Суки 3

Крымский берег. Закат солнца. Конец августа. На пляже редеющие отдыхающие. Где-то недалеко компания из 5 молодых людей: пьют вино из горлышка, слушают кассетник (Крис Кельми, Модерн Токинг, Сергей Минаев) смеются, перебивая друг друга что-то возбуждённо рассказывают, в шутку толкаются.

На пирсе с надписью по шаблону белой краской «С пирса не нырять!», свесив ноги с кромки к пенящейся, бьющейся о серый бетон ограждения воде, сидят двое: парень и девушка.

- Знаете, Наташа, мы после 4 курса пойдём на практику, на настоящий аэродром! Будем сами, своими руками, под контролем опытных техников, конечно, обслуживать самолёты! Вы знаете, Наташа, как это интересно!
- Угу…
- Вот, вы знаете, Наташа, что будующее авиации за реактивными двигателями? Знаете?
- Угу…
- Правда?
- Правда, Сергей, правда. Как у ракеты…
- Да вы просто не понимаете! Сейчас я вам всё обьясню (девушка не прикрывая рта зевает). Не смотря на то, что принцип получения тяги будет одим, и тем же у любого реактивного двигателя - это преобразование тепловой энергии, образующейся при сгорании топлива, в кинетическую, при чём тяга используется прямо, без передаточных механизмов!

А вот уже в зависимости от вида горючей смеси, идущей на создание газовой струи, реактивные двигатели подразделяются на ракетные, о которых вы сказали, и на воздушно-реактивные. Ракетные двигатели по роду топлива, в свою очередь, подразделяются на ракетные двигатели твёрдого топлива - РДТТ и жидкостные ракетные двигатели - ЖРД, а воздушно-реактивные двигатели подразделяются на прямоточные, мы их называем ПВРД, и на газотурбинные - ГТД. Понял? Ой, простите, поняла?
- Угу…

Парень продолжает взахлёб рассказывать о двигателях, то время девушка откровенно зевает, и разглядывает окружающую обстановку. Невдалеке продолжает орать и веселиться компания парней, а к краю пирса подходит сухопарый, загорелый мужчина.

Маленькая поджарая попка в синих застиранных плавках с растянутыми резинками до такой степени, что с одной стороны из плавок видно яичко, мускулистая, как у копчёной воблы, коричневая спина, жилистые белые ноги с зигзагами варикозных вен, мутная расплывчатая татуировка на руке: андреевский стяг, военный корабль, якорь, глобус, и надпись «КСФ».

Мужчина спешно докуривает до фильтра сигарету, щелчком выстреливает окурок, пружинисто приседает, и… прыгает в воду. Хлопок по воде, и брызги радужно разлетаются во все стороны. На секунды пловец пропадает из виду, и тут же появившись на сине-зелёной морской ряби, начинает уверенными, поочередными гребками загорелых по плечи рук, быстро удаляться от берега.

- … в качестве твёрдого топлива, имеющего в своём составе горючее и окислитель, применяется бездымный прессованный порох: пластифицированная нитроцеллюлоза и нитроглицерин, или смесь полимерного горючего, например, каучука с аллюминиевым порошком и активного кислородсодержащего вещества, типа перхлората аммония. Ой! Что я наделал! Наташа! Я проболтался! Это же секретная информация! Меня майор Картошкин убьёт! Он нам так и сказал: «Проболтаетесь - собственноручно расстреляю за баней!». Наташа, вы обещаете никому не говорит, то что я вам сейчас расскзал?

- Угу… Слушай, Сергей… Ты же не куришь?
- Никак нет! Курить авиатехнику совсем не полезно! На аэродроме нельзя курить!
- Тогда, ты здесь посиди, а я вон к ребятам схожу, сигарет по-аскаю. Угу?
- Ну, сходите…

Девушка отходит к весёлой компании. Те её принимают. Компания с ещё большим азартом начинает орать, веселиться и танцевать. Идёт время. Солнце начинает живописно погружаться в море. От этого жёлто-багряного круга появляется рябая дорожка света - прямо к Сергею, понуро сидящему на пирсе. В тоже время весёлая компания, вместе с обнимаемой за осиную талию одним из парней Наташей, уходит по лестнице вверх, в город. Наташа машет Сергею:

- Мы ещё увидимся! Мы к вам на следующий учебный год в училище приедем с девочками - выступать, как прошлый год. Танцевальный номер. Пока! Не грусти!
- Вот, суки!

