Серебряная ложка

 Жизнь поворачивалась к Ляле разными боками. Как и ко всем людям, впрочем. Никто не рождается с серебряной ложкой во рту и на последнем дыхании не сохраняет эту же ложечку в своих зубах. Но серебряные ложечки у некоторых сопровождают каждое чаепитие всю жизнь, а у некоторых не появляются никогда. Ляля принадлежала к числу тех, у кого ложечки периодически появлялись на столе, а периодически оказывались в ломбарде. Иногда безвозвратно. И следующая партия столового серебра возникала из нового рога изобилия, пожелавшего опрокинуться на Лялину голову чаще всего нежданно-негаданно. Правда, при всех невзгодах одну ложечку Ляля никогда не теряла и не сдавала в ломбард. Эту ложечку ей "на первый зубок" подарила бабушка Галя, бабушка со стороны матери, Лялина тёзка, крёстная и самый любимый в детстве человек. Да и кажется, что Ляля больше никогда никого не любила также самозабвенно, как эту свою бабушку, только дочку. 

 Родилась Ляля в очень хорошей семье у очень хороших родителей. Папа - летчик, мама - воспитатель в детском саду, старший брат старше на три года. Что может быть лучше для советской девочки? Только папа - генерал или дипломат, наверное. Ну, или народный артист, возможно. Хотя, если подумать, то папа летчик предпочтительнее, если девочка хочет иметь с отцом общение чаще, чем раз в год по обещанию. Более того, ей повезло не только с родителями и братом. Дедушки и бабушки тоже не подкачали. Один дед - кавалер ордена Боевого Красного Знамени, ветеран Великой Отечественной войны и участник боев на Халхин-Голе, автор нескольких книг о войне, личность в их героическом городе известная, его жена, бабушка со стороны отца - врач-педиатр, что изначально полезно для семьи.  А другие бабушка с дедушкой - профессора в университете, дед - математик, бабушка - литературовед. В такой семье просто невозможно расти, испытывая хоть какие-нибудь проблемы с воспитанием, здоровьем и образованием. Особенно потому, что Ляля была самая младшая и единственная девочка для всех своих родственников. И все родственники носились с куколкой-Лялей, превознося её детские таланты, неземную красоту и недетский ум, особенно бабушка Галя, по телефону читавшая Ляле на сон грядущий лет до пяти сказки и стихи на разных языках, а позже, до самой своей смерти, пересказывавшая на свой особый лад шедевры мировой литературы. Каждый вечер Ляля с радостью отправлялась в постель, чтобы слушать эти захватывающие истории. Брат в соседней комнате выдумывал тысячи причин, лишь бы не ложиться спать, а Ляля, начиная с ужина, с нетерпением ждала бабушкиного звонка и продолжения услышанного накануне. К школе Ляля знала наизусть десятки стихов на немецком, английском и французском языках, а не только басни Крылова и стихи Пушкина, как самые продвинутые её одноклассники. Любые Лялины капризы исполнялись бабушкой Галей в минуту их возникновения. И Ляля с обожанием относилась к "БабАле", как она её называла. И остальные родственники, добиваясь такой же любви от милой умной девочки, старались каждый удовлетворить любую потребность девочки.

 В школе Ляле тоже очень повезло. Одноклассники искренне любили красивую, чистенькую, эрудированную, доброжелательную и покладистую девочку. Учителям нравилось её стремление к знаниям и скромность без застенчивости. С таким окружением, в тепле всеобщего восхищения, Ляля прожила первые пятнадцать лет своей жизни.

  Ей даже в голову не приходило, что жизнь может подставить ей подножку.

 Тем горше оказалось первое разочарование.

 В девятом классе Ляля влюбилась. В мальчика из десятого класса. Теперь, спустя сорок лет, Ляля с трудом припоминала его имя. То ли Костя, то ли Сережа... Мальчик был красивый, спортивный и самый лучший в мире. Все девочки из их школы, почти все, с пятого по десятый класс включительно, были в него влюблены. Ляля решила, что мальчик должен выбрать только её.

 И стала приходить в школу не в обязательной в те времена коричневой форме с белыми манжетами и кружевным воротничком, а в брючном костюме цвета морской волны, подчеркивающем её длинные ноги и тонкую талию. Костюм был сшит на заказ у знакомой портнихи по лекалам Юдашкина в журнале Дома моды. Особый шик костюмы придавало происхождение ткани на него. На этот "эпохальный", как выражалась мама, каприз Ляли  пошел отрез сукна-диагональ, предназначавшийся изначально для парадной формы деда.

 Учителя попытались бороться с этой инициативой по смене униформы, но Ляля упорно отстаивала своё право носить ту одежду, какую считает нужным. Костюм был приличным и учителя оставили Лялю в покое с её причудой, тем более, что откуда-то уже веяло по стране духом перестройки, а Ляле хватило ума под пиджаком стильного костюма носить белую рубашку с белым кружевным воротником, как у всех остальных девочек на школьной форме.

 Мальчик Сережа (или Костя, всё же?) обратил на Лялю свое внимание.

 Он стал провожать Лялю после занятий. С началом зимы они стали вместе ходить на каток. Потом, спустя месяц совместных катаний на льду, они стали целоваться, тайком от всех, в темноте тамбура парадной, между тяжелой входной дверью и аркой, ведущей на широкую мраморную лестницу старинного дома, преобразованного в двадцатые годы из дворянского особняка в многоквартирную коммуналку. Впрочем, Лялина семья за особые заслуги деда-писателя фронтовика занимала отдельную трехкомнатную квартиру в этом доме. Кстати, сам дед с бабушкой давным-давно переселились из этой квартиры в дачный дом на Гатчинском шоссе.

