Чаша короля. Приятель фаворитки, 2 часть, 1-3 глав

Часть вторая

IЧАША КОРОЛЯ

Наконец;то наш пастор мог быть доволен. Воспоминание о нем воскресло в памяти как раз тогда, когда первые лучи рассвета проникли в узкое окно моей каморки. Мысль о нем заняла мое праздное воображение. Я представлял себе его довольное и ничуть не удивленное лицо: вера в пророчество Бетти Несрот ни на минуту не колебалась во все эти долгие годы. Действительно, как ни глупо было это предсказание, но обе первые части исполнились; осталась несбывшейся только третья его часть. Однако особенного счастья мне это не дало. Действительно, я любил ту, которую любил король, и знал то, что он скрывает, хотя, может быть, и не все, и это привело меня только к моему настоящему положению – аресту и страже у дверей. Я готов был с удовольствием отказаться от всего этого предсказания ради тихой и незаметной, но спокойной жизни. Как когда;то сказал лорд Кинтон – в королевской чаше было странное вино, и у меня не было никакого желания делить ее с ним. Несмотря на странно исполнявшееся пророчество Бетти Несрот, я смеялся над ним, над нею, над собою и над доверчивостью пастора; и все;таки, как бы то ни было, третья часть предсказания оставалась еще не исполнившейся.
Погруженный в свои мысли, я то лежал пластом на своей кровати, то, как зверь в клетке, ходил взад и вперед по комнате. Меня очень мало тревожило беспокойство герцога Букингэмского, как и ревность Нелл Гвинт, и я не дал бы ни гроша, чтобы знать, кто будет следующей возлюбленной короля; как все честные люди в королевстве, я ненавидел католические наклонности короля, но все;таки не это лишало меня спокойствия и отгоняло сон от моих глаз. Для того должны были существовать более близкие моему сердцу причины. Меня тяготило то, что происходило здесь на моих глазах; здесь играли честью женщины, как игрушкой, ради своих темных целей, а я был совершенно бессилен помешать этому. Может быть, мое пылкое негодование по этому поводу и имело несколько иную подкладку, но кто же за это осудит человека Моих лет?
Между тем наступил вечер и стало темно. Я вспомнил про ужин и закусил, выпив стакан;другой вина, причем выбранил про себя Джона за его постоянное отсутствие и решил завтра же прогнать его, если он не намерен исправиться. Затем я снова растянулся на постели, пробуя заставить себя уснуть. Не успел я закрыть глаза, как вздрогнул и прислушался. За дверью кто;то говорил с моим часовым.
– Вот приказ короля, – услышал я чей;то надменный и небрежный голос. – Отопри дверь, да поскорее!
Дверь распахнулась, и я, вскочив, почтительно раскланялся. Предо мною стоял герцог Букингэмский, с удивленным и насмешливым видом рассматривавший мою обстановку. У меня был только один стул; я предложил ему его, и он сел, снимая свои обшитые кружевом перчатки.
– Вы – тот человек, который мне нужен? – спросил он.
– Я имею основание думать, что да, – ответил я.
– Хорошо, – сказал он. – Герцог Монмут и я просили за вас короля.
Я выразил поклоном свою благодарность.
– Вы свободны, – сказал мой гость, к большой моей радости, а затем добавил: – Вы должны в течение двух часов оставить замок. – Я онемел от изумления, но он не обратил никакого внимания на впечатление, произведенное его словами, и торжественно закончил: – Таков приказ короля.
– Но, если я покину сейчас замок, как же я исполню ваше желание? – воскликнул я.
– Я сказал, что это – приказ короля. Я намерен прибавить к нему кое;что. Вот я записал все, чтобы вы поняли и ничего не забыли. Ваш фонарь плохо светит, но глаза у вас молодые. Читайте, что здесь написано!
«Через два часа быть у Канюнгета. Ворота будут отворены. Там будут ждать двое слуг с готовыми лошадьми. К Вам проводят даму, которая останется под Вашим покровительством. Как можно скорее поезжайте с нею в Диль. Если это понадобится, выдавайте ее за свою сестру. Остановитесь в гостинице «Веселый моряк» в Диле и ждите там господина, который приедет утром и передаст Вам пятьдесят гиней золотом. Ему Вы передадите свою даму, а затем возвращайтесь в Лондон и скрывайтесь в надежном месте, пока не получите известий от меня».
Я прочел и стал в недоумении смотреть на герцога.
– Ну, что же? – спросил он. – Разве что;нибудь не ясно?
– Я могу угадать, кто это дама, – ответил я, – но просил бы сказать мне, кто будет приехавший за нею.
– Зачем вам это знать? Ведь тот, кто приедет к вам в гостиницу и передаст пятьдесят золотых, будет один.
– Но я хотел бы знать его имя.
– Узнаете, когда увидите его.
– С вашего позволения, мне этого недостаточно.
– Больше вам незачем знать.
– Тогда я не поеду.
Герцог нахмурился и с нетерпением стал ударять по руке перчаткой.
– Джентльмену надо доверять вполне, иначе он служить не может.
– Разве ваше положение таково, что вы можете ставить условия? – надменно спросил герцог, с пренебрежением осматривая мою маленькую каморку.
– Лишь в том случае, если мои услуги действительно нужны, могу служить или отказать в них.
Казалось, гнев герцога мгновенно утих; он откинулся на спинку стула и рассмеялся.
– И, конечно, вы давно угадали, кто будет этот приезжий. Полно, мистер Дэл, мы оба понимаем друг друга. Ваша роль тут, если все пойдет хорошо, будет очень несложна. Но если вам помешают выйти из замка, вам придется пустить в дело шпагу, а тогда, в случае вашей неудачи и задержания, будет лучше для нас всех, если вы не будете знать имя того джентльмена; лучше для него и для меня, что я не назвал его вам.
Небольшое оставшееся у меня сомнение исчезло; герцоги Букингэмский и Монмут были, очевидно, заодно. Первый действовал из политических видов, второй – единственно ради личных целей, желая получить тот приз, который я спас бы для него из когтей де Перренкура и передал бы ему из рук в руки в гостинице Диля. В случае успеха мне придется исчезнуть; в случае неудачи – мое имя послужит ширмой и козлом отпущения во всей этой истории. Моя награда заключалась в пятидесяти золотых и, может быть, в благодарности двух великих людей, которым я окажу эту услугу, если пожелаю воспользоваться ею.
– Итак, беретесь вы за эту задачу? – спросил герцог.
Задача заключалась в том, чтобы одурачить де Перренкура и оказать услугу герцогу Монмуту. Если я откажусь от этого, кто;нибудь другой возьмется и исполнит ее; если такового не окажется, де Перренкур будет торжествовать. Но в то же время политические цели герцога Букингэмского были неблагоприятны Монмуту, и я оказался бы ему плохим слугою.
– Кто платит эти деньги? – спросил я.
– Разумеется, я, – усмехнулся мой гость. – Молодой Монмут – достаточно сын своего отца, чтобы не иметь ни гроша в кармане.
– Тогда я согласен увезти даму из замка, – быстро решил я. Герцог подозрительно посмотрел мне в глаза.
– Что вы хотите сказать этим? Вы знаете что;нибудь? – медленно спросил он.
Но я смотрел на него с таким невинным выражением лица, что он, очевидно, успокоился, а может быть, просто не желал расспрашивать. У герцога Букингэмского было мало симпатии к герцогу Монмуту; он завидовал преимуществам последнего, и их могла соединить только общность интересов данного момента. Если интересы герцога Букингэмского будут удовлетворены, то он мало будет беспокоиться о дальнейшем, ему будет безразлично, получит ли Монмут даму, привезенную в гостиницу «Веселый моряк».
– Итак, мы вполне поняли друг друга, мистер Дэл? – спросил он, вставая с места.
– Вполне! – ответил я и постучал в двери.
Часовой отворил их.
– Мистер Дэл свободен идти куда ему угодно; ты можешь идти, – сказал ему мой гость.