***
Квартира в панельной многоэтажке. Кухня. Двое патлатых неопрятных, похожих то ли на панков, то ли на хиппи, молодых людей колдуют над столом и газовой плитой. Стоит стойкий запах бензина, ацетона, какой-то тухлятины и химозы, будто неопытный ученик смешал не в правильной пропорции химикалии на лабораторной по химии. На столе флаконы с йодом, марганцовкой, пакетики с порошками, рассыпаны спички, стоит бутылка бензина для зажигалок, валяется вата, шприцы, какие-то таблетки и книга - «Мать» Горького. На подоконнике магнитофон, из динамика раздаются бодрые панк-ритмы.

- Пойдём отсюда, они ещё не приготовили
- Думаешь, долго?
- Я книжку с собой прихвачу, как за ней придут - значит пора
- Книжку?
- Ну, да
- Книжка здесь при чём?
- А… ты же не в системе ещё… Ну, потом поймёшь! Пошли в комнату!
- Что делать будем?
- Я у них ещё магнитофон сейчас заберу, у меня с собой кассета есть Боба Марли, концертник. Охрененная вещь! Знакома?
- Боб Марли? Балдёж! А они отдадут магнитофон?
- Конечно! Кто им сегодня фосфор-то притащил? Да им сейчас и так бодро!
- Пошли!

Комната. Двое, парень и девушка, лежат на матраце на полу. Рядом стоит магнитофон, раздаются реггей-ритмы:

«I remember when we used to sit
In the government yard in Trenchtown
Oba - obaserving the 'ypocrites
As they would mingle with the good people we meet
Good friends we have, oh, good friends we've lost
Along the way
In this great future, you can't forget your past
So dry your tears, I say

No, woman, no cry
No, woman, no cry…»

- О! Хорошая песня!
- Нет бабы - нет слёз!
- Ха-ха-ха!!!
- Чего?
- Не плачь, женщина, не плачь!
- Точно?
- Конечно! Сейчас он поёт: «Everything's gonna be all right!» - Всё будет хорошо, «So, woman, no cry» - Говорю: Не плачь, женщина, не плачь!
- Ты чего, в языках шаришь?
- Так, So-so…
- Чего?
- Так себе… Я на первом курсе Ин-Яза учусь, и английскую спецшколу закончила. Вот у меня бабушка - та, да, шарит! Она перевела всего Теккерея в новом, используемом сегодня всеми, переводе: «Карьеру Барри Линдона», «Снобов», «Пенденнис», «Историю Генри Эсмонда», и, главное, «Ярмарку тщеславия»!
- Не читал, современное?
- Ну… относительно… XIX век
- А… Ладно, пошли на кухню, чего-то наши винтовары притихли

Кухня. Два трупа. Один на полу, на спине, с причудливо открытым ртом с пеной, с расширенными зрачками-блюдцами, на передней, изрытой округлыми серыми рубцами, поверхности предплечья в локтевом сгибе точечная ранка с подсохшим потёком мутной коричневатой крови. Второй, сидя за столом на табурете, уткнувшись мятым фиолетовым лицом в клетчатую клеёнку, смотрит косым карим глазом куда-то в сторону радиоточки. «Хлеборобы Ставрополья собрали в этом году на 24% больше урожая подсолнечника…»
- Вот, суки!