 И особняк, где жила семья Ляли, и широкая пологая лестница, и ажурные решетки перил, и резные балконы на фасаде, и лепнина, частично отвалившаяся со стен и потолков, неизменно восхищали Лялю, но своего любимого мальчика она никогда не приводила в свою квартиру. Лялю смущали отсутствие ремонта, старомодная обстановка и заставленные книжными шкафами стены её квартиры, начиная от коридора и заканчивая бывшим кабинетом деда, отданным родителями в её распоряжение. Книг было слишком много. Это отдавало такой стариной и снобизмом, что делало невозможным приглашать ровесников. Поэтому тайные свидания заканчивались на лестничной площадке первого этажа. Очень романтично. Это место навевало мысли о дворянских собраниях, балах, светских салонах девятнадцатого века и было похоже на свидания украдкой Сони и Молчалина, потому что это и было изначально такое же место - парадная лестница дома какого-то вельможи. Впрочем, Лялю не интересовала история этого дома. Он ей просто очень нравился своей необычностью среди простых кирпичных и панельных домов, отстроенных после блокады. И немногочисленные соседи, жившие в этом старинном дворце, превращенном советской властью в коммунальное жилище, всем остальным жителям их района казались какими-то особыми тоже, более важными, что ли...

 Однажды на весенних каникулах Костя (или Сережа, нет, имя его не хотело вспоминаться никак) пригласил Лялю к себе в гости. Его родителей дома не было, и Ляля стала настоящей женщиной. Спустя три месяца Сережа (или всё же Костя?) окончил школу с серебряной медалью и уехал следом за своим отцом-офицером куда-то в далекую Сибирь, забыв оставить Ляле свой адрес. А в середине лета Ляля поняла, что ждет ребенка. Ляля выпила уксус, решив, что жизнь не имеет смысла... Её откачали в больнице, ребенка спасти не удалось. В жизни Ляли началась черная полоса. Её поставили на учет в психдиспансере. Накачанная какими-то препаратами, она безвольно, без мыслей и без желаний едва двигалась, как в полусумраке белых ночей родного города.

 Осенью она не захотела возвращаться в свою школу, где слишком многие знали о её "позоре", как она думала, и поступила в вечернюю школу при заводе, где она стала работать электромонтажницей к священному ужасу всей родни, кроме деда-фронтовика, брата, который даже стал гордиться ею за это решение, и бабушки Гали, которая стала рассказывать Ляле истории из своей жизни, как оказалось бурной на события. Остальные родственники смотрели на неё с жалостью, как на тяжело больную. А она и была больная. После отравления уксусом она могла питаться только тем, что рекомендовала диета номер один. Была бледна до голубизны и худа, как брошенный котенок. Но, спасибо бабушке, брошенной она себя не чувствовала, только смертельно уставшей.

 Работала Ляля без энтузиазма. Училась, с трудом преодолевая отвращение к одноклассникам и учителям, которых откровенно презирала. В свободное время, которого практически не было, Ляля лежала в своей комнате на диване лицом к стене, без книг, без музыки, без движения, чем пугала маму и напрягала бабушку-педиатра. Мужская часть семейства успокаивала их словами из Ветхого Завета, вряд ли зная источник своей мудрости, - "Всё пройдет. Пройдет и это", - и добавляя от себя, - "Всё будет хорошо". Ляля, слыша это, думала, что ничего хорошего уже не будет никогда. Даже чтение БабАлей рассказов О*Генри, Зощенко и Чехова в лицах и с комментариями больше не интересовало Лялю.

 Вечернюю школу она окончила с отличием и поступила в институт культуры, твердо решив, что будет библиотекарем, чем откровенно озадачила родню. Она поставила себе цель - стать со временем директором Публичной библиотеки. На меньшее она была не согласна. А если не станет библиотекарем, то уйдет в монастырь. Что равнозначно по шансам обрести свою вторую кармическую половину. Иметь иную связь Ляля считала унизительным. К этому времени она уже вычеркнула из своей памяти отца своего нерожденного ребенка. Просто перелистнула страницу. Она для себя поняла, что та её любовь была просто репетицией перед настоящей встречей с настоящей любовью.

 В институте девушки в группе к ней отнеслись с предубеждением. Она была единственной студенткой, окончившей вечернюю школу, и в этом была какая-то настораживающая тайна. Особенно интриговало сочетание внешнего вида болезненно-бледной девушки с её дорогими нарядами и обувью, сшитыми на заказ, а не приобретенными у фарцовщиков или в ширпотребе. К тому же она была единственная ленинградка в их потоке, остальные были в основном из маленьких районных городков Новгородской и Псковской областей. Они все были золотые медалистки, но казались Ляле полуграмотными простушками, задвинутыми на чтении русской классики. Исключение составляли две девушки из Риги. Они держались особняком и смотрели свысока на всех, включая Лялю. Лялю это напрягало очень все годы совместного с ними обучения. Ей хотелось доказать этим долговязым блондинкам своё интеллектуальное превосходство. И она с первого дня до дня защиты диплома старательно поглощала знания и демонстрировала полученные знания при каждом мало-мальски удобном случае. Но рижанки так и не прониклись к ней уважением. Они просто не видели никого, кроме самих себя, четко и планомерно выполняя все требования деканата ровно настолько, чтобы иметь в зачетках только "отлично". Это здорово стимулировало Лялю и она также получала только пятерки по всем предметам.