Солдат отдал честь и вышел.
– Желаю успеха в вашем предприятии! – сказал мне герцог. – Поздравляю вас с вашей свободой.
Не успел он договорить, как показались офицер и двое солдат, почти бежавшие по направлению к нам. Офицер держал обнаженную шпагу, солдаты были с мушкетами в руках. Мы с недоумением смотрели на них.
– Что случилось? – шепотом произнес герцог.
Ответ не заставил себя ждать. Офицер остановился пред нами и обратился ко мне с заявлением:
– Именем короля, я вас арестую!
– Право, у вас, кажется, особое расположение к арестам,– кисло сказал мне герцог. – За что теперь?
– Не знаю, – ответил я и обратился к офицеру с вопросом: – По какому поводу?
– По приказу короля, – коротко сказал он. – Следуйте за мною немедленно!
По его знаку солдаты встали у меня по сторонам. Как видно, моя свобода была недолга.
– Должен предупредить, что мы не остановимся ни перед чем в случае вашей попытки к бегству, – строго сказал офицер.
– Я не так глуп, – ответил я. – Куда вы меня поведете?
– Куда мне приказано.
– Полноте, – нетерпеливо перебил герцог Букингэмский, – не так строго! Вы меня знаете. Ну, так этот джентльмен – мой друг, и я желаю знать, куда вы его ведете.
– Прошу прощения, но я не могу ответить.
– Тогда я отправлюсь за вами и узнаю сам! – сердито крикнул герцог.
– К сожалению, ваша светлость, мне придется оставить тогда одного из своих людей для того, чтобы задержать вас. Мистер Дэл должен идти со мною один.
На лице герцога Букингэмского ясно выразились удивление и ярость: во мне же эта новая неудача вызвала покорность судьбе, и я, улыбнувшись ему, заметил:
– Значит, нашему делу придется подождать!
– Вперед! – нетерпеливо крикнул офицер, и мы тронулись с места быстрым шагом.
Герцог не пытался следовать за нами, но, гневно отвернувшись от офицера, пошел по направлению апартаментов герцога Монмута. Я подумал, что заговорщикам придется теперь поискать новое оружие для своих целей, и, может быть, если их замысел идет против желаний короля, им не так скоро удастся найти то, что надо.
Все таким же быстрым шагом меня провели по коридору мимо лестницы в помещение короля до самого конца здания на его восточной стороне, и мы остановились у запертой двери, пред которой стоял Дарелл, очевидно, на часах, со шпагой в одной руке и пистолетом в другой.
– Вот мистер Дэл! – сказал ему офицер.
– Хорошо! – коротко ответил Дарелл. Его лицо было бледно и он не оказал ни малейшего признака знакомства со мною. – Нет ли при нем оружия? – отрывисто спросил он.
– Вы сами видите, что я безоружен, – вмешался я.
– Обыщите его! – коротко приказал он.
Несмотря на мое возмущение, солдаты исполнили приказ. Я пристально смотрел на Дарелла, но он избегал моего взгляда. Конец его шпаги слегка ударял по полу – так сильно дрожали его руки.
– Оружия при нем нет, – заявил офицер.
– Хорошо! Оставьте его со мною, а своих людей разместите у подножия лестницы! Если услышите мой свист, возвращайтесь сюда как можно скорее!
Офицер поклонился, повернулся и отошел от нас в сопровождении солдат; Дарелл и я молча стояли друг против друга.
– Какого дьявола все это значит, Дарелл? – воскликнул я. – Не привезла ли герцогиня Орлеанская с собою Бастилии и не назначены ли вы ее комендантом?
Он не ответил ни слова, а, продолжая держать в руке обнаженную шпагу, постучал в дверь рукояткой пистолета. Она немедленно отворилась, и оттуда выглянул Томас Клиффорд; Дарелл жестом пригласил меня войти, вошел вслед за мною, и дверь снова была захлопнута.
Не скоро забуду я зрелище, представившееся мне при свете коптившей на стене масляной лампы. Низкая и узкая комната была обставлена очень скудно; обнаженный пол был вытерт и истоптан. Посреди комнаты стоял длинный дубовый стол. В середине сидел король, налево от него – герцогиня Орлеанская, за нею – герцог Йоркский; справа от короля был пустой стул, и на него теперь опустился Клиффорд; за ним сидели Арлингтон и Кольбер де Круасси, посол французского короля. Рядом с креслом короля стояло еще кресло, на спинку которого небрежно облокотился стоявший за ним де Перренкур, не спускавший с меня взора. На столе были письменные принадлежности; большой лист бумаги лежал пред королем или де Перренкуром, как раз между ними. На столе не было больше ничего, кроме двух чаш и бутылки вина. Одна из чаш была полна до краев, другая отпита до половины. Все присутствующие хранили молчание, причем все, кроме де Перренкура, казались взволнованными. Лицо короля тоже было взволновано и бледно, его рука нервно ударяла по столу. Около меня неподвижно стоял Дарелл с обнаженной шпагой.
Первой, взглянув на меня, заговорила герцогиня.
– Я беседовала с этим джентльменом, – тихо сказала она.
– Я тоже, – почти про себя произнес де Перренкур.
Король поднял руку, как бы требуя молчания. Герцогиня слегка кивнула головой в знак согласия; де Перренкур, казалось, не обратил внимания на жест короля, но тоже не произнес ничего больше. Только минуту спустя, он положил руку на плечо Кольбера Круасси и что;то шепнул ему. Мне послышалось имя Фонтелль. Кольбер взглянул на него и кивнул головой. Де Перренкур снова с прежним невозмутимым видом скрестил руки на спинке кресла.
Прошло еще несколько минут, и заговорил король. Его голос был спокоен, хотя хранил еще следы бывшего сильного сомнения. Легкая, но печальная улыбка мелькнула на его губах.
– Мистер Дэл, – произнес он, – стоящий около вас джентльмен однажды развлек меня в праздную минуту рассказом о странном предсказании, касающемся вас и слышанном им лично от вас; в этом предсказании тесно соединилось ваше имя с моим, по крайней мере – с королевским именем. Вы знаете, о чем я говорю?
Я низко поклонился, решительно не понимая, какое ему дело до всего этого. Конечно, безумием с моей стороны было любить Нелл Гвинт, но ведь это не было особым преступлением. К тому же тут дело было кончено. Ах, да! Второй пункт предсказания! Я быстро взглянул на де Перренкура и на бумагу, лежавшую пред королем. На ней было что;то написано, но прочитать это я не мог; лицо же де Перренкура было по;прежнему невозмутимо.
– Если я не ошибаюсь, – продолжал король, выслушав какую;то фразу, которую шепнула ему сестра, – предсказание гласило, что вы будете пить из моей чаши… Не так ли?
– Именно так, ваше величество, но это был конец, а не начало предсказания.
Снова на лице короля мелькнула улыбка, но немедленно же исчезла.
– Меня интересует только эта ее часть. Я верю в предсказания и люблю, чтобы они исполнялись. Видите вы эту неполную чашу? Она была налита для меня, а другая – для моего друга де Перренкура. Прошу вас выпить из моей чаши и таким образом исполнить предсказание.
Честное слово, я начинал думать, что король предварительно выпил сегодня не одну полную чашу вина. Однако он был мрачен, да и все остальные имели далеко не веселый вид. Что за нелепость была вести меня сюда под стражей и под угрозой смерти лишь для того, чтобы заставить выпить чашу вина! Я выпил бы по доброй воле хоть дюжину, если бы меня угостили.
– Ваше величество, желаете, чтобы я выпил эту чашу вина? – переспросил я.
– Пожалуйста! Это чаша была налита для меня.
– От всего сердца! – воскликнул я и тотчас добавил: – С глубокой благодарностью вашему величеству за великую для меня честь.
