Профессионализм

   Писатель Вальдемар Куев сидел в скверике под развесистым вязом и писал юмористический рассказ. Неожиданно за его спиной выросла чья-то мощная фигура. Тень от нее упала на землю. Куев с опаской оглянулся. Сзади стоял массивный, словно камод, полицейский с бакенбардами, как у баснописца Крылова. Он строго смотрел в записи Покуёва.
   
– Так-так! – произнес значительно полицейский. – Пишем, значить? Писатель, что ли?
   – Писатель! – кивнул смущенно сочинитель Покуёв.
   – Документы! – рявкнул полиционер громко, отчего с соседней секвойи упал жухлый лист и зяблик.

   Куёв протянул офицеру мандат писателя-сатирика, заверенный в Госдуме.
   
– Ага! – удовлетворенно протянул тот, – Так мы еще и юмористы! Ну-ка, пошли-ка со мной в отделение! Пошли, пошли! Там у меня и попишешь, юморист Куев!

   Полицейский споро заковал Куева в кандалы и повел в участок. В участке царил порядок и покой. В комнате отдыха сидели в креслах тут и сям, под торшерами, словно грибы, серьезные полицейские с книжками в руках и вдумчиво читали. Они были настолько поглощены чтением, что даже не повернулись в сторону Куева. "Джойс! Кафка! Павич!" с удивлением отметил про себя Куев. "Отличные ребята!"
   
– Это – наши парни после наряда отдыхают, – пояснил сопровождающий его полицейский. Он завел его в просторную залу с камином и талантливой копией скульптуры Давида Микеланджело посередине. Правда, Давид был не голый, а в форме полицейского, как положено. С дубинкой и с рацией. Все – честь по чести. На стенах висели талантливые пейзажи, выполненные маслом.
   
– Ну, как – нравится? – спросил полицейский.
   – Очень! – Куев, осторожно провел рукой по гладкой поверхности гранита.
   – То-то же! – удовлетворенно протянул милицейский. – Моя работа.
   – Правда?
   – Комсомолка! – ответил милицейский и добродушно рассмеявшись, потрепал Куева по лицу. – Да вы садитесь! Писатель Куев!
   – Надолго? – Куев сел в кресло у камина. Протянул озябшие ладони к огню.
   – Да вы – юморист! – прыснул в кулачок милицейский, наливая Куеву чашку кофе. – Согревайтесь. Педорчук, начинай! – крикнул он в глубь залы.

   Неожиданно откуда-то из глубины замеревшего пространства донеслись чарующие звуки старинного полицейского ситара и на небольшую сцену, расположенную в глубине залы вышли плавно наряд особого назначения, в обтягивающей парадной форме из розового муара, в колготках, на пуантах, с украшенными стразами, отутюженными, фалдами. Они исполнили лирический полицейский менуэт.

   – Хореография тоже моя! – сказал шепотом псевдо-Крылов в розовое ушко Куева.
   – Очень мило! – ответил ему так же шепотом Куев.

   После минуэта полиционеры исполнили регтайм, уанстеп, экоссез, сиртаки. Небольшой хор спел кантату о хищениях в особо крупных размерах.
   
– Музыка ребят из отдела по борьбе с коррупцией, слова – народные, – пояснил полицейский. – но вообще-то немалая заслуга и нашего командира подразделения майора Глушилова.
   
– Очень хорошо! – сказал Куев.

   – Глушилов, это тоже – я!
   – А я – Куев! Писатель!

   – Вот то-то и оно-то! Что писатель, – горько усмехнулся Глушилов. – Что ж вы, юмористы куевы, так обсераете нашего брата, полиционера? Совсем их дураками делаете бездуховными!
   – Да мы не всех! – виновато ответил Куев, смущенно опустил голову, – Мы только Гаишников, Гибэдэдешников.

   – Ну, это другое дело! Это совсем другой коленкор! В таком случае – прошу вас! – милиционер Глушилов встал, одернул свой виц-мундир, взял под козырек, шаркнул ногой, щелкнул каблуками, и, чуть склонив голову набок, пригласил Куева на вальс.

Они легко закружили в танце по просторной уютной зале и остальные полицейские, окружив их плотным кольцом, дружелюбно улыбались своими ослепительными улыбками и хлопали ладошками в такт вальсу. На три четверти!