***
- Не бросай меня!
- Я тебя никогда не брошу, Птичка!
- Птичка… Я помню, как ты назвал меня так первый раз, Птичка…
- Да, я тоже помню. Это было летом, на станции проката катамаранов. Все были по-парно, а ты была одна, и лодочник не пускал тебя одну на катамаран, говоря, что одной, и тем более «такой бестолковой», легко перевернуться. А я был тоже один…
- Да, мы сели на катамаран, и ты стал крутить педали так сильно, что мне обрызгало водой спину, а я боялась сказать, что бы ты прекратил молотить педалями. Я тогда сразу в тебя влюбилась…
- Я сам был весь мокрый: от воды, от пота, от… переживаний. Я как тебя увидел, меня натурально прострелило! Крутил эти тугие, скрипучие педали, покуда не устал окончательно, до того, что ноги, буквально, предали меня… И здесь,…
- И здесь на нос одного поплавка катамарана села птичка…
- Да, я сказал: «Птичка». А ты, в это время отвернулась, и потом…
- И потом я спросила «Что?»
- Да, «Что?», будто ты откликнулась на эту «Птичку»!
- Да, я уже позже поняла этот контекст! Птичка…

Он вспомнил, то жаркое, душное лето, и как они катались полдня на катамаране, и без остановки всё говорили и говорили, не разбирая темы и границ дозволенности. Он рассказал, практически, всё о своём детстве, и о своих родителях, и о своём брате-эммигранте, и о том, как учился в школе, как занимался городками и шахматами, о своём поступлении в МГУ, музыке и литературе, о том, как плакал, когда читал с фонариком под одеялом Набокова, о… обо всём.

Птичка, расстрогавшись необыкновенному чувству чего-то необьяснимо родного и настоящего, умилительному до слёз состоянию душевной симфонии, открылась впервые этому незнакомому стеснительному, как и она сама, молодому человеку в клетчатой рубашке и джинсах, и вывалила на него все свои тайны до той степени секретности, перейдя которую рассказчик попадает в поле необъяснимой бесконечной безграничной глубокой настоящей свободы быть самим собой, не опасаясь ни осуждения, ни критики, ни порицания, ни зависти - той свободы, которую можно ощутить лишь в обществе такого же, как и ты свободного человека, - единственного человека, способного оценить всю красоту и глубину твоей Души, так глубоко спрятанную под этим хлопчато-бумажным, белом с синими Васильками, сарафане, полы которого уже изрядно намокли от мутной, с мелкими цветочками ряски, зеленоватой воды.

Тогда Птичке стало плохо при нём первый раз. Они слишком долго ходили по воде, и у неё не было с собой Инсулина, а до этого, изрядно переволнававшись от эмоций и педаляжа она, как не в себя, съела 2 пачки вафель с повидло. Но, честно говоря, ещё за две недели до этого, она перестала колоть Инсулин, посчитав, что нормально уже себя чувствует, и, может быть диабет уже прошёл… От этих вафель, или от невыносимой Московской июльской жары, она почувствовала резкую слабость, в глазах её всё поплыло, звуки стали причудливыми и изменёнными, будто во сне, всю её мелко затрясло, и Птичка потеряла сознание. Спас её Он, успевший доплыть до берега, вытащивший её, и вызвавший Скорую, которая, измерив глюкозу крови, сделала спасительный укол Инсулина.

- Не бросай меня!
- Я тебя никогда не брошу, Птичка!
- Ты единственный человек, который всегда рядом, когда мне плохо…
- Спасибо!
- Сходишь в аптеку за Инсулином?
- Опять не колешь его?! Я заметил, что ты постоянно бегаешь в туалет!
- Да, я последнюю неделю не колола - не было рецепта, но сегодня участковый терапевт принесла рецепт. Я бы сходила в аптеку, но как-то дурно себя чувствую, мне плохо… Вроде, опять как тогда на городском пруду…
- Я мигом: до аптеки и обратно! Держись, Птичка!

Аптека. Округлое окно в стеклянной перегородке, разделяющей парня в клетчатой рубашке и джинсах и провизора - строгую смуглую женщину в очках, сидящую на стуле, и стоящего рядом с ней тучного лысого краснолицего мужчины в белом халате, накинутом на коричневый кримпленовый пиджак.

- К сожалению, молодой человек, мы не сможем выдать вам Инсулин, потому, что рецепт, который вы нам даёте, выписан женщине, а не вам. Таков порядок. Инструкция. Идите, пока мы милицию не вызвали!
- Вот, суки!