Среди сидевших за столом почувствовалось едва заметное, но несомненное волнение. Герцогиня Орлеанская протянула руку к чаше, как бы желая схватить ее, но король удержал эту руку в своей. Де Перренкур неожиданно отодвинул свое кресло и, обойдя его, встал у самого стола. Кольбер взгялунл на него, но тот не отвел от меня своего взора и не обратил на него внимания.
– Тогда подойдите и возьмите чашу! – сказал король.
Я с низким поклоном подошел к столу. Дарелл, к моему удивлению, двинулся со мною и стал опять около меня. При малейшем движении его шпага могла пронзить меня или пуля его пистолета пробить мне голову. Я взял чашу, высоко поднял ее над головой, а затем, прямо взглянув в лицо королю и низко поклонившись герцогине, воскликнул:
– С разрешения его величества поднимаю эту чашу за здоровье прекрасной герцогини Орлеанской!
Герцогиня привстала на своем стуле, громко шепнув королю:
– Нет, нет! Не за меня! Я не могу допустить это.
– Пейте тогда за меня, мистер Дэл! – сказал король, удержав ее за руку.
Поклонившись ему, я поднес чашу к губам, собираясь пить, но в этот момент заговорил де Перренкур:
– Одну минуту! Разрешит ли мне король задать вопрос мистеру Дэлу по поводу этого вина?
Герцог Йоркский нахмурился: король как будто колебался, де Перренкур кивнул ему головой. Тогда король промолвил:
– Месье де Перренкур – наш гость, и его желание должно быть исполнено.
Получив это разрешение, де Перренкур, опираясь рукою о стол, склонился ко мне и заговорил тихим, спокойным тоном:
– Его величество сегодня был очень озабочен и утомлен поздним заседанием. Он спросил у мистера Дарелла бутылку вина. Оказалось, что королевский погреб заперт, а заведующий им уже лег спать. Однако Дарелл принес бутылку хорошего французского вина, которое любит его величество, и просил его сделать ему честь принять ее. На вопрос его величества, откуда это вино, Дарелл сказал, что занял эту бутылку у своего друга, мистера Симона Дэла, считавшего за счастье предложить ее своему королю.
– Значит, это – мое собственное вино, – улыбнулся я.
– Дарелл сказал правду? – настойчиво спросил де Перренкур. – Это ваше вино, то самое, которое вы послали с мистером Дареллом?
– Да! У него вышел запас вина, и я послал ему несколько бутылок с его слугою.
– Вы знали, зачем онс было ему нужно? – спросил де Перренкур, пристально глядя на меня.
– Роберт сказал мне, что его господин ждет к ужину его величество короля.
– Он действительно сказал вам это? – резко спросил де Перренкур.
– Да, это я хорошо помню, – отозвался я, удивляясь такому длинному допросу по поводу того чтобы выпить чашу собственного вина.
Де Перренкур замолк, но его глаза по;прежнему испытующе глядели на меня. Этот взгляд смутил меня, и я оглянулся кругом. В такие минуты иногда какой;нибудь пустяк способен приковать к себе внимание, и я заметил, что немного вина было пролито на лакированную доску дубового стола, и там образовалось пятно. Меня удивило, как могло вино оставить такой след на блестящей поверхности дуба. Мои наблюдения были прерваны резким, суровым приказом короля:
– Пейте же, пейте!
Вздрогнув от неожиданности, я расплескал немного вина на свою руку, причем ощутил странное жжение на своей коже.
Король снова крикнул мне:
– Пейте!
Я больше не колебался. Собрав свои разбегающиеся мысли и низко поклонившись, я с восклицанием: «Да здравствует король!» – поднес чашу к своим губам. Я видел, как герцогиня закрыла лицо руками, как де Перренкур ближе склонился к столу, слышал, как тихо ахнул Дарелл.
Я умел пить вино как следует: закинув голову повыше (как делают во время питья куры, в благодарность небу, как говорят, хотя они пьют только воду), я опрокинул чашу себе в рот. Вино показалось мне едким; это было, как видно, северное, кислое вино, и я решил, что завтра же его надо отослать обратно. И я угостил таким вином хорошего приятеля, а он еще предложил его королю!
Не успел я проглотить и один глоток, как увидел, что де Перренкур совсем перегнулся через стол. Однако видел я это смутно, так как какой;то туман застлал мои глаза, пол закачался у меня под ногами, а в ушах поднялся странный шум, точно отдаленный гул моря. Я услышал женский крик, чья;то рука выбила у меня чашу, и она, упав на каменный пол, разлетелась на мелкие кусочки, а вино разлилось под моими ногами. Ошеломленный, стоял я на месте, глядя на бледного, взволнованного теперь де Перренкура, стоявшего предо мною. Это было последнее, что я видел ясно; затем король и все присутствующие слились в одну бесформенную массу, шум в голове оглушил меня, комната завертелась вокруг. Подняв руку ко лбу, я пошатнулся. Откуда;то издали послышался как бы звон упавшей на пол шпаги, чьи;то руки схватили меня, и кто;то сказал над моим ухом: «Симон! Симон!» Все также издали донесся громкий, повелительный голос, не допускающий возражений. Он прозвучал в моем тускневшем сознании, и я даже тогда инстинктивно понял, что это де Перренкур говорил королю:
– Брат, клянусь Богом, этот человек невиновен, и его смерть падет на наши головы.
Больше я ничего не помню. Мною овладело полное оцепенение, кругом настала мгновенная мертвая тишина, все исчезло.

IIШЕПОТ ДЕ ПЕРРЕНКУРА

Ко мне медленно возвращалось сознание: я начинал приходить в себя, сидя в кресле с холодной, мокрой повязкой на голове. Место де Перренкура за столом было пусто; лист бумаги и письменные принадлежности исчезли. Около Арлингтона я увидел новые лица: с ним тихо говорили, сидя рядом, герцоги Монмут и Букингэмский. Король, откинувшись на спинку кресла, строго смотрел на стоявшего пред ним человека: между Дареллом и арестовавшим меня офицером, в изорванной и грязной одежде, с расцарапанным и залитым кровью лицом, задыхаясь и сверкая глазами, стоял Финеас Тэт, которого с обеих сторон крепко держали под руки. Значит, его успели разыскать и привести сюда, пока я был без сознания. Но что могло заставить подозревать его?
Послышался голос третьего, которого я не мог видеть за другими; это был слуга Дарелла – Роберт. Должно быть, это он навел их на след Джона, и, отыскивая последнего, они наткнулись на Финеаса Тэта.
– Мы нашли их обоих вместе, – произнес Роберт, – этого человека и слугу мистера Дэла, принесшего из города вино. Оба были вооружены и как будто готовились к защите. Пред тем домом, о котором я говорил…
– Да, да! Довольно об этом доме! – нетерпеливо прервал король.
– Пред домом стояли две лошади, готовые к отъезду. Мы напали на них; я и лейтенант – на этого человека, двое других – на Джона Велла. Этот отбивался отчаянно, но совершенно не умел владеть оружием. Однако нам все;таки пришлось повозиться с ними, а тем временем Джон, дравшийся, как дикая кошка, ранил обоих солдат своим ножом и, хотя раненный сам, успел скрыться. Я бросился за ним, оставив лейтенанта с этим человеком, но одна из оседланных лошадей исчезла, и уже не было слышно даже стука копыт. Теперь он уже, наверно, далеко от Дувра.
Я слушал внимательно, глядя на Финеаса, упрямо откинувшего назад голову.
– Этого человека надо преследовать, – раздался за мною голос де Перренкура. – Кто знает, не было ли еще сообщников в этом дьявольском заговоре. Этот человек замыслил отравить короля; слуга был его помощником, но ведь могли быть еще соучастники этого преступления.
– Очень возможно, – сказал король, – надо следовать по пятам за этим Джоном. Что о нем известно?
Думая, что вопрос относится ко мне, я попробовал встать, однако рука де Перренкура удержала меня в кресле. Вместо меня заговорил Дарелл и сообщил все, что мы оба знали о Джоне и Финеасе Тэте.
