.. по телефону. Встречаться для этого… и-ик… совершенно… не обязательно. 
 
– Что ты несешь? Кто там тебя послал? – удивленно спросил литератор.

– А то он не зна-ет! Сперва… и-ик… Абрамовна, потом… и-ик… Ксюха. Ты знаешь Ксюху? Шикарная чикса! Она сосет х… золотые, а я, дура, – простые. За тыщу в час. Ты в курсе?

– Не говори ерунды! Из-за чего вы поссорились?

– Из-за Гены-депутата. Ты знаешь Гену? По ящику видел? У него еще усы, как у Шварценеггера. Или у Шварца нету усов?

– Нету.

– Ну, да ладно, неважно. Так ты придешь?

– Да, конечно, куда?! – крикнул писатель.

– В «Большую… и-ик… медведицу». В пяти… с половиной… и-ик…  шагах от твоего дома. Так ты придешь?

– Да-да, уже бегу!

– Приди ко мне, по… жалуйста. Ведь я тебя очень… и-ик… извини, я икаю… я тебя очень лю… блю.


                *****

От ресторана «Большая медведица» до квартиры Петра Витальевича было от силы полкилометра. Вызывать такси на подобное расстояние было, конечно, глупо, но и выхода у писателя не было: транспортировать тело почти бездыханной подруги вручную было практически невозможно.

В такси Маринка улеглась вдоль сиденья и водрузила свою белокурую голову на колени к художнику слова. Слегка ошарашенный Петр Витальевич глядел то на вздернутый носик возлюбленной, то на хмурую рожу шофера, то просто в окно и с удивлением чувствовал, что впервые за многие годы – счастлив.

– Приехали! – две минуты  спустя произнес шофер, зажигая верхнюю лампочку.  – С вас минималка. Сто пятьдесят.

Петр Витальевич протянул заранее приготовленную пятисотку.

 – А у меня сдачи нет, – мстительно отозвался водитель. – Поищите, пожалуйста, деньги помельче.

– А не надо мне сдачи, – улыбнувшись, ответил писатель. – Отставьте всю сумму себе.

– Вы это серьезно?! – не поверил шофер.

– Абсолютно серьезно.

– Большое спасибо! Вот уж не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. Вам на какой этаж?

– На четвертый.

– А ваша… э-э… супруга, кажется, до сих пор еще… э-э… спит? Давайте-ка, я помогу вам подняться. 

– Спасибо, я сам, – решительно отказался Петр Витальевич. – Своя ноша не тянет. 

И держа в правой руке Маринку, а в левой – почти такую же увесистую, как и хозяйка, сумку, Новокрещенов начал медленно вскарабкиваться по ступенькам.

                *****

С трудом добравшись до своей двухкомнатной, с трудом уложив Маринку и наконец-то усевшись на кухне с самой последней и самой сладкой сигаретой, Новокрещенов по старой привычке проверил сотовый и выловил два пропущенных звонка. Оба были от Семена Аристарховича.  Последний раз неугомонный издатель звонил ему двадцать минут назад – в половину первого.

Дело явно было сверхсрочным, но Петр Витальевич перезванивать боссу не стал.

Не до него ему было. 


ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ПРО РАЗЛУКУ БЕЗ ПЕЧАЛИ


ГЛАВА ПЕРВАЯ
СТОЛИЧНАЯ ШТУЧКА


ПРОДОЛЖЕНИЕ - В "ДОМЕ ПИСАТЕЛЕЙ. ПОЛНОСТЬЮ"