 В начале сентября каждый год вся группа, и рижанки тоже, отправлялась на уборку урожая в какой-то колхоз. Ляля оставалась в городе. Медкомиссия не разрешила ей никаких физических нагрузок из-за последствий того давнишнего отравления.  Пока будущие библиотекари выбирали мелкую, как горох, картошку из грязи и пыли подзолистой почвы, Ляля выполняла малоинтересные задания деканата. И по этой причине она окончательно утратила интерес к себе в глазах однокурсниц. Даже тот факт, что за годы учебы она с готовностью истинной комсомолки охотно делилась конспектами, не смог примирить их с ней. Девушки из её группы сохраняли уверенность в том, что она "блатная", какая-то родственница кому-то из руководства факультета. В параллельных группах распускали слухи о её личной тайной связи с деканом.

 У неё не появилось в институте друзей ещё и потому, что она смотрела свысока на всех приехавших и на всех, кто учился хуже, чем она. Однокурсницы демонстративно игнорировали её присутствие и мгновенно прекращали все разговоры при её приближении. Студенты с других факультетов также искоса смотрели ей вслед и никто не искал с ней знакомства.

 Зато её ориентированность на учебу, бледный вид, утомленное лицо, стройная фигура, длинные ноги и тонкие руки привлекли внимание одного из преподавателей с дирижерско-оркестрового отделения. Ему было уже за тридцать лет. Ей исполнилось двадцать. Однажды во время колючей метели он предложил подвезти её до дому после занятий. Она согласилась, не задумываясь. Она чувствовала усталость и его предложение было более чем своевременным. Потом он каждый день подвозил её. Позже стал заходить к ней домой, очаровав всех домочадцев. Он дарил дамам цветы. С отцом играл в шахматы. Научил Лялиного брата играть на гитаре некоторые аккорды.  Накануне защиты диплома Ляля вышла за него замуж. Семья была в восторге. Однокурсницы с понимающим видом переглянулись при известии о её замужестве. Это замужество словно подтверждало их домыслы о её тайной связи. И никто из этих досужих девиц не подумал, что как-то не очень вяжется сплетня о блате с её учебой на библиотечном факультете и его преподаванием на другом. Практически каждая из них втайне ей завидовала.

 Это был период, когда она окончательно приняла решение о безрадостности бытия. Ей было безразлично за кого выходить, а он был вежливо настойчив, любезен без приторности и разведен бездетно. На свадьбу он подарил ей кубачинский серебряный пояс к свадебному платью, а его мать - серебряный столовый набор на двенадцать персон. Кажется, его семья была неравнодушна к аргентуму, что подтверждалось, за редким исключением, практически всеми подарками ей от мужа по каждому поводу - от дня рождения и Нового года до Дня работника культуры и Дня библиотек. Надо отдать ему должное, он любил дарить подарки и устраивать сюрпризы. 

 Через год у Ляли, вопреки всем прогнозам участкового врача, родилась дочь и Ляля растворилась в ней.

 Лялин муж (его имя она спустя годы не любила вспоминать, хотя и помнила, конечно), забирая Лялю с малышкой Соней из роддома, устроил из этого события целый аттракцион с музыкантами, кучей зрителей, охапками цветов, ящиком шампанского, которое наливали в бокалы всем проходившим или стоявшим рядом, с белым лимузином и бесконечными поцелуями, раздражавшими Лялю, имевшую в тот момент только одно желание - спать. На рождение дочери муж подарил ей ожерелье из настоящего розового жемчуга. Потом, спустя годы, Ляля с сожалением вспоминала о своей непредусмотрительности, что-что, а это ожерелье она не должна была сдавать в ломбард, а сохранить для дочери.
 
 А тогда с этого момента в Лялиной жизни началась снова белая полоса. Она даже примирилась с присутствием в своей жизни мужа. Он трогательно заботился о ней и о малышке, не ленился вставать по ночам, чтобы покачать на руках ребенка и подкормить дочку из бутылочки. Он пел колыбельные. Купал по вечерам малышку. Он не забывал порадовать Лялю милыми сюрпризами, когда возвращался с работы, обязательно через магазин, где приобретал всякие дефицитные продукты или мелочи для Ляли или ребенка. Ляля расцвела в этой атмосфере поклонения. Три года она посвящала себя целиком и полностью дочери и быту. Потом она заскучала, ей стало не хватать общения с другими людьми. И она вышла на работу в библиотеку. Дочь она отдала в детский сад, где работала её мама. Муж по утрам отвозил Соню в садик. Вечером он забирал её и привозил домой после посещения кафе "Север" или парка, или нового торгового центра с макдаком внутри. Ляля, поглощенная карьерой, возвращалась с работы после десяти часов вечера, когда дочка уже лежала в кроватке и слушала сказки, которые ей рассказывал отец. В шесть лет её дочка пошла в школу. Ляля была на её первом школьном звонке, но потом все школьные вопросы решал её муж. Ляля даже не знала, как зовут классного руководителя дочки. Так пролетело несколько лет. Ляля чувствовала себя счастливой. Карьера успешно развивалась. Каждый год, ступенька за ступенькой, Ляля поднималась все выше по служебной лестнице и к тридцати годам стала директором центральной библиотеки в родном районе родного города.