– Злодейский заговор! – сказал король, все еще не овладевший своим волнением.
Вдруг заговорил Финеас громким, смелым голосом:
– Вот именно здесь злодейский замысел! Здесь дьявольский заговор! – закричал он. – Что вы делаете здесь? Что вы здесь замышляете? Разве жизни этого человека больше и дороже правды Господней? Можно ли попирать ногами слово Божие ради беззаконных прихотей этого человека? – и он указал своим длинным, сухим пальцем на короля.
Все как будто онемели, и никто не прервал его. К таким вопросам не привыкли при дворе: там слишком хорошие манеры для этого.
Между тем фанатик продолжал:
– Заговор здесь! Я счастлив, что могу умереть в борьбе с ним. Не удалось мне – удастся другим: суд Божий неизбежен. Что ты делаешь, Карл Стюарт?
Де Перренкур быстро подошел к королю и шепнул ему что;то на ухо. Король кивнул головою и сказал:
– Этот человек сумасшедший, и его безумие опасно.
– А вы… вы все заодно с ним! – не обращая на него внимания, продолжал кричать Финеас. – Вы все – отступники пред Господом! Все вы – клевреты проклятых католиков, все вы…
– Не хочу больше слушать! – крикнул король, вскочив с места. – Заткните его проклятый рот! Я не хочу слушать.
Он оглядывался кругом со страхом и тревогой; герцог Йоркский вскочил на ноги, как и его брат, и яростно смотрел на смелого пленника. Дарелл не заставил повторять приказание и вынул из кармана шелковый платок.
– Здесь теперь происходит злодеяние, – начал было опять Финеас, но кончить свою фразу ему не удалось: несмотря на яростное сопротивление, ему накинули платок и завязали рот, так что он смолк, но все же глазами старался дополнить недосказанное.
Король, вздохнув с видимым облегчением, отер лоб своим платком и бросил боязливый взгляд вокруг стола.
– В чем безумие этого человека? – спокойно и, по;видимому, беззаботно заговорил герцог Монмут. – Кто попирает здесь слово Божие и чем?
Никто не ответил ему.
Тогда юный герцог взглянул на Арлингтона и Клиффорда, потом дерзко уставился на герцога Йоркского и спросил, низко поклонившись отцу:
– Разве вера страны не в безопасности в руках короля?
– В такой безопасности, Джеймс, что не нуждается в твоей защите, – сухо ответил его величество.
Финеас снова поднял руку, пальцем указывая на короля.
– Свяжите ему руки! – торопливо приказал последний, снова бросая боязливый взгляд на сына.
Молодой герцог улыбнулся, стараясь скрыть насмешку.
Хотя у меня страшно болела голова и все тело ныло от какой;то страшной боли, я внимательно следил за всем происходившим и знал, что Финеасу не дадут говорить. Что мог он знать? Но его, очевидно, остерегались: бумага, лежавшая пред королем, исчезла со стола.
Де Перренкур снова что;то стал шептать королю; на этот раз он говорил долго, и все молчали, пока он не кончил. Наконец король поднял глаза, улыбнулся и кивнул головою. Он, видимо, успокоился, и его голос больше не дрожал.
– Господа! – начал он. – Пока мы здесь разговариваем, бездельник все дальше уезжает от Дувра. Пусть герцог Монмут и герцог Букингэмский возьмут каждый по десятку людей и едут по его следам. Я буду глубоко благодарен тому, кто приведет этого человека ко мне.
Оба герцога переглянулись. Поручение короля удаляло их обоих из замка на более или менее продолжительное время. Возможно, что кто;нибудь из них и нападет на след Джона Велла, но может случиться, что его совершенно не найдут или он не дастся живым в руки, почему посылали их, а не просто двух офицеров с солдатами? Если король желал их отсутствия, то предлог был выбран удачно; я угадывал тут совет де Перренкура.
Герцог Букингэмский, очевидно, смирился. Он встал и с поклоном заявил королю, что спешит исполнить приказание и доставить того человека живым или мертвым. Монмут хуже владел собою: он встал с недовольным выражением на своем красивом лице и угрюмо сказал:
– Довольно мудрено искать одного человека на пространстве всей страны!
– Твоя преданность мне укажет тебе путь, Джэймс! – проговорил король. – Поезжайте, не теряйте времени! Этого человека уведите и заприте его покрепче, – добавил он. – Мистер Дарелл, стерегите его получше; никого не допускайте к нему! А всего больше не позволяйте ему ни с кем говорить. Он должен будет говорить только в свое время, – добавил король, снова выслушав шепот де Перренкура.
– Когда это будет! – тихо спросил Монмут, так что король мог сделать вид, что не слышит, и любезно улыбнулся своему сыну.
Но Монмут все еще медлил, хотя герцог Букингэмский уже вышел и Финеас Тэт был уведен из комнаты. Его глаза были устремлены на меня, я читал в них ясный призыв. Не думаю, чтобы он желал взять меня с собою в погоню за Джоном, но было ясно, что он хотел во что бы то ни стало видеть меня на свободе, переговорить со мной и убедиться, что я выполню задачу, поставленную мне герцогом Букингэмским. Мне сдавалось, что его погоня за Джоном ограничится поездкой в Диль, в гостиницу «Веселый моряк». Мне, как и ему, была очень нужна свобода для исполнения того же плана, хотя и не с той же целью. Я встал, обрадованный тем, что могу сделать это и что движение не причинило мне особенно сильной боли, и произнес:
– Я к услугам вашего высочества… Ехать мне с вами?
Король подозрительно посмотрел на меня.
– Я буду рад вашему обществу, если здоровье позволит вам это, – сказал герцог.
– Вполне, ваше высочество! – отозвался я и обернулся к королю, чтобы получить разрешение уйти.
Думаю, что я и получил бы его, если бы не новый шепот де Перренкура на ухо королю, который встал с места и под руку с ним подошел к своему сыну. Я следил за ним и услышал легкий, сдержанный смех. Оглянувшись, я заметил, что на меня смотрит герцогиня, с лукавою улыбкой, приложив палец к губам. Никто, казалось, не заметил ее жеста, кроме меня. Что она хотела этим сказать? Не требовала ли она от меня хранить известную мне тайну приказом более действенным, чем королевская власть, приказом хорошенькой женщины? После минутного колебания я ответил молчаливым поклоном, изъявившим согласие. Она весело кивнула мне и послала рукой воздушный поцелуй. Я знал, что теперь не осмелюсь никому уже заикнуться о том, что я подозревал, вернее – что знал о де Перренкуре.
Герцог Монмут сделал гневное движение. Король улыбался ему; де Перренкур положил свою унизанную кольцами руку на кружева его рукава. Герцогиня, смеясь, подошла к ним. Не знаю, что там произошло, но, минуту спустя, Монмут, слегка поклонившись отцу с самым недовольным видом, повернулся и вышел из комнаты. Герцогиня громко рассмеялась и на какое;то замечание короля воскликнула: «Фи!» – закрыв руками лицо.
Де Перренкур пошел было ко мне, но король остановил его за руку.
– Да он уже знает, – тихо проговорил француз, однако посторонился, и король подошел ко мне первый.
– Сэр, – сказал он, – герцог Монмут был так любезен, что освободил вас от службы у него, чтобы вы получили возможность служить мне.
– Его высочество оказал мне величайшую честь, разрешив служить вашему величеству! – поклонился я.
– Я же прошу вас присоединиться к моему другу, месье де Перренкуру, сопровождать его и быть в его распоряжении до моего следующего приказа.
Де Перренкур, выступив вперед, обратился ко мне:
– Через два часа будьте готовы сопровождать меня. Судно, стоящее в гавани, готово отвезти в Кале месье Кольбера де Круасси и меня с ним сегодня же ночью. С разрешения короля, прошу вас сопровождать меня.
