Бабуин

Цикл - Кубанские зарисовки


   Мой дед, Иван Гаврилович, умер, когда мне едва исполнилось восемь лет. Незадолго до своей смерти он рассказал одну странную историю. Она была настолько необычной, что запомнилась мною в деталях, несмотря на столь малые лета.
Дед жил со своею дочерью, а моей теткой Клавдией – вдовой фронтовика. Когда тетке необходимо было отлучиться на рынок за покупками, она звала меня посидеть с больным дедом, поскольку он боялся оставаться в одиночестве. В один из таких дней дед и рассказал мне эту историю. И хотя действие её происходило в далекой стране на другом конце континента, она, через деда, неразрывно связана с моим кубанским детством. Дарю её вам.

   В конце XIX века из Индии, где он проработал более тридцати лет в Вест–Индской компании, вернулся в Лондон банковский клерк Чарльз Смит. Был он совершенно одинок и довольно угрюм, но с роскошными рекомендательными письмами на руках. Благодаря им, Смит начал работу в Лондонском «Сити–банке».
   Чарльз снял небольшую квартиру в доходном доме и зажил тихо и скромно.
Спустя несколько лет руководство отметило труд трудолюбивого, исполнительного  клерка, и его допустили в святая святых банка – хранилище, где шёл подсчет и упаковка золотых монет - соверенов. Золотой наличности в «Сити–банке» было много…
   Бежали годы, пропитанные лондонским туманом и угольным дымом, стелющимся из высоких кирпичных труб. Смит дорос до старшего клерка с приличным содержанием. А главное – Чарльз добился абсолютного доверия: он даже смог брать на дом остатки золотой наличности, и по вечерам упаковывать соверены в плолтную коричневую бумагу с клеймом «Сити–банка», по двадцать штук в свёртке. Затем ему оставалось только пересчитать количество свёртков и занести сумму в реестр.
   При этом образ его жизни ничуть не изменился: старший клерк оставался угрюмым, недоверчивым и одиноким. И лишь иногда буфетчик доходного дома, принося ему чай, слышал от двери, как Смит с кем–то тихо разговаривает в глубине квартиры. Все считали банковского служащего чудаком и не обращали внимания на слова буфетчика. А соседка Смита - миссис Трипс, которая неоднократно предпринимала попытки сблизиться с Чарльзом, заявляла, обиженно и жеманно поджимая дряблые губы: 
   – Да он стар и абсолютно выжил из ума, болтает сам с собою.
   Лишь один человек знал тайну одинокого мистера Смита. Это был его ученик – Ральф Гроу. Старик проникся к молодому человеку искренней симпатией и позволял ему приходить к себе домой и помогать заполнять реестры. Там Гроу узнал, как, отправляясь из индийской колонии в родную Англию, Чарльз поднялся на борт парохода «Виктория».
   Путь до Туманного Альбиона был долог. Много иностранных портов повидал за это время мистер Смит. На входе в Красное море «Виктория» зашла в африканский порт Аден.
   Многоголосо шумел пёстрый портовый рынок. Чарльз пробирался через разноязыкую толпу смуглых и чернокожих торговцев, которые наперебой предлагали свой нехитрый товар: маски из чёрного дерева, бусы из зубов льва, деревянные статуэтки негритянок, несущих на головах корзины с фруктами, амулеты, диковинные раковины, связки бананов…
   Внимание Смита привлек торговец, державщий на руках маленькую грустную обезьянку – бабуина. Оказалось, что у двухмесячного бабуинчика погибла мать. Малыш был обречён на верную гибель. Чарльзу, познавшему ранее сиротство и одиночество, стало до боли жаль этого обезьяннего ребёнка. Он купил малыша и привёз с собою в Лондон.
   За прошедшие годы юный бабуин превратился в красивого взрослого самца, поражавшего своим умом. Хозяин общался с ним, как с равным, делясь всеми  нехитрыми радостями. Они обедали, сидя за одним столом, вместе пили чай. Звали бабуина Чаком.
   В один из мутных лондонских вечеров Гроу, как всегда, пришёл помогать мистеру Смиту. Чак был особенно игрив и несколько раз сбивал хозяина со счёта. Чарльз добродушно посмеивался, трепал озорника по загривку и пытался утихомирить. Наконец работа была окончена. Мужчины вымыли руки и собрались поужинать.
