6. Цыгане и в роли старейшины я

6. Цыгане и я в роли старейшины.

В самом последнем вагоне, когда я уже настраивался завершить моё путешествие, меня вдруг остановила цыганка, грузная, в возрасте женщина, сидящая в группе своих товарок. Она сказала, что за две тысячи купит мою книгу. Сторговались мы с ней на четырех тысячах. Именно о такой сумме денег шла речь в видении, которое мне дали во сне этой ночью.  И доставала она деньги из своих многочисленных юбок точно так, как это было показано в видении. Только в видении не она мне давала четыре тысячи, а я ей, и завёрнуты были деньги в билет. Намёк на то, что это мне оплата за билет на электропоезд. Ходоки обычно без билета ходили по вагонам, о чём я узнал от контролёров, злых агрессивных дяденек, проходивших мимо. А я взял билет.

Очевидно, поскольку Духи запланировали этот эпизод с цыганкой, он и произошёл. Цыгане это народ, который сообщается со своими Духами почти постоянно. Так взаимодействовали с Духами наши язычники, что-то делая или не делая по их воле. Раньше не видел я ни одной цыганки, держащей книгу в руках, тем более едва ли было такое, чтобы они покупали книги. У них же и школ нет в их таборах. Наверное, и читать они не умеют? А эта цыганка купила книгу, хотя денег ей было очень жалко. Одна из тысяч, которые отдала мне цыганка, была в крови: она торговала мясом на рынке. И в этой крови опять же знак-намёк на что-то, из-за чего возник у них спор между собой.

Со старой цыганкой не согласна была молодая. Старая требовала от неё убить врага по праву отмщения. Обычно этим делом занимаются мужчины, но последнего мужчину в их роду убили. Больше некому было, кроме женщины, отомстить врагу. Молодая сомневалась. Спросили они меня, как быть? Я ответил, что у цыган есть родовой Дух, который устанавливает правила их общежития, и они должны действовать согласно этим правилам. Цыганки смотрели на меня так, как будто я у них был старейшиной. Я им ещё что-то рассказывал о жизни цыган, хотя никогда не жил среди них. Откуда всё это, чему они верили, я знал? Белолицые вокруг, из которых, вроде бы, и я, даже смотреть на меня не хотели, а эти верили. Старая поняла мои слова как команду, хотя я не говорил прямо, что надо кому-то кого-то убить. Она сказала молодой:
-- Вот видишь!
-- Я убью его! – решительно сказала молодая.
-- Говорить это одно, – ответил я так, как будто говорил это тысячу раз до того, – а сделать совсем другое дело.
-- Я смогу, – сказала цыганка так уверенно, словно ей предстояло курицу зарезать.

Разговаривали об убийстве мы так громко, что полвагона могли слышать наш разговор. Но мы, разговаривающие, словно бы знали, что никого наш разговор не касается. Это внутреннее дело цыган, где правит их внутренний закон. Фактически через меня молодой цыганке был выдан билет на действие, которое она по правилу цыган обязана была совершить. На Кавказе это правило называется кровной местью. Знают об этом правиле горцев белолицые люди, живущие в долинах. И никому из них не приходит в голову учить горцев, как им жить. Здесь же с соседней скамьи пожилая тётя, с осуждением взглянув на меня, сказала:
-- Чему вы их учите?!
-- Я разговариваю с цыганами, – был мой ответ. – Если бы разговаривал с вами, то говорил бы совсем другое.