– Итак, мистер Дэл, до свиданья! – сказал король. – Никому ни слова о том, что произошло здесь сегодня ночью – ни мужчине, ни женщине. Вы, кажется, знаете достаточно, чтобы понять, какая честь для вас – приглашение месье де Перренкура. Ваша скромность должна быть ценой такого доверия. Поцелуйте руку герцогине и можете оставить нас.
Я стоял в полном недоумении.
– Ступайте же! – хлопнул меня по плечу де Перренкур.
Оба они отошли от нас; герцогиня протянула мне руку, а я поцеловал ее.
– Мистер Дэл, – сказала она, – у вас масса добродетелей, но есть и один недостаток.
– Постараюсь исправиться, если вы мне назовете его, – ответил я.
– Вот он: ваши глаза слишком широко открыты.
– Наоборот, моя мать всегда обвиняла меня в том, что я их держу полузакрытыми.
– Она не видела вас при дворе.
– Да, и, кроме того, тогда я еще не видел вас, ваше высочество.
– Она рассмеялась, довольная комплиментом, и добавила:
– Сегодня меня с вами не будет, а месье де Перренкур не любит пытливых глаз.
Я был благодарен за предупреждение, но и только; я вовсе не был намерен закрывать глаза, если будет на что смотреть. Можно ведь было и не показывать этого де Перренкуру.
Я окончательно откланялся и вышел, пока избранное общество занимало свои места за столом. Я слышал слова де Перренкура: «Надо кончить; мне надо выехать с рассветом».
Я вернулся к себе и стал обсуждать положение вещей; хотя голова моя болела, но я мог думать без особенных усилий. Итак, дело, привлекшее в Дувр де Перренкура, было уже решено им или решалось сейчас; очевидно, его присутствие и настояние герцогини взяли верх, и договор был заключен. Но меня эти высшие дела не касались. Меня больше интересовала борьба, завязавшаяся между герцогом Монмутом и де Перренкуром; я знал, что и здесь, как повсюду, должен взять верх Людовик, как мысленно я давно называл де Перренкура; мне было жаль Барбару Кинтон. Я знал, кто должен был заменить при французском дворе красавицу Луизу де Керуайль. Однако какая же роль во всем этом предназначалась мне лично? Почему Людовик брал с собою именно меня, а не кого;нибудь другого? Тысячи человек бросились бы на его призыв, готовые служить ему в любом деле, каково бы оно ни было; почему же его выбор пал на меня?
Кто;то тихо постучал в мою дверь, и, когда я отпер ее, какой;то человек осторожно и быстро проскользнул в комнату. К своему удивлению, я узнал Кэрфорда. В последнее время его мало было видно; вероятно, он выжал все, что ему было надо от легковерного Монмута, и обо всем донес платившему ему патрону. Однако, чтобы соблюсти приличие, я спросил его:
– Вы пришли ко мне от герцога Монмута, милорд?
Но ему, должно быть, сегодня было не до приличий. Он был в сильном возбуждении и, отбросив все церемонии, заговорил прямо:
– Я пришел поговорить с вами; через час вы отплываете во Францию?
– Да, – ответил я, – по приказу короля.
– Но в течение этого часа вы могли бы уже быть так далеко отсюда, что тот, с кем вы едете, не мог бы ждать вас.
– Ну, и что же, милорд?
– Словом… сколько вы возьмете за то, чтобы исчезнуть?
Мы стояли друг против друга, я смотрел на Кэрфорда, стараясь понять его цель, и наконец спросил:
– Зачем вы хотите платить мне? Ведь платить будете вы?
– Да, я. Вы, конечно, знаете, зачем и с кем вы едете?
– С месье де Перренкуром, и месье Круасси, – ответил я, – а зачем – этого я не знаю.
– Не знаете и того, кто еще едет с вами? – спросил он, глядя мне в глаза.
– С нами едет и она, – помолчав, ответил я.
– И вы знаете, зачем?
– Я могу угадать это.
– Так вот я хочу ехать вместо вас. Я покончил с этим глупейшим Монмутом, а служить французскому королю не хуже.
– Тогда попросите его взять и вас.
– Он не захочет, предпочитая вас.
– Значит, поеду я.
Кэрфорд подошел ближе ко мне. Я следил за ним, положительно не понимая, чего он хочет.
– Что вы выиграете своей поездкой? – проговорил он. – Если же вас не будет, де Перренкур возьмет меня.
– Разве ему недостаточно Кольбера?
Лорд подозрительно смотрел на меня, как бы не доверяя моей наивности, а затем произнес:
– Вы отлично знаете, что Кольбер для его цели не годится.
– Клянусь честью, я этой цели не знаю, – воскликнул я.
– Клянетесь? – настойчиво переспросил он.
– Очень охотно, потому что это – правда.
– Тогда зачем же вы едете? – полуубежденный спросил он.
– Я повинуюсь приказанию, хотя у меня есть при этом и своя цель, которую я охотнее исполню сам, чем доверю другому.
– В чем же она, скажите, пожалуйста?
– Оберегать ту даму, которая едет с нами, и служить ей.
– Вы хотите оберегать ее? – иронически рассмеялся Кэрфорд.
– Ее и ее честь, – серьезно сказал я, – и этой задачи я не передам в ваши руки.
– Что вы сможете сделать? Как можете служить ей?
– Это – уже мое дело, милорд, – ответил я. – Мне надо еще сделать приготовления к отъезду, извините.
Я открыл для него дверь и стоял в ожидании. Кэрфорд больше не мог сдержать себя и вспыхнул от гнева.
– Клянусь небом, вы не поедете! – крикнул он, хватаясь за шпагу.
В этот момент раздался возглас:
– Кто говорит, что мистер Дэл не поедет?
В дверях появилась мужская фигура в высоких сапогах и плаще, полускрывавшем ее лицо. Однако мы оба узнали его. Кэрфорд отступил, я низко поклонился; оба мы обнажили головы.
Де Перренкур вошел в комнату и обратился к Кэрфорду:
– Милорд! Когда я отклоняю чьи;нибудь услуги, никто не заставит меня принять их, и когда я говорю человеку, что он едет со мною, он едет. Угодно вам возразить что;нибудь по этому поводу?
По лицу Кэрфорда было видно, что он дорого дал бы, чтобы обнажить шпагу против де Перренкура, да и против меня также, но повелительный жест француза указал ему на дверь. Он безмолвно повиновался.
– Короли, милорд, могут иногда посылать за кем;нибудь шпионов, но сами в них не нуждаются, – произнес де Перренкур.
Эта фраза, сказанная вслед Кэрфорду, заставила последнего побледнеть и скрипнуть зубами. Я думал, что он бросится на оскорбителя, но он овладел собою и вышел из комнаты.
Людовик рассмеялся и, сев на мою кровать, сказал мне:
– Собирайтесь! Через полчаса мы уезжаем.
Я повиновался и молча стал собирать в чемодан свои немногочисленные вещи.
– Я выбрал в свои спутники вас, – продолжал Людовик, – потому что вы умеете молчать и, видя, умеете быть иногда слепым.
Я вспомнил, что герцогиня сомневалась в моей слепоте, но молча принял комплимент.
– Эти свойства драгоценны, – продолжал французский король. – Вы поедете со мною в Париж. Я найду там для вас дело, а кто мне служит, не будет раскаиваться. Скажите, я чем;нибудь хуже других королей?
– Ваше величество – величайший государь во всем христианском мире! – искренне ответил я, и был прав: таким считал его весь мир.
– И величайший государь в мире все;таки боится кое;каких вещей, – улыбнулся он.
– Не может быть, ваше величество!
– Несомненно! Он боится женского языка, женских слез, ревности и гнева… в особенности же ревности, мистер Дэл.
Я смотрел на Людовика в недоумении, опустив руки; к счастью, мои сборы были уже кончены.
– Я женат, – продолжал он, – но это еще не важно.
Он пожал плечами, а я подумал:
«При дворе в особенности».
Должно быть, король угадал мою мысль; по крайней мере, он улыбнулся и продолжал:
– Однако я – не только муж, но и возлюбленный.