 И вдруг, как-то так получилось, что в тридцать лет Ляля неожиданно для себя поняла, что она глубоко несчастна. "Быть Лялей в тридцать лет - не айс, в конце концов - её полное имя Галина Николаевна, но никто, кроме коллег по работе, не зовет даже Галей... Ляля... Просто позорище какое-то..." - внезапно подумала она. Муж, еще не старый, подтянутый, лощеный, с холеной эспаньолкой и маслянисто блестящими залысинами, всё чаще стал раздражать своей какой-то исключительной правильностью. Впрочем, она даже не задумывалась, чем он её раздражает. Как не думала и о том, что муж у неё не просто какой-то обыкновенный обыватель, а известный в городе человек, выдающийся музыкант и популярный ведущий музыкальной программы местного телевидения. Ей это просто не приходило в голову. Она пользовалась его любовью десять лет и ей это надоело. Ляля собрала свои вещи и вещи дочери, вызвала такси и переехала к родителям, ничего никому не объясняя. Мать попыталась выяснить у неё, что случилось, но Ляля упорно молчала. Да и что она могла сказать? Что ревнует дочку, которая больше любит отца, чем её? Что она родила в муках эту девочку, а дочка обожает человека, который ей просто рассказывает сказки и поет песенки? Муж пытался вызвать Лялю на разговор, пытался вернуть её и дочь, Соня плакала по ночам и просилась к отцу, но Ляля была непреклонна.

 В тот год у Ляли опять началась черная полоса. Возвращаясь с дачи, где постоянно жили  уже очень старенькие дедушка и бабушка, которым они почти ежедневно отвозили продукты и необходимые бытовые мелочи, её родители попали в автокатастрофу и оба погибли по вине пьяного отморозка. Спустя несколько месяцев в течение всего лишь одного года один за другим покинули этот мир оба дедушки и обе бабушки. Похоронив их, Ляля-Галина Николаевна обнаружила, что давно уже утратила всякую связь с родным братом, не говоря о кузенах. Бывший муж помогал в организации похорон всех её родственников, однако Галина Николаевна так и не позволила ему появиться в жизни дочери снова. Разборки с дележом наследства были некрасивы, но Галина Николаевна не могла позволить всем этим уже взрослым самостоятельным мужикам и их бездарным женам лишить её Соню тех не слишком многочисленных материальных благ, какие остались после отца, матери и их родителей. "В конце концов, эти взрослые мужчины вполне могли отказаться от своих долей в пользу одинокой сестры и племянницы, растущей без отца", - думала она. По итогу Ляле удалось отсудить у брата родительскую квартиру, отказавшись от дачи. Квартиры дедушек были проданы за бесценок и полученной Лялей доли хватило только на ремонт квартиры. Причем ей пришлось еще взять кредит и сдать в ломбард все серебряные и золотые побрякушки, которые оставались у Ляли после замужества и после матери. В ломбард отправились навечно и розовый жемчуг, и бабушкины серебряные ложечки, и тот набор серебра, что Ляля забрала из дома мужа - это же был подарок ей, как хозяйке. И только самая первая Лялина серебряная ложечка, подарок БабАли, спряталась в кошелек, как талисман.

 Ремонт длился несколько месяцев, отвлекая её от мрачных мыслей, а когда он завершился, Галина Николаевна поняла, что не может жить в этой квартире. Она ненавидела и эту квартиру, и сам дом, которым в детстве гордилась, и даже родной город начал бесить её своими серыми красками, вечно низкими облаками и бесконечным ветром со всех сторон. Дочка окончательно отбилась от рук и не желала учится. Тайком от матери Соня ездила к отцу и, возвращаясь домой, грубила и не выполняла элементарных требований. Карьере тоже расти было некуда. Галина Николаевна достигла потолка. Для работы в Публичной библиотеке ей было нужно предварительно защитить кандидатскую диссертацию, а лучше докторскую, но ей не хватало для этой цели публикаций в специализированных журналах. И интересных тем для таких публикаций тоже не было.

 У неё не было друзей. Всё было так плохо, что хотелось выть по ночам. И Галина Николаевна приняла решение уехать.

 Наступил период, очень короткий, который она могла посчитать белой полосой в своей жизни. Она удачно продала квартиру, вызывавшую слишком много негативных эмоций. С помощью связей в региональном министерстве культуры стала директором ЦБС  в районном центре на границе с Эстонией, вытеснив из кресла прежнюю директрису, лет пять как достигшую пенсионного возраста. Одновременно с помощью риэлтора купила совсем рядом с райцентром красивый дом в живописном месте около соснового бора и речки, с небольшим садом и цветником. Соня согласилась на переезд без скандала. Просто скривила недовольно рот и молча собрала свои вещи. Галина Николаевна знала, что покладистость дочери вызвана только тем, что отец Сони заключил длительный контракт и мотался по "Амеврике" с гастролями.

 Переехали они летом.  Чудесная солнечная теплая погода, купания в речке, поедание ягод крыжовника прямо с колючего куста, пикники в лесу - всё способствовало примирению Сони с матерью и её решением покинуть большой город ради этой деревни.