По установившейся традиции сели за круглый дубовый стол перекусить холодной телятиной. Чак отказался ужинать и продолжал неутомимо носиться по комнате, умудряясь при этом ничего не зацепить и не опрокинуть. Гроу наблюдал за бабуином и восхищался его неуклюжей грацией:
   – Мистер Смит, как это Чак не разносит здесь всё вдребезги?  Даже не шумит, это просто чудо!
   – Я долгие годы воспитывал его, как ребёнка. И он вырос вполне культурным и хорошо воспитанным молодым человеком.
   Наутро Чарльз принёс в банк свёртки с золотыми монетами.  Вечером их было ровно двадцать, а теперь оказалось, что одного свертка не хватает. Все попытки обнаружить его в объёмистом портфеле старшего клерка оказались безуспешными.
   В тот же день мистер Смит был с позором выставлен за порог «Сити–банка» с самыми ужасными рекомендациями. Стоимость исчезнувшего свертка была столь велика, что в счёт долга было описано и конфисковано всё личное имущество старого клерка. Был арестован так же его банковский счет. Чарльз остался совершенно нищим.
   Чарльза не отправили в Скотланд–Ярд лишь за его прошлые заслуги и добросовестный многолетний труд. Да и накоплений старшего клерка хватило на погашение долга.
   У Смита закралось подозрение, что во всём произошедшем виновен молодой Гроу, но в крошечной комнатке любимого ученика ничего не нашли...
   Старые банковские служащие качали головами:
     – Сорвался, не совладал с соблазном. Не он первый, не он последний.
   Постепенно о Чарлзе и его истории все позабыли. Он остался жить в прежней квартире. И лишь благодаря тому, что оплачена она была на год вперёд.
   Молодой Гроу был поначалу очень обижен и оскорблён обвинениями своего любимого учителя. Но со временем обида прошла, и Ральф стал всё чаще думать о Смите. Он вспоминал вечера, проведённые в его уютной квартире,наполненной диковинными индийскими безделушками, пахнущей пряностями. Вспоминал весёлого умного Чака, его забавные игры, участником которых не раз бывал он сам. А рассказы старого бывалого колониста, - сколько замечательных историй об охоте на тигров, в которых стреляли, сидя на спинах гигантских слонов, о шипящих метровых кобрах.  Всего этого очень не хватало одинокому молодому человеку.
   Спустя шесть месяцев после описанных событий, Гроу перешагнул через свою гордость. В один из обычных промозглых лондонских вечеров он позвонил в квартиру Смита. Ответа не последовало. Позвякивал колокольчик, но в комнате за дубовой дверью стояла гробовая тишина. На шум выглянула из соседней квартиры миссис Трипс. Она зашелестела взволнованным старческим голосом:
   – Мистер Смит уже несколько дней не выходит из комнаты. Может быть он болен?  Или умер? Ах, как страшно!
   Дверь была вскрыта в присутствии констебля. На одиноком топчане в углу давно нетопленой комнаты, под клетчатым пледом было обнаружено исхудалое тело старика. Он был мёртв. Рядом со стариком лежал труп бабуина. Мёртвая обезьяна крепко обнимала своего мёртвого хозяина.  Все присутствующие были потрясены увиденным, и никто не мог вымолвить ни слова, лишь миссис Трипс охнула и упала в обморок. Все лондонские газеты описали происшествие на своих страницах в красочных подробностях.
   Прошло несколько лет, и Лондон потрясла развязка этой грустной и странной истории. Новый жилец, делавший ремонт в квартире старого Смита, обнаружил за отставшим плинтусом сверток с двадцатью золотыми монетами. На коричневой оберточной бумаге стояло клеймо «Сити–банка». Это означало, что старый Смит был абсолютно честен…
   Прочитав заметку в «Таймс», Гроу припомнил тот злополучный вечер и не в меру расшалившегося Чака. Бабуин несколько раз выхватывал из–под рук клерков свертки с монетами. Значит, один из них он, играя, спрятал за плинтус. А потом Чак и его хозяин умирали от холода и голода в своей одинокой квартире, не зная, что рядом находится целое состояние.
   Правление «Сити–банка», дабы загладить свою вину перед незаслуженно обвиненным человеком, установило на заброшенной могиле Смита памятник. На тяжёлой серой плите были выбиты два слова - «Гримасы судьбы». А Гроу, пришедшему навестить одинокую могилу, подумалось: «Гримасы бабуина»…