Я молчал, не зная, что ответить. Я, конечно, слышал о его увлечении Барбарой, но не мне было говорить с ним об этом.
Он встал, подошел ко мне и, глядя мне в лицо, спросил:
– А вы – не муж и не возлюбленный?
– Ни то, ни другое, государь.
– Вы знаете мисс Кинтон?
– Да, ваше величество.
Людовик подошел еще ближе и почти на ухо сказал мне:
– С такой женой и моим покровительством можно подняться очень высоко.
Я не мог удержаться, чтобы не вздрогнуть при этих словах.
Так вот в чем разгадка! Теперь я знал предназначенную мне роль и награду за нее. Если бы мне сказали это месяц тому назад, когда я еще не выучился самообладанию, я ответил бы на это ударом шпаги, не глядя на то, кто сказал это. Теперь я, хотя и с трудом, подавил свое негодование и скрыл отвращение.
Людовик милостиво улыбнулся мне и продолжал:
– Ваша свадьба состоится в Кале.
К своему удивлению, я поклонился с улыбкой.
– Будьте готовы через четверть часа! – заключил французский король, выходя из комнаты.
Долго еще я простоял неподвижно на месте. Теперь я понял, почему Кэрфорд хотел ехать вместо меня, почему герцогиня Орлеанская рекомендовала мне закрывать глаза, понял какое «счастье» ожидало меня. Английский придворный со своею женою поедет с французским королем; король примет под свое покровительство обоих, и этою женою будет Барбара Кинтон.
Наконец я опомнился и стал окончательно собираться в путь. Я зарядил свой пистолет, осмотрел шпагу. Судьба давала мне случай исполнить обещание, данное отцу Барбары: честь его дочери была теперь в моих руках. Внезапно в моей душе проснулось сомнение. После жизни при дворе я знал теперь, каковы там были понятия о чести. Я ничего не знал о Барбаре, от нее у меня не было никаких сведений. Оттолкнув герцога Монмута, не шла ли она сама навстречу де Перренкуру? Я отгонял эту мысль, но она назойливо возвращалась ко мне. Барбара ехала с королем Франции. Ехала ли она добровольно?
С этой неотступной мыслью я шел навстречу судьбе.
IIIДЕ ПЕРРЕНКУР УДИВЛЯЕТСЯ

Слова де Перренкура: «С такой женой и моим покровительством можно подняться очень высоко» – все еще неотступно звучали в моих ушах, когда я шел на берег моря, и совершенно заглушали во мне всякое воспоминание о последних событиях, о всяких заговорах, о королях, католиках и протестантах. Мне было безразлично, что король подписал в эту ночь отречение от своей религии и свободы своего королевства, меня не занимал больше смелый план фанатика Финеаса Тэта, в который он завлек моего простака;слугу. Все это меня не касалось и зависело только от Божьей воли. Собственная задача, выпавшая на мою долю, казалась мне гораздо более важной и занимала все мои мысли. Я предвидел массу затруднений, почти не имел надежды выйти из них, но твердо решил не быть соучастником короля Людовика в его планах. Иллюзии юности пропадают быстро, и я уже не возмущался сделанным мне предложением, а только был удивлен, почему выбор короля остановился на таком скромном человеке, как я, когда многие высокопоставленные лица поспешили бы с восторгом, без колебания принять лестное предложение.
Мы были уже на набережной, нас ожидало маленькое судно. Дул слабый ветер; он был достаточен для отплытия, однако обещал долгий переезд. Над морем стоял такой густой туман, что Кольбер с недовольством пожимал плечами, но Людовик не хотел и слышать об отсрочке отъезда. Тогда наш король послал за известным лоцманом Томасом Лай, чтобы тот проводил нас, пока не окажутся в виду берега Франции. Оба короля ходили взад и вперед, занятые оживленным разговором. Неподалеку виднелись две женских фигуры; вскоре к ним подошел Кольбер; после недолгого разговора с ними он направился в мою сторону и обратился ко мне с любезной улыбкой, предлагая взять на свое попечение мисс Кинтон.
– Герцогиня послала с нею надежную горничную, но для дамы нужен провожатый, а мы все чрезвычайно заняты своим делом, – сказал он мне и с многозначительной улыбкой отошел снова к своему королю.
Я поспешил подойти к Барбаре. Около нее неподвижно, как солдат на часах, стояла сильная, плотная женщина. Барбара была несколько бледна, но спокойна и довольно небрежно ответила на мой поклон. Знала ли она обо всем, что замышлялось против нее? Была ли ей известна моя роль во всем этом? Скоро я убедился, что она находится в полном неведении.
– Ветер благоприятен для нас, – начал я.
– Для нас? – удивилась мисс Кинтон. – Разве вы едете с нами?
Я взглянул на горничную, стоявшую около нее, как истукан.
– Она не знает английского, – сказала Барбара, поняв мой взгляд. – Вы можете говорить спокойно. Почему вы едете?
– Нет, но зачем едете вы?
– Герцогиня Йоркская едет ко французскому двору, и я должна для нее все приготовить, – как бы с оттенком недоверия ко мне проговорила Барбара.
Так вот под каким предлогом увозили ее! Правда, можно было и заставить ее, но добровольно, конечно, было удобнее.
– Вы в самом деле едете со мною? Не шутите, скажите правду!
– В самом деле еду. Разве это вам так неприятно?
– Но зачем? Зачем?
– Де Перренкур ответил на это одно, а я – другое.
Ее глаза смотрели вопросительно, но она промолчала, а затем слегка дрожащим голосом продолжала:
– Я рада уехать из этого города.
– Не один этот город опасен, – заметил я.
– Герцогиня обещала мне… – нерешительно начала она.
– А де Перренкур? – перебил я.
– Он? Он дал слово своей сестре, – тихо ответила Барбара и еще тише договорила: – Симон, Симон!
Я скорее угадал, чем услышал этот призыв, вызванный смутным страхом. Тем не менее я должен был предупредить ее.
– Мои услуги всегда в вашем распоряжении, – сказал я, – несмотря на то, что обещает де Перренкур.
– Я не понимаю… Что может он? Не поступаете же вы на службу ко мне? – рассмеялась Барбара, как будто довольная таким предположением.
– Де Перренкур предлагает мне служить вам и ему.
– Мне и ему? – с недоумением повторила она.
Я не знал, как сказать ей, мне было неловко. Однако время шло, и ей надо было знать это до отплытия в море.
– Так, куда мы едем, – сказал я, – слово де Перренкура – закон и его желание – все.
– Он обещал… герцогиня сказала мне, – запинаясь, проговорила девушка. – Ах, Симон! Ехать ли мне? Здесь мне будет не лучше.
– Ехать надо. Что мы можем поделать здесь? Я еду добровольно.
– Зачем?
– Служить вам, насколько это в моих силах; будете вы слушать меня?
– Говорите! Скорее!
– Изо всего, что он обещал вам, он ничего не сдержит, ничего. Тише, успокойтесь!
Я боялся, что она упадет, так она пошатнулась. Поддержать ее я не смел.
– Если он сделает вам странное предложение – соглашайтесь: это – единственный выход, – сказал я.
– Что он предложит?
– Он предложит вам мужа.
Барбара рванула тонкое кружево на шее, точно оно душило ее. Я пристально посмотрел на нее, и она покраснела под этим взглядом.
– Причину этого вы угадываете, – продолжал я, – иногда иметь мужа очень удобно.
Наконец я сказал это, но не мог дольше смотреть в глаза милой девушки.
– Я не поеду, – едва слышно прошептала она. – Я обращусь к защите нашего короля.
– Он только посмеется над вами, – горько сказал я.
– Я буду умолять де Перренкура.
– О, он будет очень вежлив, и только!
– Кто этот человек? – жестким и холодным тоном спросила Барбара, но не выдержала и, схватив меня за руку, горячо докончила: – Симон, есть у вас шпага?