 Сама Галина Николаевна чувствовала  умиротворение. Бывший муж отныне перестал быть угрозой её любви к дочери, точнее, любви Сони к ней. Работа в районе была отлажена как часы и не требовала особых забот. Место было дивное... Только комары докучали и вечернее пение лягушек из поймы речки. Городок был уютным, компактным. местные жители доброжелательны к новоселам.

 Здесь Галина Николаевна познакомилась с милым и обаятельным директором местного Дома культуры, Станиславом. Его жена Вера, руководитель сразу двух студий при Доме культуры, танцевальной и музыкальной, показалась тем не менее недалекой простушкой, недостойной партией такого хорошего человека, но с ней примиряла её исключительная любезность. Ляле, с её юной не по годам, интеллигентной внешностью, красиво поставленным голосом и правильной речью, удалось довольно быстро сдружиться с этой супружеской парой. Соня также подружилась с ними и стала проводить всё свободное время в Доме культуры. У девочки оказались неординарные музыкальные способности и красивый тембр голоса, впрочем в этом Ляля не разбиралась вовсе.

 Вскоре Соня стала солисткой в ансамбле народной песни и часто стала выезжать на разные вокальные конкурсы, откуда привозила грамоты и призы. Ляля зачастую сопровождала дочь в таких поездках в ближние города. Обычно в этих поездках участвовала и Вера. Собственно говоря, именно Вера устраивала все эти поездки своих воспитанников на различные конкурсы. Она узнавала о фестивалях, смотрах, конкурсах, договаривалась с организаторами, искала спонсоров и с удовольствием ездила в любую деревню, куда удавалось отвезти детей из её студий. Станислав добродушно отшучивался от Вериных просьб о помощи, но иногда и сам выезжал вместе с женой и её юными дарованиями. Развеяться. В таких поездках Ляля чувствовала себя особенно хорошо. Станислав брал на себя все заботы о комфорте "своих девочек", имея в виду Веру, Соню, других участниц поездки и Лялю, выделяя её из числа других родительниц на правах друга.

 Однажды Вера не смогла поехать на фестиваль в Новгород. Она чувствовала себя неважно. Её мучили высокое давление и тошнота. Выглядела Вера совсем уставшей и сильно побледнела, но это не особенно обеспокоило Станислава. В ту поездку он отправился сам, без жены. Сопровождать надо было только Соню и Ляля вполне могла поехать с дочерью вдвоем, но организаторы конкурса уже забронировали два номера в гостинице и обеспечивали питание и развлечения для троих. Было жаль упускать такую возможность и Станислав поехал вместо Веры. В той поездке Ляля сблизилась со Станиславом настолько, что по возвращении из Новгорода Станислав, не заходя к себе домой за своими личными вещами, переселился к Ляле. Их обоих не смущала разница в возрасте. В свои тридцать с небольшим Ляля выглядела на двадцать пять. Станислав в свои двадцать пять выглядел старше и солиднее, лет на тридцать. Соню сначала смутило то, что он поселился в их доме, а потом стала относиться к нему как к старшему брату. И продолжила дружбу с Верой.

 Из-за дружбы Сони и Веры светлая полоса в жизни Ляли закончилась довольно быстро. Свет в её тоннеле сиял всего-то несколько месяцев. Именно Соня принесла им известие об интересном положении Веры.

 Пока все было хорошо, Ляля радовалась тому, что в её жизни снова есть заботливый мужчина, который способен и грядку вскопать, и крышу починить, и шашлыки-купаты приготовить, и установить новый забор, и уроки с Соней сделать, и поговорить о книгах, истории, искусстве... Станислав был тем самым мужчиной её мечты, о каком может только вздыхать любая женщина. И когда он собрал свой чемодан и вернулся к Вере, это был удар в солнечное сплетение.

  Галина Николаевна вновь оказалась одна.  Соня после его ухода от Ляли пропадала в Доме культуры и в доме Веры и Станислава, зачастую оставалась ночевать в их доме. Она забегала в библиотеку к матери по утрам на несколько минут, рассказывала о том, какой чудесный малыш, как он улыбается ей, как пытается приподнять головку, как смешно пускает пузыри и как много, оказывается, надо делать, чтобы ребенку было хорошо. Поэтому она, Соня, сегодня снова останется у Веры (надо же помочь человеку!), чтобы посидеть с маленьким, пока Вера стирает и гладит его вещи.
 
 Это двойное предательство выбило из колеи. Галина Николаевна махнула на всё рукой и даже на работу практически перестала выходить. Она стала выпивать. Понемногу. По сто грамм коньяку в день - сталинскую норму, но каждый день. Размешивая бабушкиной ложечкой в чашке горячего чая коньяк, Ляля плакала от бессилия, обиды и жалости к себе. Больше не было рядом сильных духом людей. Людей никаких больше не было рядом. Рядом не было бабушки. Никто не желал ей по вечерам спокойной ночи и не рассказывал ничего...

  В этом дурмане Галина Николаевна провела несколько бесконечных месяцев. Однажды утром она очнулась с мыслью: "Сонька в этом году оканчивает школу, и как же она будет поступать в университет без подготовки?!" И Галина Николаевна взялась за учебу дочери той мертвой хваткой волевой целеустремленной женщины, какой её когда-то задумала природа. Галина Николаевна поехала в университет, где некогда преподавали её дед и бабушка, переговорила с ректором, по его рекомендации вышла на преподавателей, необходимых для сдачи ЕГЭ, и стала еженедельно возить Соню по выходным на занятия с этими преподавателями (ради этого Ляля даже примирилась с братом и невесткой - надо же где-то останавливаться на ночь!) и ежедневно грузить Соню учебой так, что девочке стало невмоготу.

 Соня сложила в школьный рюкзак свою любимую одежду и объявила, что переезжает к отцу, вернувшемуся со своих гастролей. Галина Николаевна хотела возмутиться, но подумав, согласилась. Ей уже и самой надоела её бурная деятельность по подготовке дочери к поступлению в универ и где-то внизу живота задрожала надежда - возможно она, Галина Николаевна, Ляля, снова завлечет отца Сони. Чем черт не шутит? а вдруг они снова станут жить одной семьей. Галина Николаевна как-то резко осознала, что устала жить одна, без мужа.

 Надежда не оправдалась. Оказалось, бывший муж привез из Германии молодую жену из Поволжских немцев и теперь зовет Лялей эту Олю. Галина Николаевна подумала, что Соня будет огорчена и не захочет жить с мачехой, но не тут-то было. Соня быстро подружилась с красавицей и умницей Олей-Лялей.

 Всё было так плохо, что Галина Николаевна приняла решение возвратиться в город. Только было не ясно, как. Продать двухэтажный коттедж в уже не особо свежем состоянии было реально, но на полученные от продажи деньги было возможно купить только однокомнатную халабуду где-то в шушуарах, что не могло устроить Лялю. И тогда она засела за соцсети.

 В соцсетях ей попался вполне приличный вариант. Человек уже не молодой, да что греха таить - старый, уже пенсионер, бывший инженер-экономист крупного предприятия. У него была довольно большая квартира на Петроградке недалеко от Александровского сада. Он искал компаньонку, женщину, способную скрасить его одиночество и заодно вести его скромное хозяйство. Ляля ухватилась за это предложение. Они познакомились, понравились друг другу (Ляля в его лице увидела покойного отца) и стали встречаться. Вскоре Ляля переехала жить к нему, оставив без тени огорчения свой двухэтажный особняк и решив, что дом этот будет отличной дачей.

  Параллельно Галина Николаевна твердо решила, что довольно с неё валять дурака - пора сдавать кандидатский минимум, писать диссертацию и устраиваться на работу в Публичную библиотеку - годы идут, а намеченный план застопорился. Разумеется, она понимала ничтожность своих притязаний на пост директора лучшей библиотеки страны, но..., чем черт не шутит! Она стала еженедельно выдавать статьи в профессиональные библиотечные журналы, готовить идеи для библиотечных проектов и проектов с использованием библиотек и их территорий. Перед тем, как заснуть, Галина Николаевна повторяла английский. Муж-компаньон поддерживал её рвение и вместе с ней зубрил язык врага, как он выражался. Галина Николаевна втайне удивлялась его памяти и способности заучивать наизусть тексты на несколько страниц. Он, его звали Виталий Семенович, с сильным акцентом, но без смущения и робости, выдавал ей на сон грядущий по памяти рассказы О"Генри, Марка Твена и Брэдбери. Виталий Семенович оказался большим любителем фантастики и анекдотов.

 Несколько лет упоротой работы над собой и английскими глаголами, и ... ДА! счастье есть. Галина Николаевна защитила диссертацию, вступив в нестройные, но длинные ряды псевдоученых. Тема её кандидатской и тут же дополнившей её докторской диссертаций "Проектная деятельность сотрудников библиотек в условиях ограниченного финансирования" была актуальна при всей невозможности признать её научным прорывом или даже просто научным исследованием. Актуальность темы для библиотечного сообщества предопределила и приглашение Галины Николаевны на должность редактора регионального подразделения редакции самого престижного библиотечного журнала, а с ней и возможность часто ездить в Москву и в другие крупные города за счет редакции.

 Однажды, вернувшись из очередной командировки, она нашла бездыханное тело Виталия Семеновича. А через несколько часов после того выяснилось, что у покойного было двое детей. Дети Виталия Семеновича дали Галине Николаевне срок полгода, до своего вступления в наследство, для освобождения квартиры. У неё права наследования не было, так как брак с Виталием Семеновичем она не заключала. Наследники тщательно осмотрели с нотариусом квартиру, описали всё имущество, в том числе и то, которое в этот дом принесла Галина Николаевна. Доказать что-либо этим энергичным и наглым наследникам оказалось невозможно. В тот день Галина Николаевна молча порадовалась тому, что любимую ложечку она, как предчувствуя этот разбой, заблаговременно снова положила в свой кошелек. Наследники пересчитали все чашки-ложки в доме, перелистали все книги в поиске заначки, убедились, что заначки нет, и подтвердили свое требование к ней покинуть квартиру их родителя в течение шести месяцев.

 Эта краткая передышка давала Галине Николаевне шанс найти себе ещё компаньона или, если не найдется приятного во всех отношениях человека, съемную квартиру где-то неподалеку от редакции журнала. Ей-таки пришлось снять квартиру. Впрочем, эта студия, которую она сняла, стоила таких денег, что Галина Николаевна поняла - долго она в этой студии не протянет. Соня, между тем, окончила университет и вышла замуж без помпы и фейерверков. И без регистрации тоже. "Впрочем, кому она нужна? Главное, чтобы человек был хороший, а наследство делить им ещё очень не скоро", - подумала Галина Николаевна, глядя на красавчика-зятя и счастливое лицо Сони, и с этого дня окончательно утратила связь с дочерью. Втайне завидуя ей, Галина Николаевна продолжала искать свою кармическую половинку.