– Да, она при мне.
– Тогда пустите ее в дело против этого человека.
– Этот человек – я.
– Вы, Симон?!
В этом коротком восклицании были и удивление, и надежда, и вздох облегчения. В нем мне почудилось еще что;то иное; глаза Барбары блеснули, но сейчас же скрылись под опущенными веками.
– Вот почему я еду, – проговорил я: – «С такой женой и моим покровительством можно подняться высоко!», – сказал мне сам де Перренкур.
– Вы! – снова прошептала она с краской на лице.
– Нам надо скрыться, прежде чем мы прибудем в Кале. Будьте дорогой поблизости от меня, может, представиться удобный случай. И, если будем в Кале, постарайтесь делать то же, пока можете.
– А если нам не удастся бежать?
На это я не сумел ей ответить, да если бы и сумел, то не имел бы на это времени: меня звал к себе Кольбер. Король в последний раз обнимал своего гостя, паруса были подняты, лоцман находился на месте. Кольбер указал мне на короля; я подошел к нему, преклонил колено и поцеловал протянутую мне руку. Король с улыбкой обратился ко мне:
– Вы – сильный человек, мистер Дэл, но судьба сильнее вас. И все;таки она, как женщина, благоволит к вам. Однако не испытывайте ее слишком много! Теперь она ждет вас с распростертыми объятиями. Не правда ли, брат мой?
– Вы совершенно правы, ваше величество, – ответил де Перренкур.
– Примете ли вы ее благоволение? – спросил меня король.
Я низко поклонился и, постаравшись любезно улыбнуться, ответил:
– Очень охотно!
– А как насчет ваших оговорок, мистер Дэл?
– С позволения вашего величества, эти оговорки не выдерживают воды.
– Отлично! Значит, мой брат счастливее меня в этом отношении. Господь с вами, мистер Дэл!
На это я опять улыбнулся: моя роль была не такова, чтобы призывать на нее благословение неба. Король понял мою мысль и тоже улыбнулся.
– Говоря с вами, надо выбирать слова, – нетерпеливо сказал он, жестом отпуская меня.
Я отошел и смотрел на него, пока он стоял на берегу, а лоцман выводил из гавани наше судно. Затем он повернулся и неторопливо пошел к городу.
Судно шло медленно. Прошло около часа. Я все это время был один на палубе, если не считать команды и лоцмана; остальные все сошли вниз. Когда же я хотел последовать за ними, Кольбер жестом остановил меня. Мной овладело горькое сознание своей беспомощности: когда пройдет во мне надобность, меня просто отошлют прочь, и дело с концом. Мне представлялось угадывать, что происходило внизу, и это ничуть не радовало меня. Я ожесточенно шагал взад и вперед по палубе, к большому соблазну команды, не понимавшей такого шатанья. Наконец я остановился на корме судна, где была привязана лодка лоцмана, бойко рассекавшая носом пенистые гребни волн. Мне на мгновение пришло желание броситься в нее и одному вырваться на свободу. Но странный тон восклицания: «Вы, Симон!» – остановил меня.
Свет был не мил мне в эту минуту; я пристально смотрел на морскую гладь, расстилавшуюся предо мною впереди и манившую к спокойствию своей прохладой и прозрачностью. Опасно смотреть в ясную ночь на эту синюю хрустальную глубину. Могучее искушение овладевает душой: эта гладь тянет и манит к мечтательному покою, к нирване. Оторвавшись от опасного созерцания, я заметил, что стремившаяся мимо вода вдруг остановилась и точно замерла на месте; густой белый туман спустился завесой над морем, паруса обвисли на реях. Прекратилось всякое движение, и судно остановилось на воде. Я облокотился на лафет пушки, чувствуя, как туман смачивает мое лицо, охватывая все кругом своими цепкими объятиями. Какой;то говор поднялся около; голос капитана успокаивал команду. Он говорил, что во время тумана нечего ждать ветра. Недовольные голоса мало;помалу затихли.
Остальное, происходившее в эту ночь, до сих пор кажется мне смутным, невероятным сном, который я с трудом восстанавливаю в своей памяти.
Я стоял, склонясь к борту, бесцельно следя, как лодка лоцмана лениво покачивалась на затихших струях и как тихо журчала под нею вода. За моей спиной послышались голоса. Я не двинулся с места: мне был знаком этот убедительный, вкрадчивый голос. Осторожно оглянувшись, я все;таки не мог рассмотреть подходивших. До меня долетело сдержанное рыдание, и, услышав его, я мгновенно выпрямился и схватился за шпагу.
– Вы теперь утомлены, – сказал голос де Перренкура. – Мы поговорим об этом снова утром. Очень жалею, что расстроил вас. Пойдемте к тому господину, с которым вы желаете поговорить, и я больше не стану беспокоить вас. Очень рад, что взял с собою от моего брата человека, общество которого вам угодно. Поверьте, что ваш друг будет и моим. Я отведу вас к нему и оставлю вас.
Всхлипыванье Барбары прекратилось, и мне не казалось удивительным, что де Перренкур сумел уговорить ее. Туман как будто немного рассеялся: я увидел очертания их фигур, а следовательно они также увидели меня. Я выступил вперед и сказал:
– Я здесь и готов к услугам мисс Кинтон.
Король подошел ко мне и, взяв мою руку, тихо сказал:
– Все идет хорошо. Будьте осторожны с нею: она сама расположена к вам. Все будет гладко.
– В этом можете быть уверены, ваше величество, – ответил я. – Вы оставите ее со мною?
– Да. Ведь я могу вполне довериться вам?
– Без всякого сомнения, – улыбнулся я под покровом тумана.
Барбара была теперь около меня; Людовик поклонился и отошел. Я видел, как он подошел к лоцману, и до нас донеслись звуки их голосов. Туман снова сгустился, и больше ничего не было видно. Протянув руку, я почувствовал в ней руку Барбары и услышал ее голос:
– Вы… вы останетесь со мною, Симон? Мне страшно!
Дыхание свежего ветра коснулось в эту минуту моего лица; паруса захлопали и надулись, лодка Томаса Лая забилась у кормы. Всмотревшись, я увидел в тумане лицо Барбары, бледное и мокрое от слез. Новое и вместе с тем знакомое чувство овладело моей душой; я знал теперь, что никогда не оставлю этой девушки; мгновенное искушение бросить все и думать только о своих делах бесследно пропало: ведь у Барбары никого не было, кроме меня одного.
– Да, я буду с вами, – твердо ответил я.
Ветер крепчал, туман стал подниматься. Вода журчала под килем нашего судна; маленькая лодка прыгала и покачивалась около него.
– При таком ветре мы через два часа пристанем к берегу, – крикнул лоцман.
Решение было принято: оно, как молния, сверкнуло в моей голове, но я знал, что исполню его. Я привлек Барбару ближе к себе. Лодка Томаса Лая колыхалась рядом с судном, со сложенными на борту веслами.
– Я не допущу его увезти вас в Кале, – шепнул я. Там мы будем совсем беспомощны.
– Но ведь вы будете со мною?
– Да, как игрушка и посмешище в его руках! – горько улыбнулся я.
– Что же нам делать, Симон? – взволнованно спросила она.
Я указал ей на лодку лоцмана и спросил:
– Если я буду там, решитесь ли вы спрыгнуть ко мне на руки? Расстояние невелико.
– В лодку? В ваши руки?
– Да, я сумею сдержать вас. Надо спешить, пока не поднялся еще туман.
– А если нас увидят?
– Ну, хуже не будет, все равно.
– Хорошо, я прыгну в лодку.
Судно подвигалось довольно быстро, хотя ветер дул порывами, а туман то светлел, то снова окутывал все непроницаемым покровом.
– Будьте наготове! – шепнул я, сжав руку Барбары.