 Вскоре жизнь снова повернулась к ней светлым боком. Перед католическим Рождеством она познакомилась в соцсети с очень приятным внешне, интеллигентным поляком, не страдающим идиосинкразией к России и русским. Развернулась активная переписка, обмен фотографиями, любезностями, рецептами любимых блюд, воспоминаниями, впечатлениями от прочитанных книг... Через месяц Вацлав был у её ног. Ей резанули глаза его руки с толстыми пальцами  и сухой кожей, когда он поднес к своим губам её нежную тонкую руку с идеальным маникюром. Но Ляля решила, что этот человек её мечты просто очень сильно спешил на встречу с ней, а путь был долгим и не комфортнным. Сам Вацлав, казалось, был так погружен в духовную жизнь и глубины культуры, что просто не успевал ухаживать за своей внешностью.

 От фирмы, где он работал, его послали в командировку в Москву. Он не мог проехать мимо. Они встретились в кафе на Невском. Он поцеловал ей руку и преподнес букет из красных тюльпанов. За окном кафе мела метель, ветер сгибал прохожих в дугу, а на столе перед ней горячими фонариками сияли цветы, и все вокруг обращали на них внимание.  А они просто молчали. Он не сводил с неё глаз. Она сидела, словно монашенка, опустив глаза долу. Почему-то разговор "вживую" не клеился. Потом она проводила его на "Сапсан". Переписка продолжилась. Не менее бурная, чет до их встречи, но дополненная эмоциональным накалом с его стороны. В апреле он снова был у её ног. С обручальным кольцом. Она не стала жеманничать и дала согласие с радостью, забыв неловкость первой встречи.

 В начале мая она оставила работу и уехала в Польшу. Собирая чемодан, Галина Николаевна думала, что первым делом после того, как устроится на новом месте, она пригласит к себе Соню, которой, наверняка, захочется цивилизованно пожить в центре Европы среди культурных людей и обрести новые горизонты и возможности европейского образования.

 И тут её ждал новый удар. Оказалось, что Вацлав был мелким фермером, хуторянином. Переписку с ней он вел,  беззастенчиво используя чужие знания, мысли и  идеи, подсмотренные в интернете. Его "командировка" в Москву была только легендой прикрытия его цели - увидеть собственными глазами женщину, которая, кажется, реально влюбилась в него по интернету.  Начитавшись до того идеалистических книжек советских писателей-деревенщиков, он решил, что самой лучшей хозяйкой на его ферме будет образованная русская женщина - покладистая, терпеливая, выносливая, трудолюбивая, добрая, не амбициозная, без гонора и аппетита, аккуратная и любящая.

 Его престарелая мать так не считала. Она смерила Галину Николаевну уничижительным взглядом и Галина Николаевна в тот же день, не распаковывая чемодан, отправилась восвояси.

 Эта краткая эпопея не сломила настойчивый дух Галины Николаевны. Более того, она с юмором, не свойственным ей в обычных условиях, отнеслась к своему приключению и с удвоенной энергией занялась поиском европейского мужа. Русские мужчины уже не могли удовлетворить её потребность в личном счастье, которое Галина Николаевна не мыслила без устройства счастья дочери в какой-нибудь свободной стране.

 И вот, на пятьдесят шестом году жизни Галина Николаевна вновь стала Лялей. Наверное, талисман, оставленный ей бабушкой, работал. Серебряная ложечка в кошельке стабильно притягивала удачу и деньги, хоть и небольшие. Впрочем и ложечка-то небольшая. Любвеобильный итальянец Антонио, потомственный винодел,  цокал восхищенно языком, когда приехал знакомиться с прекрасной русской девушкой, о какой он не смел и мечтать всю свою долгую жизнь. Он гулял  с ней по её родному Питеру, а потом и по Москве. И безостановочно крутил головой, размахивал руками и цокал языком. И было не очень понятно, это он цокает, глядя на дома и скверы или на проходящих мимо девушек...

 Поэтому Ляля не стала знакомить его со своей дочерью. Если с её внешностью и умением ухаживать за собой она еще может нравиться мужчинам, то спорить с красотой юности ей уже не под силу. А Сонька развелась со своим мужем. Бог её знает, по какой причине. Галина Николаевна не вмешивалась в личную жизнь дочери. Значит, был повод для развода, раз забили на свой брак. Сонька стройная, красивая, умная и талантливая. Она найдет себе ещё не одного красавчика. А пока  Соня свободна, пусть подождет со знакомством с новым отчимом.  У каждой из них должно быть свое счастье...

 Спустя полгода после приезда Антонио в Питер, Ляля сидела около окна в спальне на втором этаже дома, построенного предком её мужа  в семнадцатом веке. Это был не такой роскошный особняк, в котором она провела свои детство и юность, но тоже назывался дворцом. Скромный такой дворец из красного камня, с резными полуколоннами у входа и башенкой с острым колпачком, над которым с невысокого флагштока свисало оранжево-зеленое полотнище - личный флаг его, а теперь и её, семьи. А главное, это был отдельный дворец её семьи! И никаких соседей по лестничной площадке! И никаких сплетен у парадной. Вообще-то, сплетни есть и тут, но с её знанием итальянского языка - это то же самое, что их нет.