Перекинув сначала одну, потом другую ногу через борт, я осторожно спрыгнул в лодку Томаса, она пошатнулась, но выдержала прыжок хорошо, благодаря своей устойчивости и сравнительной высоте над водою. Я стал тверже на ноги и шепнул: «Готово». У меня так сильно билось сердце, что я почти не расслышал собственного голоса, но он, должно быть, раздался слишком громко: как только Барбара спрыгнула в мои руки, послышались топот ног на палубе, громкое проклятие по;французски, и чья;то фигура появилась на том же лафете пушки и наполовину перегнулась через борт. Барбара была в моих руках, я чувствовал, как она приникла ко мне, но времени у нас не было – я резко освободился и посадил ее на скамью лодки. Снова взглянув на борт судна, я узнал склонившееся лицо короля Людовика и, тотчас же выхватив нож, бросился перерезать канат, прикреплявший лодку к судну.
Ветер стих, туман сгустился. С отчаянной силой я старался перерезать канат по частям; когда лопнула последняя из них, я поднял голову. С борта раздался выстрел, над моим ухом прожужжала пуля. Я нервно рассмеялся ей вслед. В эту минуту темная фигура над нами отделилась от борта и, стремительно бросившись в лодку, налетела прямо на меня. Мы оба повалились на дно, едва не опрокинув лодки. Но надежное суденышко устояло, и я, схватив своего противника обеими руками, стал бороться с ним грудь с грудью, плечо в плечо; его дыхание обжигало мое лицо. Я крикнул: «Гребите! Гребите!» С судна раздался тревожный крик: «Лодку! Лодку!», – но оно уже лишь смутно обрисовывалось в тумане.
– Гребите, гребите! – повторял я.
Весла ударяли об уключины, и лодка тихо стала отплывать от судна. Я пустил в дело всю свою силу. Будучи гораздо выше короля ростом, я не щадил его; яростным усилием я повалил его на пол, выхватил пистолет из;за его пояса и швырнул за борт лодки. Глухой шум долетал до нас с корабля, но ветер молчал, туман сгущался, а другой лодки там не было.
– Дайте мне весла! – шепнул я.
Барбара повиновалась, ее руки были холодны, как лед, когда встретились с моими. Я оттащил неподвижное тело Людовика под скамью, на которой сидел, и повернул его лицом вверх между своими ногами; затем я стал сильно грести прочь от судна, готовый при первом движении французского короля бросить весла и направить пистолет в его голову. Но пока в этом не представлялось надобности, и я усердно работал веслами; Барбара неподвижно замерла на корме.
Оглянувшись я уже не увидел судна. Кругом нас охватывал густым навесом наш верный союзник – туман.
Этот обморок короля был очень удобным обстоятельством. Он знал, что я был сильнее его и что теперь едва ли что;нибудь могло стеснить меня. Если бы я был пойман, то моим уделом была бы могила или пожизненная тюрьма; чтобы не рисковать для себя этим, можно было пожертвовать хотя бы и королевской жизнью. Однако Людовик был недвижим, и, право, я боялся, не убил ли я его. Если так – оставалось одно: надо было сдать Барбару в надежное место и самому последовать за французским королем. Для меня уже не могло бы быть места между живыми людьми и лучше было самому покончить с собою, чем допустить травить себя всю остальную жизнь, как бешеную собаку. Эти мысли теснились в моей голове, но весла работали усердно, и мы были теперь одни, втроем, среди открытого моря.
Мною овладел страх; я поднял весла и, склонившись к Барбаре, спросил чуть слышным шепотом:
– Жив ли он? Ради Бога! Не умер ли?
Мисс Кинтон сама сидела полумертвая от страха. При моих словах она вздрогнула, но овладела своей нервной дрожью и тихо опустилась на колени на дно лодки. Она достала из;за своего платья флакон с солями и поднесла его к ноздрям короля. Я следил за его лицом. Мускулы сократились в гримасу, потом лицо приняло спокойное выражение, и он открыл глаза.
– Слава Богу! – облегченно произнес я, но сейчас же вспомнил об угрожающей нам опасности и вынул из;за пояса пистолет.
Барбара, все еще поддерживая голову короля, взглянула на меня.
– Что с нами будет? – спросила она.
– По крайней мере нас не обвенчают в Кале, – усмехнулся я.
– Нет, – шепнула она, снова склонившись к королю.
Его глаза были теперь широко открыты и пристально смотрели в мои. Он, видимо, приходил в себя; это доказывал взгляд, брошенный им на меня, на весла, на пистолет в моей руке. Он приподнялся на локте, причем Барбара быстро отодвинулась от него; потом он сел и, казалось, хотел встать на ноги. Я навел на него дуло пистолета.
– Не вставайте, пожалуйста, – сказал я, – опасно ходить в такой маленькой лодке, и вы, пожалуй, опрокинете нас всех.
Он обернулся на Барбару, посмотрел на море кругом. Нигде не было видно ни одного паруса. Туман все еще окружал лодку непроницаемым кольцом. Этот беглый осмотр должен был доказать Людовику, что его дело плохо. Однако ни малейшего страха не выразилось на его лице. Он сидел спокойно, с любопытством глядя на меня. Наконец он заговорил:
– Вы дурачили меня все время? – спросил он.
– Точно так, – ответил я, слегка склонив голову.
– Вы и не рассчитывали принять мое предложение?
– Будучи джентльменом – нет.
– Меня также считают джентльменом, сэр!
– Ну, а я вас считаю государем.
Людовик не ответил, но, оглянувшись вокруг, сказал:
– Судно должно быть близко; если бы не этот проклятый туман, его было бы видно.
– Слава Богу, что не видно, – отозвался я.
– Почему это? – резко спросил король.
– Если бы это было так, то вот пистолет для дамы и шпага для нас обоих, – спокойно ответил я, несмотря на то, что мое сердце сильно билось.
– Это вы не осмелитесь сделать! – крикнул Людовик.
– Придется поневоле, – объявил я.
С минуту царило молчание. Затем раздалось восклицание Барбары.
– Симон, туман поднимается!
Это было верно. Подул ветер, и туман стал рассеиваться. Глаза короля сверкнули. Мы все трое единодушно оглянулись на море. Благодетельный покров тумана медленно полз вверх. Направо смутно начинал обрисовываться большой, темный силуэт судна; конечно, это было королевское судно. Мои глаза встретили торжествующий взгляд Людовика: он, очевидно, не считал меня способным исполнить обещанное и думал, что наша игра проиграна: туман продолжал подниматься, и с корабля нас должны были скоро заметить.
– Вы поплатитесь за свою выходку, – сквозь зубы сказал король.
– Очень возможно, – произнес я, – но, я думаю, что эту плату получит ваш наследник, ваше величество.
Он все еще не верил.
– Так как вы – король, – громко рассмеявшись, сказал я, – то вам будет отдано преимущество: вы можете умереть раньше дамы. Вот судно уже ясно видно; скоро с него так же ясно будем видны мы. Итак, государь, вы – первый.
Людовик тревожно посмотрел на меня.
– Но я безоружен, – сказал он.
– Здесь не поединок, – ответил я и обратился к Барбаре: – Пойдите на корму и постарайтесь не смотреть сюда.
– Симон, Симон! – в ужасе воскликнула она, но повиновалась и, кинувшись на дно лодки, закрыла лицо обеими руками.
Я обернулся к королю и спокойно и вежливо спросил его:
– Как вы желаете умереть, ваше величество?
Я услышал радостные крики, но не спустил взора с лица Людовика, чтобы не дать ему возможности броситься ко мне или прыгнуть в воду. На судне увидали короля, и радостные крики усилились. Однако оттуда не смели стрелять без его приказа, так как это создавало риск убить его самого. Надо было не допустить его к судну настолько, чтобы там был слышен голос с нашей лодки.
– Как вы желаете умереть? – повторил я.
Глаза Людовика вопросительно смотрели на меня.
– Клянусь честью, я сделаю это! – улыбнулся я на их безмолвный вопрос.
***
IV.МОЯ ПОСЛЕДНЯЯ ГИНЕЯ