 Галина Николаевна расчесывала свои начинающие седеть белокурые волосы, укладывая их в прическу а-ля сабинянка, перед решетчатым окном, распахнутым настежь. Перед ней красовались каса в долине реки Адидже, вид на  собор Святого Вигилия, Соборная площадь, Палаццо Преторио и толпа русских туристов, вывалившихся из автобуса ради санитарной остановки по пути в Верону. "А чем та Верона лучше Тренто? Да никто из них не знает, не догадывается, что Верона это только образ, только название в пьесе Шекспира... А Тренто... О, Тренто - это прекрасное место, город розового порфира и международных фестивалей, древней архитектуры и горного туризма, вина и пчел - здесь в университете на полном серьезе считают, что будущее человечества зависит от пчел! :) ... Тренто... Ах, Божественная Италия!" - думала Ляля. Ей нравилось тут всё. Звонкие голоса людей. Перекликающиеся песни по вечерам в соседнем кафе и в ресторанчике, которым заправляла её свекровь. И свекровь ей нравилась. Толстая, веселая, подвижная, всегда взлохмаченная, говорливая и пахнущая букетом альпийских трав. И толстый Антонио был лучшим из возможных мужей...

 Ляля смотрела в окно. Делать было нечего. Волосы уже уложены. Макияж нанесен. Русско-итальянский разговорник лежал на подоконнике, облепленный закладками. Учить язык было лень по такой жаре. Ляля пила из толстого хрустального бокала высокогорную воду и смотрела на суету внизу, на площади. Туристки выглядели жалко, несмотря на попытки, совершенно безнадежные в данных обстоятельствах, выглядеть достойно и даже красиво. На шпильках, с макияжем и маникюром, они резко отличались от самоуверенных растрепанных итальянок в растоптанных кроссовках на босу ногу, бодро несущих свои прекрасные тела по обжигающим улицам дивного Тренто. Новая белая полоса её жизни казалась бесконечно широкой и прекрасной. Бабушкина ложечка принесла ей долгожданное счастье.

 Год спустя после начала очередного замужества, Галина Николаевна точно также тщательно укладывала волосы и с презрением смотрела на толпу туристов, изнемогая от жары и скуки, и слушая вопли свекрови, доносящиеся из кухни. "Ничего особенного, это она просто разговаривает по телефону. Очень милая женщина и очень вкусно готовит. Если бы она еще и говорила потище... И готовила поменьше. А то Антонио скоро не сможет проходить в двери спальни... Да и супружеский долг он выполняет с таким тяжелым сопением, словно тащит на себе бочку кьянти.

 Как же мне всё надоело! Надо уговорить Антонио уехать в Питер. Та же итальянская архитектура и никакого зноя. Да и цены ниже. Его пенсии вполне хватит на нормальную жизнь, особенно, если мы будем жить на даче. Интересно, в каком состоянии сейчас дом? Надо написать Соньке, пусть съездит, проверит и, если надо, отремонтирует. А то жалко. Шикарный дом был! Хорошо, что не продала его. Будет, где жить, на старости лет.  А не захотим в деревню, в городе поселимся. Снимем квартиру в центре... и работать поваром в любом ресторане он там сумеет, если захочет", - думала Ляля, лениво оглядывая взъерошенных помятых туристок, наивно оглядывающихся по сторонам в поиске общественного туалета.

 Ляля презирала своих соотечественниц и завидовала им. Они были счастливы. Усталые, но счастливые. Их радовали жгучее солнце и пыльные платаны. Они с интересом смотрели на прекрасную площадь и старинный собор. Они с удовольствием разглядывали дома и людей... Но, главное, скоро, совсем скоро, они вернуться к себе домой, к своим семьям, к своим детям, к своей работе... Они будут вспоминать свою поездку по Италии с восторгом. И, наверное, не смогут вспомнить название Тренто, старинного городка, где делали санитарную остановку. Зачем им помнить название общественного туалета?

 Прошло еще два года. Счастливая полоса продолжалась. Ложечка продолжала приносить удачу. И теперь хранилась торжественно на молитвенном столике в Лялиной спальне, а не пряталась стыдливо в кошельке, как прежде. Ляля была по-прежнему привлекательна.  Антонио продолжал её любить. Свекровь, как прежде, заправляла всем домом и рестораном. Соседи по-прежнему радостно приветствовали Лялю при встрече. Ляля выучилась также радостно приветствовать их и болтать о разных пустяках - о погоде, о покупках, о домашних питомцах. У неё появилась комнатная собачка, с которой Ляля гуляла каждое утро и вечер.

 Но теперь Ляля жалеет, очень жалеет о том, что её муж отказывается уезжать навсегда из своего захолустного Тренто. А еще она жалеет, что теперь-то уж точно она никогда никем не станет (и зачем было тратить столько усилий ради никому, как оказалось, ненужной ученой степени?). Она пожизненно теперь будет Лялей. Только Лялей. А когда помрет свекровь (если Ляля её еще сумеет пережить), то станет хозяйкой на кухне и будет целыми днями напролет варить пасту, канедерли и равиоли, помешивая их старинной серебряной поварешкой и снимая пробу с блюд своей маленькой чайной ложечкой... 

  Перспектива - так себе, но... Боже мой! если бы её однокурсницы, особенно те две, из Риги, знали... Да они бы полопались от зависти!